Личность и Абсолют - Лосев Алексей Федорович (книги онлайн полностью TXT) 📗
Действительно, даже сегодня, обращаясь к событиям почти вековой давности, трудно переоценить смелость вюрцбургских исследователей, не только разработавших новые методы, но и нарушивших запрет отца экспериментальной психологии В. Вундта и его последователя Э. Титченера на применение метода интроспекции (самонаблюдения) к изучению высших психических процессов, включая мышление.
Однако если рассмотреть эту школу в более широком историкопсихологическом контексте, обнаруживается, что ее реальный вклад выходит далеко за рамки проблемы метода.
Обратимся к тому предметно–историческому фону, на котором особенно зримой становится «фигура» Вюрцбургской школы.
Психология, развивавшаяся с античных времен как ряд учений о душе, в XVII в. обретает новый предмет, каковым становится сознание. Причем с момента своего введения Р. Декартом, а вскоре и Дж. Локком категория сознания получает интроспективную трактовку, т. е. мыслится как то, что открывается субъекту в его самонаблюдении (интроспекции). Несмотря на противоположность философских позиций рационалиста Р. Декарта и эмпирика Дж. Локка, картезиансколокковская концепция характеризуется единым пониманием сущности сознания и в дальнейшем определяет общее понимание предмета классической психологии вплоть до ее выделения в самостоятельную науку В. Вундтом. Из этой трактовки предмета вытекает и роль интроспекции как главного и необходимого метода исследования. Это обстоятельство делает легкоразрешимым «парадокс Вундта»: введя в психологию эксперимент и будучи его горячим энтузиастом, отец экспериментальной психологии оставляет за ним роль второстепенного метода, дополняющего ход интроспекции, за которой по–прежнему остается главенствующая роль. Представим, что В. Вундт, опиравшийся на картезианско–локковскую трактовку сознания, где предмет (сознание) задается через метод (интроспекцию), изменил приоритеты и сделал самонаблюдение второстепенным, необязательным—это грозило бы ему утратой предмета исследования.
Другая, не менее важная линия логики развития классической психологии, берущая начало от Т. ГЪббса и Дж. Локка и особенно ярко проступившая в XVIII в., связана с утверждением принципа сенсуализма, согласно которому все содержание сознания в конечном счете опирается на сенсорные (чувственные) образы (ощущения, представления и т. д.), а основная задача исследователя—вычленить их из сложной ткани явлений психической жизни.
Третья линия, также восходящая к Дж. Локку, задавала методологию исследования сознания—элементаризм, или, выражаясь словами Л. С. Выготского, анализ сознания по элементам. Суть подобной методологии—в разложении сознания на простейшие, далее неделимые элементы и последующем объяснении сложных явлений психической жизни как^торичных, производных от этих простых. На этом методологическом основании в XVIII в. сложился ассоцианизм—доктрина, провозгласившая ассоциацию между элементами сознания единственным принципом течения психических процессов как пассивного реагирования на внешние воздействия.
Но, пожалуй, главным логико–методологическим основанием классической психологии сознания, имплицитно присутствовавшим во всем многообразии ее концепций, выступил общий способ построения предмета, который можно назвать субстанциалистским, т. е. «овеществляющим» предмет. Речь идет о таком способе определения предмета, при котором последний задается через свою структуру, внутреннее содержание как нечто инвариантное, неизменное, через ответ на вопрос, что есть данный предмет сам по себе. Подобный способ, служащий одним из необходимых оснований научного познания, несет в себе существенные ограничения — замыкание изучаемого предмета собственными рамками, изолирующими его от связей и отношений с многообразными явлениями действительности. Применительно к психологии ориентация на субстанциальную трактовку предмета обнаружилась в тенденции исследования структуры и внутренних закономерностей течения интроспективно данных субъекту психических процессов при полной их оторванности от прочих явлений реальности.
