Философия истории - Ивин Александр (книги хорошем качестве бесплатно без регистрации TXT) 📗

Нацистский вариант любви к человеку тоже можно назвать "новым гуманизмом", поскольку это любовь не ко всякому человеку, а лишь к избранным, принадлежащим к арийской расе и являющимся создателями культуры: "Если мы разделим человечество на три категории: создателей культуры, носителей культуры и разрушителей культуры, - говорил Гитлер, - лишь арийцев можно считать представителями первой категории. Это они заложили фундамент и воздвигли стены всех великих сооружений человеческой культуры" [3]. Другой стороной любви к избранным является открытая неприязнь ко всем остальным, ибо они способны приносить только упадок и разрушение. "Все великие циви

1 Бердяев НА. Новое средневековье. М., 1990. С. 73.

2 Там же.

3 Цит. по: Буллок А. Гитлер и Сталин. Жизнь и власть. Т. 1. С. 75.

485

лизации прошлого пришли в упадок из-за того, - считает Гитлер, - что подлинно созидательные расы вымерли вследствие смешения крови" [1].

Коллективистическая любовь к родине - это любовь к родине, реализующей великую идею. В такой любви элемент привязанности к родной земле отходит на второй план, на первое место выходит любовь к живущему на ней народу, воодушевленному великой целью и руководствующемуся высокими коллективистическими ценностями. Можно любить родину, но не своих соотечественников, если они не отвечают выдвигаемому идеалу, и противопоставлять "высокие интересы" родины интересам якобы недостойного ее народа. Любовь к советской родине предполагает безусловное одобрение всего, что связано с нею: "Советское - значит отличное". Все доброе, искреннее, надежное, прогрессивное связано, конечно, с родиной. От чужеродного, "не-нашего" Запада можно ожидать только подвохов и каверз [2].

Любовь к жизни у членов коллективистического общества также своеобразна. Это не радостное, глубоко эмоциональное приятие жизни, взятой во всей ее полноте и разнообразии, а любовь к жизни, текущей во вполне определенном направлении, любовь, сопряженная с активным неприятием всех иных форм жизни. Такая избирательная любовь часто оказывается связанной с влечением к смерти, с разрушением всякой жизни, не укладывающейся в предназначенное ей русло. Кроме того, любви к жизни постоянно противопоставляются более высокие ценности и, прежде всего, требования героизма и готовности к самопожертвованию, делающие эту любовь во многом декларативной.

У человека средневековья осуждение в качестве греховного и мирского, пишет Й. Хейзинга, "распространялось на всю сферу красивого в жизни в тех случаях, когда оно не принимало явно выраженных религиозных форм и не освещалось прямым отношением к вере. Лишь по мере того, как хирело пуританское мировоззрение, ренессансное приятие всей радостной стороны жизни вновь завоевывало позиции и даже расширило свою территорию, опираясь на возникшую, начиная с XVIII столетия, склонность видеть в природном, взятом как оно есть, даже элемент добра в этическом смысле" [3]. Сходным образом тоталитарное восприятие жизни сковано навязываемыми ей высокими устремле

1 Там же.

2 К. Чуковский приводит слова маленькой девочки, включившей Некрасова в число советских поэтов: "А разве он не советский? Ведь он же хороший" (Чуковский К. От двух до пяти. М., 1955. С. 112). Там же можно найти и такие высказывания: "Когда у нас день, в Америке ночь. - Так им и надо, буржуям!" (С. 111), "Что это за собака? - Немецкая овчарка. - Она сдалась в плен, да?" (С. 113). "Советскими были и Пушкин, и Пугачев, и Илья Муромец. "Советский", "русский", "хороший", "наш" - все это синонимы" (Вайлъ П., Генис А. 60-е. С. 114).

3 Хейзинга Й. Осень Средневековья. С. 43.

486

ниями и идеалами. Приятие жизни утрачивает свою непосредственность и эмоциональность, становится рассудочным и избирательным. Слабой и однобокой является в коллективистическом обществе и любовь к природе. О средневековом восприятии природы Й. Хейзинга пишет, что "почитание природы было еще слишком слабым, чтобы можно было с полной убежденностью служить обнаженной земной красе в ее чистом виде, как то было свойственно грекам; сознание греха было для этого слишком уж сильно; лишь набросив на себе одеяние добродетели, красота могла стать культурой" [1]. Тоталитарное общество являлось индустриальным, и его отношение к природе оказывалось по преимуществу утилитарным: для построения прекрасного будущего мира необходимо решительно преобразовать не только человека (не оставляя в стороне и его природную, биологическую сторону), но и окружающую его природу. В коммунистической России сотни тысяч гектаров плодородной земли заливались рукотворными морями. Создавались чудовищные промышленные города-гиганты, пожиравшие населявших их людей. Строители нового мира руководствовались лозунгом: "Не ждать милостей от природы, взять их - наша задача!" Любовь к природе не распространялась на природную сторону самого человека. Пренебрежительно истолковывались культивирование своего тела, использование красивой одежды и косметики, всего того, что могло продолжить и подчеркнуть заложенное в человеке природой. Основная цель состояла не в том, чтобы следовать природе, гармонизируя ее, а в том, чтобы радикально преобразовать ее, создать искусственный мир, в котором будет жить новый человек. И этот человек тоже будет искусственным, он не будет естественным развитием тех потенций, которые вложены в человека природой. Это будет совершенно новое существо, даже биологически не очень похожее на прежнего человека.

1 Хейзинга Й. Указ. соч. С. 43.

Коллективистическая любовь к истине предполагает полное согласие истины с господствующей в обществе идеологией и конкретными, принятыми в данный период ее истолкованиями. "Истина всегда конкретна, абстрактной истины нет", - настаивает Ленин. По-видимому, это должно означать, что доверия заслуживают только те конкретные социальные истины, которые подтверждают общие идеи марксизма; абстрактные же умствования способны только запутать и затемнить конкретно-исторический марксистский анализ общества. Коммунистическое сознание чрезвычайно уважительно относится к истине, но истолковывает ее преимущественно не как соответствие высказываемых идей реальному положению дел, а как их согласие между собой и в