Джордано Бруно - Горфункель Александр Хаимович (бесплатная регистрация книга TXT) 📗
Хрустальные сферы небосвода ограничивали не только мир видимой вселенной, они являлись пределом и умственного мира, дальше них не смела проникнуть дерзкая человеческая мысль.
Но в конце XV столетия в связи с морскими путешествиями и началом великих географических открытий, а также с потребностями реформы церковного календаря оказалась необходимой новая, недостижимая ранее точность вычислений движения небесных тел. Старые концепции не соответствовали новым наблюдениям. Попытки подлатать старую систему ни к чему не привели: усложнив схему мироздания, они не отвечали практическим потребностям мореходов. Новые астрономические наблюдения и математические расчеты движения небесных тел неизбежно вели к пересмотру общего представления о структуре вселенной. Мысль о том, что «небо неподвижно, а земля движется», зародилась в среде ученых североитальянских университетов в XV в.; но предположения оставались предположениями, так и не став ни научным открытием, ни стройной теорией, основанной на реальных фактах. Нужен был гений Коперника, чтобы совершить один из величайших революционных переворотов в истории естествознания. Не только Земля и Солнце поменялись местами в новой космологии, коренным образом изменилось и место человека во вселенной. Правда, и в учении Коперника вселенная оставалась пространственно-ограниченной, конечной; она совпадала с солнечной системой, вне которой, за пределами орбиты последней планеты — Сатурна, на громадном отдалении от нее по-прежнему оставалась хрустальная небесная твердь — сфера неподвижных звезд.
Гелиоцентрическая система Коперника далеко не сразу была понята и оценена. Даже специалисты-астрономы долгое время с осторожностью относились к революционным идеям великого польского ученого. Тихо Браге пытался разработать компромиссную концепцию вселенной, согласно которой за Землей сохранялось центральное положение, а прочие планеты вращались вокруг Солнца. Эразм Рейнгольд приспособил к новому учению свои астрономические расчеты, но, признавая величие гения Коперника, «которым по заслугам будет восхищаться потомство», в конце жизни присоединился к гипотезе Тихо Браге. Другие, как Джон Ди, безоговорочно поддержали новую космологию, а в работах английских и французских натурфилософов прозвучала мысль о бесконечности вселенной.
Опасность открытия Коперника для религиозных вероучений была достаточно ясно осознана богословами. Деятели Реформации встретили его в штыки: Лютер с гневом говорил о «некоем астрологе, который намеревался доказать, что Земля приводится в движение и движется вокруг себя, а вовсе не небо или твердь небесная, Солнце и Луна… Но как свидетельствует священное писание, Иисус Навин остановил Солнце, а не Землю». «Необходимо побудить начальствующих лиц, чтобы они всеми надлежащими средствами подавили столь злое и безбожное мнение», — требовал Меланхтон.
Но господствующей тенденцией было стремление, приняв неопровержимые астрономические расчеты Коперника, объявить его учение полезной для наблюдений математической фикцией. Таким образом, гелиоцентрическая теория строения вселенной низводилась до роли удобной для вычислений гипотезы, не претендующей на объективную истину и не отражающей физической реальности мироздания. В этом духе было составлено предпосланное книге Коперника анонимное предисловие (что оно не принадлежало самому Копернику, установил еще Бруно, действительное же имя автора — им оказался богослов Андреас Осиандер — раскрыл позднее Кеплер). Гипотезы Коперника, сказано в нем, «могут быть и несправедливыми, могут быть даже невероятными; достаточно, если они приводят нас к вычислениям, удовлетворяющим нашим наблюдениям… И если она [книга Коперника] подобное придумывает, то происходит это вовсе не с целью убедить кого-либо, что все это действительно так…» (46, стр. 188).
За это предисловие, написанное, по словам Бруно, «невежественным и самонадеянным ослом», ухватились защитники схоластики и богословия; один из них выведен в диалоге «Пир на пепле» под именем доктора Нундиния (см. 8, стр. 93). На такой же позиции стояли и судьи Бруно; Беллармино писал: «Коперникова теория может быть представлена как простая гипотеза, но опасно утверждать ее истинность» (61, стр. 85–86). Против этого извращения смысла открытия Коперника, против изображения гелиоцентрической системы в качестве математической гипотезы, не имеющей отношения к действительному строению вселенной, и выступил Бруно.
