Во мгле противоречий - Жданов Юрий Андреевич (библиотека книг бесплатно без регистрации txt) 📗
Он происходит из семьи высокообразованных интеллигентов-разночинцев. Его отец, Александр Алексеевич был инспектором народных училищ; где-то в архивах затерялась его научная работа "Сократ как педагог". До сих пор в нашем семейном архиве хранится пышная по оформлению Библия на арамейском языке. Ее привезли деду из Палестины ученики с посвящением "Александру Алексеевичу Жданову от слушателей Московской духовной Академии XLIX и L курсов, 23 сентября 1983 г."
Моя бабушка со стороны отца, урожденная Горская, из рода высших служителей церкви в России, была замечательной пианисткой. Еще звучат в памяти ее исполнение произведений Листа, Шопена, Шумана, Чайковского, Грига. На них и был воспитан музыкальный вкус моего отца.
В роду отца – "дядя Сережа", профессор астрономии Киевского университета С.К.Всехсвятский – создатель гипотезы солнечного ветра, романтической концепции эруптивного происхождения комет.
"Покончить с хулиганским отношением к интеллигенции!" – эта мысль отца вошла в одно из довоенных постановлений ЦК ВКП(б). Но тут уже ловят и ликуют оппоненты: а как же Анна Ахматова?
Я не разделяю жестких эпитетов в ее адрес; в этом, видимо, мой оппортунизм. Но на вопрос об Ахматовой отвечу серией вопросов: Почему неистовый Виссарион столь неистово напал на Гоголя в своем знаменитом письме? Почему Чернышевский штурмовал Фета за стихи "Шепот. Робкое дыханье"? Почему Ленин в письме Инессе Арманд назвал Достоевского архискверным писателем? Почему столь резок был Плеханов в отношении Толстого, обозвав его большим барином, совершенно равнодушным к освободительной борьбе народа? Почему Бухарин совершенно невообразимо громил Есенина?
Тот, кто задумался над всем этим, придет к неизбежному выводу, что в среде российской интеллигенции существовали и существуют разные отряды, разные течения. Отношения между ними включали и сотрудничество и борьбу, иногда доходившую до резкостей. Сейчас этим, кажется, уже никого не удивишь, поскольку в наш атомный век применяемое при выяснении отношений оружие измеряется уже мегатоннами.
А.А.Жданов относился к революционно-демократическому крылу российской интеллигенции, к разночинцам в самом добром смысле. Отсюда его неприязнь к эстетству, салонному стилю, аристократизму, декадансу и модернизму. Вот почему, рассердившись на родственницу мещаночку, которая любила твердить: "Мы – аристократы духа", он в сердцах сказал: "А я – плебей!"
В наши дни взаимные поношения в среде интеллигенции достигли таких градусов, какие не снились ни неистовому Виссариону, ни участникам идеологических баталий 20–50-х годов. Это нуждается в анализе социально-классового характера, что не место делать в данной статье.
Что же касается социально-классовой природы идеологического ожесточения первых послевоенных лет, то она предельно очевидна. На нее указывает и Л.Грехэм: холодная война вызывала соответствующий идеологический набат и в США, и в СССР. Подробнее здесь говорить на эту тему нет смысла.
Итак, когда отец узнал, что я занимаюсь проблемами биологии, он сказал потрясающую фразу: "Не связывайся с Лысенко: он тебя с огурцом скрестит". Я не прислушался к этому предостережению; он скрестил. Вот что этому предшествовало.
Уже на студенческой скамье в Московском университете мы с моим другом, ныне академиком О.А.Реутовым, сильно увлекались не только химией, но и биологией. Упомянутые мною книги по биологии в библиотеке отца не остались лежать нетронутыми. Мои интересы постепенно склонились к пограничной сфере – биоорганической химии. Под руководством Александра Петровича Терентьева пришлось синтезировать в ту пору лишь недавно открытый гормон роста растений – ауксин; на кафедре Марии Моисеевны Ботвинник занимался химией белка.
