Французская демократия - Прудон Пьер Жозеф (читать книги полностью без сокращений бесплатно txt) 📗

Всепоглощающая централизація.

Систематическое истребленіе всякой личной, корпоративной и мѣстной мысли, какъ разрушающей необходимое единство.

Инквизиціонная полиція.

Уничтоженіе или, по крайней мѣрѣ, ограниченіе семейства, a тѣмъ болѣе наслѣдственности.

Всеобщая подача голосовъ, организованная на то, чтобы служить вѣчною санкціею этой анонимной тираніи, давая перевѣсъ мелкимъ и даже ничтожнымъ личностямъ, которыхъ всегда много, надъ способными и независимыми гражданами, которые объявляются подозрительнымъ меньшинствомъ. Люксанбурская школа объявила во всеуслышаніе, что она врагъ аристократіи ума и талантовъ.

Между коммунистами есть люди менѣе нетерпимые, неотвергающіе безусловно собственность, промышленную свободу, независимость и самодѣятельность таланта; по крайней мѣрѣ, не запрещающіе положительными законами ни обществъ, ни союзовъ, возникшихъ по естественной необходимости, ни частныхъ имуществъ и предпріятій, ни даже конкурренціи частныхъ ассоціацій съ рабочими обществами, покровительствуемыми государствомъ. Но они пресдѣдуютъ эти опасныя вліянія косвенно; они обезсиливаютъ, ихъ сплетнями, придирками, налогами и множествомъ другихъ средствъ, заимствованныхъ изъ практики правительствъ стараго закала. Вотъ эти средства: прогресивный налогъ; налогъ на наслѣдства; налогъ на капиталъ; налогъ на доходы; налогъ на предметы роскоши; налогъ на свободные промыслы; съ другой стороны: льготы ассоціаціямъ; вспоможествованіе ассоціаціямъ; поощреніе и поддержка ассоціацій; пріюты для инвалидовъ для труда, для членовъ ассоціацій и пр. пр.

Словомъ это все таже древняя система привиллегій, обращенная теперь противъ тѣхъ, кому она прежде приносила выгоды; все таже аристократическая эксплуатація, все тотъ же деспотизмъ, только употребляемые въ пользу народа. Государство–слуга дѣлается такимъ образомъ дойной коровой пролетаріата, который пасетъ ее на лугахъ и нивахъ собственниковъ. Въ результатѣ мы получаемъ просто перемѣщеніе привиллегій: высшіе классы низвергаются; низшіе возвышаются; но объ идеѣ, о свободѣ, о справедливости, о наукѣ нѣтъ и помину!

Въ одномъ только отношеніи коммунизмъ расходится съ буржуазной системой: послѣдняя признаетъ семейство, которое коммунизмъ неуклонно стремится уничтожить! Но почему же коммунизмъ возсталъ противъ брака, требуя, по Платону, свободной любви? Потому что бракъ и семейство составляютъ оплотъ личной свободы, а свобода – камень преткновенія для государственной власти. Чтобы упрочить власть государства, чтобы избавить ее отъ всякой оппозиціи, всякихъ стѣсненій и помѣхъ, коммунизмъ не видѣлъ иного средства, какъ передать государству или общинѣ женъ и дѣтей заодно со всѣмъ остальнымъ. Это тоже самое, что еще называютъ эмансипаціей женщины. Во всѣхъ этихъ заблужденіяхъ коммунизму недостаетъ изобрѣтательности; онъ является простымъ подражателемъ. Когда ему представляется затрудненіе, онъ не разрѣшаетъ, а разсѣкаетъ его.

Такова сущность люксанбурской системы, которая имѣетъ сторонниковъ, что неудивительно, такъ какъ она лишаетъ буржуазію правъ, милостей, привиллегій и должностей и передаетъ ихъ въ томъ же видѣ массамъ. Образцы и подобія этой системы существуютъ во всѣхъ деспотіяхъ, аристократіяхъ, патриціатахъ, общинахъ, больницахъ, пріютахъ, казармахъ и тюрьмахъ всѣхъ вѣковъ и всѣхъ народовъ.

Слѣдовательно, противорѣчіе между принципами этой системы очевидно, вслѣдствіе чего она никогда не могла обобщиться и упрочиться. Она всегда падала отъ перваго толчка.