Как вспоминал впоследствии сам Ноланец, он не сразу стал сторонником Коперникова учения: «Когда я был мальчиком и судил без философского умозрения, то считал, что так думать — безумие, и полагал, что это учение выдвинуто было кем-нибудь в качестве софистической и хитрой темы и использовалось праздными умами…» Потом, «когда был новичком в вопросах умозрения», Бруно считал теорию Коперника ложной, и лишь позднее, вероятно в последние годы пребывания в монастыре, он стал считать ее сначала «правдоподобной», потом «просто правильной» и, наконец, «самою правильною» (8, стр. 131).
Приняв учение Коперника, Бруно стал его страстным глашатаем и защитником. Одну из глав поэмы «О безмерном и неисчислимых» Бруно так и назвал: «О светоче Николая Коперника».
«Ныне взываю к тебе, о благородный Коперник! Светлым умом одарен, преклоненья и славы достоин, Гений твой не был затронут бесчестием темного века, Голос твой не заглушен ропотом шумным глупцов». (15, стр, 380)
Ноланец обогатил систему Коперника новыми доводами и доказательствами. Диспуты, которые приходилось ему вести, выступая в защиту новой астрономии, нашли отражение в диалоге «Пир на пепле». Доказывая вращение Земли вокруг Солнца и вокруг своей оси, Бруно опроверг один из важнейших аргументов последователей Аристотеля в пользу неподвижности нашей планеты. По мнению схоластов, если бы земля вращалась, то тучи в воздухе должны были бы двигаться в противоположном направлении. Бруно отвечал на это, что «воздух, через который пробегают тучи и ветры, есть часть земли, так как под словом земля, по его мнению… надо понимать всю эту машину и весь организм в целом, который состоит из частей» (8, стр. 114). Второй довод перипатетиков, что в случае движения земли брошенный вверх камень не может вернуться на землю по перпендикулярной прямой, Бруно опровергал, приводя ставший впоследствии знаменитым пример движущегося корабля: «Если кто-либо находится на мачте… корабля, плывущего с любой быстротой, то он нисколько не ошибется в движении камня, так как от прямой из точки на вершине мачты… до точки в основании мачты… ни камень, ни другой брошенный тяжелый предмет не отойдет» (8, стр. 117).
Бруно пошел значительно дальше своего великого предшественника, освободив космологию от остатков антропоцентризма, еще сохранившихся в коперниканстве. Он нанес удар представлениям о замкнутой, конечной вселенной; сокрушив хрустальные сферы, он вывел человеческий разум за пределы ограничивавшей его тверди неподвижных звезд и создал принципиально новую, материалистическую картину мира.
Космология Бруно неразрывно связана с его учением о материи, с атомизмом, с материалистическими представлениями о времени и пространстве; в ней нашло свое воплощение учение Бруно о тождестве материи и ее внутренних сил.
Центральным положением ноланской космологии является учение о бесконечности. «Вселенная есть бесконечная субстанция, бесконечное тело в бесконечном пространстве, т. е. пустой и в то же время наполненной бесконечности. Поэтому вселенная одна, миры же бесчисленны. Хотя отдельные тела обладают конечной величиной, численность их бесконечна», — писал Бруно (15, стр. 173).
Вне вселенной нет ничего, ибо она представляет собой все сущее, все бытие. Она вечна, не сотворена богом, неподвижна. Неподвижность вселенной следует понимать лишь как невозможность перемещения ее в другое место, ибо такого места, такой пустоты вне ее не существует; в самой же вселенной постоянное изменение, непрерывное движение и развитие происходят вечно.
По учению богословов, бесконечность является исключительным атрибутом бога; созданный же им мир неизбежно должен быть ограничен в пространстве. Только Николай Кузанский, философ XV в., возродив в новой форме учение мыслителей древности, высказал глубокую идею о бесконечности вселенной, совпадающей с бесконечной природой бога. Вслед за Кузанцем Бруно отверг представление схоластов и богословов о том, что бог находится вне конечного мира. Используя против богословов богословскую же аргументацию, Бруно доказывал, что неизбежным следствием бесконечной действующей причины является бесконечная вселенная. К этому выводу Ноланец мог прийти, только отбросив религиозное представление о боге, обладающем свободой воли. Если, по учению Фомы Аквинского, бог, будучи всемогущим, не обязательно должен был создать бесконечную вселенную, а мог создать и конечный мир (к тому же бесконечная вселенная была бы равна богу в одном из его атрибутов — в бесконечности, чего богословы допустить не могли), то Бруно, понимая под термином бог бесконечную творческую способность, заключенную в самой материи, считал ее подчиненной закону необходимости: «От определенной и известной деятельности неизменным образом зависит определенное и известное действие» (8, стр. 317).