Знание немецкого языка явилось причиной тому, что после поспешного и досрочного окончания университета меня в сентябре 1941 г. призвали в армию по линии 7-го отдела ГлавПУРККА, отдела по пропаганде среди войск противника. Для темы статьи важно то, что мне пришлось вникать во все мрачные глубины нацистской идеологии, в подлинниках знакомиться с книгами Гитлера, Розенберга, с огромной литературой по расизму: от Гобино до Дарре и Гиммлера.
Но обосновывая расизм, фашистские идеологи опирались не только на труды и высказывания Гобино, X.Чемберлена, Дизраэли, Шопенгауэра, Ницше, Вольтмана. Для придания наукообразности своим взглядам они широко цитировали работы Менделя, Вейсмана, Иогансена, Чермака, Корренса, де Фриза, тем самым, сочетая и сращивая в сознании людей современную генетику с расизмом. Евгеника, человеководство – отдавали духом фашизма, и нельзя удивляться тому, что на так называемый вейсманизм-морганизм изначально пала тень от человеконенавистнической фашистской идеологии и политики. Тут надо было уметь отделить зерна от плевел.
В те дни мне в немалой мере помогла разобраться вышедшая в 1941 г. книга австрийского политика Эрнста Фишера (Виден) "Фашистская расовая теория". Не вдаваясь в интереснейшие проблемы, связанные с тогдашним и современным расизмом, скажу, что уже после окончания войны в 1945 г. я опубликовал в журнале "Октябрь" статью "Империалистическая сущность немецкого расизма", где, мне казалось, навсегда распростился с этой темой. Тем не менее, определенный негативный налет не в пользу современной генетики от встречи с расизмом у меня сохранялся.
Сильное влияние на формирование моего мировоззрения оказал замечательный труд В.И.Вернадского "Биогеохимические очерки", опубликованные в 1940 г. С тех пор она во многом определила мои философские суждения и экспериментальные начинания (в частности, под этим воздействием прошли работы по микроэлементам, керамическим удобрениям, экологическому моделированию). В том же журнале "Октябрь" через два года я опубликовал статью, пронизанную духом и идеями Вернадского о биосфере и ноосфере: "Влияние человека на природные процессы". Надо сказать, что о Вернадском в те времена знали меньше, чем о Фукидиде: настолько общество было далеко от его идей. Спустя полвека я с удовлетворением наблюдаю, как неофиты открывают для себя разные слова: экология, техносфера, антропогенный и несут их на площади.
Упомянутая статья имела неожиданный резонанс, о чем позже. Скажу лишь, что работа над ней привлекла мое внимание к трудам Мичурина, сделала меня его сторонником. Очень жаль, что склеили в те времена термин "мичуринская биология", который отпугивает от работ великого организатора многих исследователей, особенно молодежь.
Кстати, о молодежи. В те годы, вернувшись после демобилизации на кафедру А.Н.Несмеянова в университет, я стал преподавать органическую химию биологам: вел семинары, практикум. Молодые ребята биофака были настроены по-боевому, рьяно отстаивали современную генетику, и я им обязан пониманием ряда научных проблем.
Неожиданными путями я вышел на знакомство с трудами академика Н.И.Вавилова. В те годы под руководством замечательного человека и ученого, впоследствии академика, Б.М.Кедрова мне пришлось заниматься подготовкой диссертационной работы о гомологии в органической химии. Работая в библиотеке, я натолкнулся на труды Н.И.Вавилова (они не были изъяты) по гомологии растительных видов, увлекся ими и включил изложение этих работ в рукопись диссертации. Вот тут-то Бонифатий Михайлович мне сказал: "Не надо". Он знал о судьбе Н.И.Вавилова, трагедия которого не была мне известна в те дни. Война была высоким хребтом, отделившим события послевоенных лет от предвоенных. Сын известного чекиста Михаила Кедрова, мой учитель предупреждал меня тогда от опрометчивого для того времени поступка. Лишь позже мне удалось в "Вестнике Ленинградского университета" поместить статью "Гомология и олигомерия в биохимии", где исследования по гомологии Н.И.Вавилова нашли свое отражение.
