Фаллибилизм против фальсификационизма (ЛП) - Лакатос Имре (бесплатные версии книг .txt) 📗
Этот большой талант к использованию двусмысленностей делает Лакатоса весьма желательным союзником в борьбе против Разума. Ибо концепции, которые называют себя «рациональными» в любом смысле этого эмоционально окрашенного слова, в наши дни имеют гораздо больше шансов на признание, чем концепции, открыто отвергающие авторитет разума. Философия Лакатоса, его замаскированный анархизм являются великолепным троянским конем, которого можно использовать для того, чтобы скрыто протащить подлинный, прямолинейный, «честный» (это слово очень нравится Лакатосу) анархизм в мышление даже наиболее преданных рационалистов. А как только последние это обнаружат, они будут гораздо меньше сопротивляться признанию того, что идеология рационализма не обладает внутренними преимуществами, и поймут, что даже в науке можно попасть под влияние пропаганды и включиться в борьбу противоположных сил; они согласятся с тем, что аргументация есть не что иное, как тонкий и наиболее эффективный способ парализовать доверчивого оппонента.
До сих пор я принимал стандарты Лакатоса как несомненные. Я сравнивал их с другими стандартами, ставил вопрос об их влиянии на поведение (например, спрашивал, чем практика, руководствующаяся методологией исследовательских программ, отличается от анархистской практики) и исследовал отношение этих стандартов к теории рациональности. Теперь перейдем к вопросу о том, почему мы вообще должны рассматривать эти стандарты, почему мы должны предпочитать их другим научным стандартам, например стандартам индуктивнзма, или «ненаучным» стандартам, например стандартам религиозных учений. Лакатос отвечает на первый вопрос, но не на второй, хотя успешно создает впечатление, будто отвечает на оба вопроса. Здесь, как и прежде, он прибегает к помощи здравого смысла, и распространенное уважение к науке помогает ему преодолеть ту пропасть, которую он не может преодолеть посредством аргументов. Посмотрим, как он действует.
Я уже говорил о том, что мы с Лакатосом оцениваем методологические концепции, сравнивая их с историческими данными. Исторические данные, используемые Лакатосом, являются «базисными» оценками научной «элиты» [180], или «базисными оценочными суждениями» [181], представляющими собой оценочные суждения относительно отдельных достижений науки. Пример: «Теория относительности Эйнштейна 1919 г. превосходит небесную механику Ньютона в той форме, которую придал ей Лаплас». Такие оценочные суждения (совокупность которых образует то, что Лакатос называет «обыденной научной мудростью») являются, по его мнению, подходящей основой методологических дискуссий, поскольку они признаются подавляющим большинством ученых: «Хотя до сих пор почти не было согласия относительно универсального критерия научности теорий, в течение двух последних столетий существовало значительное единство в оценке единичных научных достижений» [182]. Следовательно, базисные оценочные суждения можно использовать для проверки теорий науки или рациональных реконструкций науки почти так же, как «базисные» утверждения используются для проверки теорий о мире. Способы проверки зависят, конечно, от принятой методологической концепции: фальсификационист будет отвергать методологические правила, несовместимые с базисными оценочными утверждениями [183], последователь Лакатоса примет методологическую исследовательскую программу, которая представляет собой «прогрессивный сдвиг в последовательности исследовательских программ рациональных реконструкций: прогресс теории научной рациональности состоит в открытии новых исторических фактов и во все более расширяющейся рациональной реконструкции истории науки, пронизанной оценочными характеристиками» [184]. Этот стандарт методологической критики оказывается, таким образом, самой лучшей методологической исследовательской программой, существующей в отдельный период времени. Таков в первом приближении способ действий Лакатоса.
В этом упрощенном изображении не учтены две важные особенности науки. Во-первых, базисные оценочные суждения не столь единообразны, как предполагается... Во-вторых, базисные оценочные суждения редко обосновываются... Существуют причины, создающие базисные оценочные суждения, «обыденной научной мудрости» которых Лакатос придает столь большое значение [185]. Добавьте к этому тот факт, что большая часть ученых принимает базисные оценочные суждения на веру, не проверяет их, а просто подчиняется авторитету своих коллег-специалистов, и вы увидите, что «обыденная научная мудрость» не вполне обыденна и, несомненно, не очень мудра.
Лакатос осознает эту трудность. Он понимает, что базисные оценочные суждения не всегда разумны [186], и согласен с тем, что «суждения ученых «иногда» могут «быть ошибочными» [187]. В таких случаях, говорит он, они должны быть уравновешены и, может быть, даже устранены «законом, установленным философом» [188]. Следовательно, «рациональная реконструкция науки», используемая Лакатосом в качестве нормы метода, не представляет собой общей совокупности всех базисных оценочных суждений и не является наилучшей исследовательской программой, объединяющей их. Она допускает «плюралистическую систему авторитетов» [189], в которой базисные оценочные суждения пользуются господствующим влиянием только до тех пор, пока они единообразны и разумны. Однако в тех случаях, когда единство исчезает или «традиция приходит в упадок» [190], на первый план выдвигаются общие философские предписания и насаждаются (восстанавливаются) разумность и единообразие.
Я подозреваю, что Лакатос серьезно недооценивает число таких случаев. Он полагает, что «в течение двух последних столетий» [191] существовало единство базисных оценочных суждений, в то время как на самом деле оно встречалось очень редко. В таком случае его «рациональные реконструкции» определены либо здравым смыслом [192], либо абстрактными стандартами и конкретным давлением методологии исследовательских программ. Кроме того, он признает лишь такое единство, которое не слишком отклоняется от его стандартов: «Когда какая-либо научная школа вырождается в псевдонауку, имеет смысл организовать дискуссию по проблемам методологии» [193]. Это означает, что суждения, с которыми Лакатос обращается столь свободно, в конечном счете не являются ни результатами исследования, ни элементами «научной практики». Они оказываются элементами идеологии, которую он хочет внушить нам под видом «обыденной» научной мудрости». Вторично мы встречаемся с очень интересным различием между словесной формой заявлений Лакатоса и их реальным содержанием. Мы видели, что методология исследовательских программ была введена с целью поддержать рационализм. Однако она не способна осудить некоторое действие как «иррациональное». Во всех случаях, когда Лакатос высказывает такие суждения (а он делает это достаточно часто), он опирается на «внешние» факторы, в том числе на собственные консервативные склонности или консерватизм, присущий здравому смыслу. Теперь мы обнаруживаем, что его «реконструкции» достаточно тесно связаны с общими методологическими концепциями, для проверки которых они предназначаются, а в периоды кризисов они просто сливаются. Несмотря на словесные различия («не будет ли... большой дерзостью попытка навязать большинству современных наук некоторую априорную философию науки?.. Я думаю, будет» [194]) и решение рассматривать вопросы конкретно («существовало значительное единство в оценке единичных научных достижений» [195]), Лакатос фактически не отличается от представителей традиционной эпистемологии. Напротив, он вооружает их новыми пропагандистскими средствами: свои принципы он связывает с тем, что на первый взгляд кажется существенным содержанием независимого здравого смысла науки, однако это содержание не является ни существенным, ни независимым. Оно давно потеряло свежесть и образовано в соответствии с теми абстрактными принципами, которые он хочет защитить.
