Экзистенциальная диалектика божественного и человеческого - Бердяев Николай Александрович (читать полную версию книги .TXT) 📗
В человеческом вопрошании о страдании наибольший интерес представляют буддизм, стоицизм и христианство. Эти три ответа и сейчас являются основными. Стоическая борьба со страданиями есть и у тех, которые ничего не знают о стоиках. Буддизм и стоицизм не принимают страдания, хотят уйти от него и этим уходом получить облегчение. Христианство принимает страдание, принимает крест и в просветленном перенесении страдания ищет освобождения и спасения. Буддизм не принимает мира, хочет победить желание, привязывающее к миру, и достигнуть нирваны, которая не есть небытие, как обычно думают западные люди, и лежит по ту сторону бытия и небытия, не есть ни существование, ни не-существование. Японский буддизм Zen истолковывает учение Будды не в смысле отрицания воли, а в смысле просветления, т. е. прежде всего победы над эгоцентризмом. [51] Это можно назвать модернизмом. Буддизм имеет большие преимущества перед браманизмом: сострадание, чувство зла мира, отсутствие ритуализма и невыносимой гордости иерархии браманов. Но буддизм уходит от человеческой и мировой жизни, не хочет, чтобы человек взял на себя ее бремя и нес крест. Стоицизм принимает мир и хочет согласовать жизнь человека с законом космического разума. Но он хочет достигнуть внутреннего освобождения от страдания через изменение отношения ко всему, что исходит от жизни мира и может приносить человеку страдание, достигнуть апатии. Ни буддизм, ни стоицизм не хотят изменить мир, преобразить его, они берут его таким, каков он есть, и борются со страданием, изменяя отношение к миру, то его отрицанием, то достижением равнодушия к нему. Стоическая мораль благородная, но стоическая апатия носит нетворческий, упадочный характер.
И в нашей христианской, совсем иной морали, и в нашем христианском отношении к страданию можно встретить буддийские и стоические элементы. Христос учит нести крест жизни. Значит ли это, что нужно увеличить страдание и искать его? Конечно, не таков смысл несения креста. Несение выпавшего на нашу долю креста значит просветленное переживание страдания, т. е. уменьшение страдания по сравнению с непросветленным, темным переживанием страдания.
В религиозной жизни немалую роль играют элементы садизма и мазохизма, и потому так сложна история христианства. Христос превратил страдание в путь спасения. Правда распинается в мире. Единый безгрешный праведник был распят. Но это не значит, что нужно искать страдания, истязать себя, ни то, что нужно причинять страдания другим для их спасения. Между тем как очень верующие христиане бывали очень жестоки именно из-за своей веры и во имя ее. На этой вере в спасительность страдания основана была инквизиция, пытка, оправдание смертной казни и жестокость наказаний. Св. Доминик был жестоким инквизитором. Св. Тереза жестоко обращалась с сумасшедшими. Иосиф Волоцкий был очень жесток и требовал истязания и казни еретиков. Феофан Затворник проповедовал жестокую политику. Христиане искали страданий, болезней, самоистязания и истязания других. Это связано было с извращенным чувством греха и ужасом. У инквизиторов могла соединяться личная доброта с садизмом. Первоисточник страшного, темного заблуждения был в том предположении, что страдание человека угодно и приятно Богу, т. е. в перенесении на Бога садических чувств. Прежние христианские души менее остро чувствовали страдание, чем современные души, и более остро чувствовали грех, поэтому они были менее чувствительны к страданию. Но жизнь человеческая зависит не только от степени необходимости, она еще более зависит от случая, который необъясним, от так называемого несчастного стечения обстоятельств. Задача, поставленная перед человеком, совсем не в том, чтобы объяснять страдания его жизни, бессмысленные случаи и давящую необходимость грехами и видеть в этом наказание. Ставится духовная задача достойного несения страдания, превращения темного страдания к гибели в просветленное страдание ко спасению.