Предположите на минуту, что власть находится въ рукахъ коммунистовъ. Рабочія ассоціаціи организованы; налогъ падаетъ на тѣ классы, которые при настоящемъ порядкѣ избавлены отъ него; все остальное передѣлано въ томъ же духѣ. Въ скоромъ времени всѣ лица, чѣмъ нибудь владѣющія, будутъ раззорены; государство станетъ владыкою всего. Что же потомъ? Не ясно‑ли, что община, у которой на шеѣ очутятся всѣ несчастные, раззоренные и ограбленные ею, на которую падетъ вся тяжесть занятій, предоставленныхъ прежде свободнымъ предпринимателямъ, будетъ получать меньше того, что истребила? Не ясно‑ли, что она не выполнитъ и четвертой доли своей задачи; что дефицитъ и голодъ не далѣе какъ черезъ двѣ недѣли произведутъ всеобщую революцію; что все придется начинать съ изнова, и дѣло снова начнется съ реставраціи?

Вотъ къ чему ведетъ эта допотопная нелѣпость, которая тридцать вѣковъ ползкомъ перебирается отъ одного народа къ другому, какъ слизень по цвѣтамъ. Она соблазняла лучшіе умы и знаменитѣйшихъ преобразователей: Миноса, Ликурга, Пифагора, Платона, Канпанеллу, Мора, Бабефа, Роберта Оуэна, Моравскихъ Братьевъ и проч.

Слѣдуетъ однако замѣтить два факта, говорящіе въ пользу коммунизма: во первыхъ, какъ первая гипотеза, онъ быль необходимъ, чтобы приготовить путь для истины; во вторыхъ, онъ не отдѣлялъ, какъ буржуазная система, политику отъ политической экономіи, не смотрѣлъ на нихъ, какъ на вещи различныя и противоположныя, но всегда утверждалъ, что принципы ихъ тождественны; и желалъ согласить ихъ. Мы возвратимся къ этому предмету въ слѣдующихъ главахъ.

ГЛАВА IV.

Полная самостоятельность составляетъ достойную вниманія черту народныхъ движеній. Слѣдуетъ ли народъ внѣшнему побужденію или наущенію, или же собственному вдохновенію, сознанію и идеѣ? – этотъ вопросъ заслуживаетъ самаго тщательнаго изслѣдованія при изученіи революцій. Безъ сомнѣнія, идеи, волновавшія во всѣ времена массы, рождались прежде въ головѣ мыслителей. Въ дѣлѣ идей, мыслей, вѣрованій, заблужденій массы никогда не были первыми по времени и, разумѣется, не будутъ первыми и въ настоящее время. Во всякомъ умственномъ дѣлѣ первенство принадлежитъ личности; на это указываетъ самое взаимное отношеніе понятій первенства и индивидуальности. Но идеѣ, возникнувшей въ умѣ отдѣльной личности, трудно проникнуть въ массы; идеи, способныя увлечь массы, рѣдко бываютъ вполнѣ справедливы и полезны. Поэтому для историка–философа особенно важно узнать, почему народъ болѣе склоняется къ однѣмъ идеямъ, чѣмъ къ другимъ; какимъ образомъ обобщаетъ онъ ихъ; какъ развиваетъ онъ ихъ въ своихъ обычаяхъ и учрежденіяхъ, которыхъ держится по преданію, пока законодатели и законники не овладѣютъ заключенными въ нихъ идеями и не обратятъ ихъ въ статьи законовъ и въ судейскія правила.

Идея взаимности, какъ и идея общинности, также стара, какъ и само общество. По временамъ являлись высокіе умы, предугадывавшіе ея органическую силу и важность; но до 1848 года она никогда не пріобрѣтала той важности, какую имѣетъ теперь, когда, повидимому, ей предстоитъ первая роль. Въ этомъ отношеніи она сильно отстала отъ идеи коммунизма, которая, блеснувъ яркимъ свѣтомъ въ древнемъ мірѣ и въ средніе вѣка, благодаря краснорѣчію софистовъ, фанатизму сектаторовъ и могуществу монастырей, – въ наши времена, казалось, готова была получить новую силу.

Принципъ взаимности былъ впервые выраженъ съ философскою глубиною и въ видахъ реформы въ томъ знаменитомъ положеніи, которое повторяли всѣ мудрецы и которое, по примѣру ихъ, наши Конституціи II и III годовъ включили въ Объявленіе правъ и обязанностей человѣка и гражданина:

«Не дѣлай другимъ того, чего не желаешь себѣ;

«Дѣлай другимъ то, чего желаешь отъ нихъ себѣ».

Этотъ, такъ сказать, обоюдоострый принципъ, который всегда уважали и противъ котораго никогда не возражали, начертанъ, по словамъ конституціи III года, природою во всѣхъ сердцахъ; онъ предполагаетъ, что человѣкъ во первыхъ свободенъ; во вторыхъ, что онъ способенъ къ познанію добра и зла; другими словами, что онъ по самой сущности своей способенъ къ справедливости. Эти двѣ вещи, то есть свобода и справедливость, ставятъ насъ гораздо выше идеи власти, на которую, какъ мы видѣли, опирается люксанбургская система.