Описанные тенденции классической психологии сознания в полной мере отразились у В. Вундта в первой программе психологии как самостоятельной науки. Ее теоретические основания причудливым образом сочетали в себе эти тенденции с восходящим к Г. В. Лейбницу альтернативным подходом, утверждающим изначальную внутреннюю активность психики (в виде апперцепции), ее непрерывность и несводимость к сознанию. Все это не способствовало продуктивному развитию вундтовской экспериментальной программы, основные результаты которого, запечатленные в виде «общих законов душевной жизни», явно не оправдывали своего названия и даже («закон творческого синтеза», утверждавший несводимость сложных образований к составляющим их частям) опровергали исходно элементаристскую методологию исследования.
Да и сам В. Вундт, разочаровываясь этими результатами, все более сосредоточивал свое внимание на разработке «психологии народов» как второй, культурно–исторической ветви психологии, изучавшей высшие психические процессы (включая мышление) посредством анализа продуктов человеческого духа (языка, мифов, религии и т. д.), тем самым разрывая психологию на две автономные части.
Естественной реакцией на подобную ситуацию явилось выдвижение нескольких программ построения новой психологии, альтернативных вундтовской. Их авторами выступили Ф. Брентано, У. Джемс (Джеймс) и И. М. Сеченов. Главное, что объединяло эти несхожие по содержанию и появившиеся в разных странах программы, состояло в переориентации от традиционного, субстанциального к новому, функциональному способу построения предмета психологии, ранее неведомому психологии сознания. Если первый из них, как отмечалось, задает предмет через его внутреннее содержание и тем самым исключает его из взаимоотношений с другими явлениями, то второй, напротив, задает предмет через его функцию, через его роль и значение по отношению к другим явлениям действительности, органично включая его во взаимосвязь с ними. При этом структура изучаемого предмета, не ускользая из поля внимания, становится производной от его функции.
Переход к функциональному пониманию психики представлял собой процесс, столь же неотвратимо, сколь и незримо осуществлявшийся за фасадом психологических концепций ХГХ в. прежде всего под влиянием дарвиновской биологии. Достаточно было переместить исходную точку отсчета с внутреннего опыта субъекта на целостный биологический организм, чтобы увидеть психику в ее функциональной отнесенности к этому организму и его взаимоотношениям со средой. Так, у английского психолога–ассоцианиста А. Бэна психика (посредством ассоциаций) выступает в роли «хранилища» опыта полезных действий, у Г. Спенсера ее роль трактуется более широко—как средство адаптации организма (опять–таки с помощью ассоциаций) к окружающему миру. Последнее представление, будучи впоследствии осмыслено У. Джемсом с позиции функционального подхода, ляжет в основу его понимания предмета психологии как адаптивной функции сознания.
Однако первая программа новой психологии, утвердившая функциональный способ построения ее предмета и тем самым совершившая революционные преобразования в психологии, появилась несколько ранее джемсовской. Ее автором явился немецкий и австрийский философ Ф. Брентано, который, будучи также и католическим священником, был близко знаком с религиозной философией Фомы Аквинского. В ней–то Ф. Брентано и увидел ключ к преобразованию современной ему психологии [955]. Центральным для него выступило заимствованное основателем томизма у Аристотеля и глубоко переосмысленное понятие интенциональности, или направленности, как неотъемлемого свойства нашего познания.
Освободив это понятие от теологического смысла и сделав его центральным объяснительным принципом своей концепции, Ф. Брентано показал, что вопреки утверждениям В. Вундта структура сознания (его «сенсорная мозаика») не может быть предметом психологии, поскольку сознание, будучи направлено на разные предметы, в каждый момент меняет свою структуру и содержание. В направленности сознания находит свое выражение его внутренняя активность, и психология, таким образом, должна строиться как наука об акте сознания, носящем процессуальный характер. Не традиционные для психологии элементы сознания—ощущения, представления и чувствования, а отдельные психические акты— представление, суждение и чувствование—становятся реальным предметом исследования. Тем самым в психологии культивируется принцип активности в противовес пассивному характеру ассоциативных процессов.