Человек есть бессознательно-хитрое существо, и его плохо понимают, и он сам себя плохо понимает. Человек может усиливать свое страдание, чтобы меньше страдать. Это психологический парадокс. Это экзистенциальная диалектика страдания: страдая от одного, он утешает себя другим страданием. Человек способен совершить героический подвиг, чтобы меньше страдать. Он идет на войну и совершает чудеса храбрости, идет в монахи и совершает аскетические подвиги, чтобы отвлечь себя от страдания, вызванного несчастной любовью или смертью близкого человека. Или он начинает терзать место, которое у него болит, начинает увеличивать боль, чтобы уменьшить боль. Он не только убегает от того, что причиняет ему боль, но и влечется к боли и сосредоточивается на ней. Человеку очень присущ мазохизм. Мазохизм, как и садизм, есть извращение, порожденное страданием. И это имеет таинственную связь с полом, раненностью человека.
Человек есть больное существо, и потому самые большие психологические открытия сделала психопатология. Он легко склоняется то к мании преследования, то к мании величия. Обе мании так связаны между собой, что человек, одержимый манией преследования, легко начинает преследовать других. Человеческая борьба против страдания сплошь и рядом имеет патологический характер. Сумасшествие может иногда быть выходом из неразрешенных конфликтов жизни, давать облегчение. Самое ужасное в человеческой жизни – это автономия и изоляция разных сфер душевной жизни, отрыв от центра, подчиняющего высшему смыслу, и образование изолированных миров. Так, автономия и изоляция сексуальной жизни ведет к чудовищному миру, изображенному маркизом де Садом. [52] Для де Сада человек, естественно, злой, жестокий и сладострастный. Он думает, что для Провидения равноценны порок и добродетель. Но также ужасно образование и других автономных и изолированных душевных миров, напр. мира властолюбия и честолюбия, или мира наживы и обогащения, или мира ненависти. Человек, одержимый страстью, образовавший свой автономный мир, сам страдает и причиняет страдание другим. Изолированная, неодухотворенная страсть вызывает бесконечное, невыносимое алкание. Оно порождается разрывом с духовным центром человека и разрывом самого центра с первоисточником всякой жизни в мире, т. е. в конце концов все сводится к разрыву богочеловечности.
Страх смерти есть страх самого сильного страдания. Смерть есть прохождение через разрыв души с телом, разрыв с миром и людьми и разрыв с Богом. Самое большое страдание есть страдание от расставания и разлуки. Но еще большее страдание от угрызений совести, от острого переживания вины, от безвозвратности и непоправимости. Это есть как бы предвосхищение адских мук. Человек ищет восстановления и сохранения в памяти пережитого, и сладки для него многие воспоминания, но еще больше ищет он забвения, забвения о дурном и унизительном. И если бы память непрерывно держала в нем все прошлое, то человек не вынес бы этого. Также не вынес бы он знания и предвидения будущего, будущих страданий и часа смерти. Человек и мир неотвратимо проходят через распятие и смерть. И это должно просветленно принять. Смерть есть не только потому, что человек в этом мире есть смертное существо, но и потому, что он есть бессмертное существо, которое не может осуществить полноту и вечность жизни в условиях этого мира.
Это идея лишь экзотерическая, что страдание есть наказание за грех. Демонические перерождения христианства связаны были с тем убеждением, что страдание есть заслуженное последствие греха, Божье наказание. Отсюда можно было сделать вывод, что нужно причинять как можно больше страданий. Во Франции и Англии в средние века отказывали осужденным в исповеди, чтобы к мукам агонии присоединить уверенность в вечном аде. Садическому извращению христианства, бесчувственности и безжалостности противостоит необыкновенная высота христианской панихиды и погребения.
Есть два страдания. Есть страдания, которые устраняются и побеждаются изменением социального строя и развитием научного знания. Необходимо вести борьбу с социальными причинами страдания и со страданиями, зависящими от невежества людей. Уничтожение социального рабства, куда входит и рабство в капиталистическом строе, обеспечение права на труд и на достойное существование, распространение просвещения, знаний технических и медицинских, победа над стихийными силами природы – все это может уменьшить количество страданий. Но нельзя организовать счастья, как нельзя организовать истины. Счастье дается лишь как благодатное мгновение, истина дается лишь исканием и устремлением в бесконечность, дается путем и жизнью, она спорна. Организовать можно лишь низшее, не высшее. Есть таинственность моментов переживания счастья как воспоминания о рае и предчувствие рая.
