Сочинения в двух томах. Том 2 - Юм Дэвид (онлайн книга без .txt) 📗

Людей не порицают за поступки, совершенные по невежеству или в силу случайности, каковы бы ни были их последствия. Почему? Потому что основания этих поступков мгновенные, кончающиеся вместе с ними. Людей меньше порицают за поступки, совершенные поспешно и необдуманно, чем за те, которые совершены предумышленно. Отчего же так? Оттого что хотя горячий темперамент и является постоянной причиной или принципом духа, но действует он лишь с промежутками и не заражает всего характера человека. Далее, раскаяние искупает всякое преступление, если оно сопровождается изменением жизни и поступков. Чем же можно объяснить это? Исключительно тем, что поступки делают человека преступным лишь постольку, поскольку они доказывают присутствие в его духе преступных принципов, а когда вследствие изменения этих принципов они перестают быть верными показателями последних, они утрачивают и характер преступности. Но при непризнании доктрины необходимости поступки никогда не были бы такими верными показателями, а следовательно, не были бы и преступными.

Столь же легко доказать с помощью тех же аргументов, что свобода, согласно вышеупомянутому определению, признаваемому всеми людьми, тоже существенна для нравственности, что ни к одному из несвободных человеческих поступков неприложима нравственная оценка и что ни один из них не может быть объектом похвалы или порицания. Ибо если поступки бывают объектом нашего нравственного чувства, лишь поскольку они являются показателями внутреннего характера, страстей и аффектов, то невозможно, чтобы эти поступки вызывали похвалу или порицание в тех случаях, когда они не вытекают из этих принципов, но являются исключительно результатом внешнего принуждения.

Я не претендую на предупреждение или устранение всех возражений против этой теории необходимости и свободы. Я могу предвидеть и другие возражения, основанные на доводах, которые здесь не были рассмотрены. Так, могут сказать, что если волевые акты подлежат тем же законам необходимости, что и действия материи, то существует непрерывная цепь необходимых причин, предустановленная и предопределенная цепь, идущая от первопричины всего к каждому единичному хотению каждого человеческого существа. Нигде во вселенной нет ни случайности, ни безразличия, ни свободы; действуя, мы в то же время являемся объектом воздействия. Последним виновником всех наших хотений является Создатель мира, впервые сообщивший движение всей этой огромной машине и поставивший все существующее в то определенное положение, из которого должно вытекать в силу неизбежной необходимости всякое последующее событие. Поэтому поступки людей или совсем не могут быть безнравственными, ибо они порождены столь благой причиной, или же, будучи безнравственными, должны навлекать и на Творца такое же обвинение, коль скоро он считается их первопричиной и виновником. Ибо подобно тому как человек, взорвавший мину, ответствен за все последствия своего поступка независимо от того, длинен или короток употребленный им фитиль, так и существо, производящее первую причину, будь оно конечным или бесконечным, является виновником и всех остальных причин и должно разделять предназначенные для последних похвалу и порицание, если установлена непрерывная цепь необходимых причин. При рассмотрении последствий любого человеческого поступка мы на основании неоспоримых доводов выводим это правило из наших ясных и неизменных идей о нравственности, и эти доводы должны приобретать еще большую силу, когда их применяют к хотениям и намерениям существа, бесконечно мудрого и могущественного. В оправдание такого ограниченного существа, как человек, могут быть приведены невежество или немощь, но эти несовершенства неприложимы к нашему Творцу. Он предвидел, повелел, пожелал все те поступки людей, которые мы так необдуманно называем преступными. В силу этого мы должны прийти к заключению, что или они непреступны, или же за них ответственно Божество, а не человек. Но так как оба этих положения абсурдны и нечестивы, то отсюда следует, что доктрина, из которой они выведены, вряд ли может быть верной, если к ней применимы те же возражения. Абсурдное следствие, если оно необходимо, доказывает абсурдность первоначальной доктрины, подобно тому как преступные поступки делают преступной и первопричину, если связь между первыми и второй необходима и неизбежна.

Это возражение состоит из двух частей, которые мы рассмотрим в отдельности. Во-первых, если человеческие поступки могут быть прослежены вплоть до Божества через посредство необходимой цепи, они никогда не могут быть преступными в силу бесконечного совершенства существа, от которого они берут свое начало и которое может желать лишь того, что безусловно хорошо и достойно похвалы. Во-вторых, если они преступны, мы должны отвергнуть атрибут совершенства, который приписываем Божеству, и признать последнее первоначальным виновником греховности и безнравственности всех его творений.

Ответ на первое возражение кажется очевидным и убедительным. Многие философы после точного исследования всех явлений природы заключают, что целое, рассматриваемое как единая система, в каждый период своего существования устроено с совершенным благопро-изволением и возможно, что в конце концов уделом всех творений будет высшее счастье без всякой примеси позитивного или абсолютного зла и несчастья. Всякое физическое зло, говорят они, является существенной частью этой благой системы, оно не могло бы быть устранено даже самим Божеством, коль скоро мы признаем его премудрым, без тогс5, чтобы это не навлекло еще большее зло или исключило большее добро, которое окажется последствием данного зла. С помощью этой теории многие философы и, между прочим, древние стоики находили утешение во всех горестях, поучая своих учеников, что постигшие их бедствия являются в действительности благом для вселенной и что при более широком взгляде, способном объять всю систему природы, всякое явление становится объектом радости и восторга. Но, несмотря на все свое правдоподобие и возвышенность, на практике этот довод вскоре оказывается слабым и недейственным. Без сомнения, вы скорее раздражите, чем успокоите, человека, прикованного к постели мучительной подагрой, если будете проповедовать ему справедливость общих законов, которые породили в его организме вредоносные соки и провели их по надлежащим каналам к жилам и нервам, где они вызывают в настоящее время столь острые мучения. Столь широкие взгляды могут на минуту прельстить воображение теоретика, пребывающего в покое и безопасности, но не могут постоянно сохранять свое господство над его умом, хотя бы последний и не был потрясен страданиями или аффектами; тем менее могут эти взгляды сохранять свою позицию, подвергшись нападению таких могучих соперников. Аффекты вызывают в нас более узкий и естественный взгляд на их объект; придерживаясь порядка, более приличествующего немощи человеческого духа, мы принимаем в расчет только окружающие нас существа и поддаемся влиянию таких явлений, которые кажутся добром или злом в пределах этой частной системы.

С нравственным злом дело обстоит так же, как и с физическим. Нет оснований предполагать, что отдельные соображения, столь мало действенные по отношению к последнему, окажут более сильное влияние, будучи применены к первому. Дух человека создан природой так, что при столкновении с некоторыми характерами, наклонностями и поступками он мгновенно испытывает чувство одобрения или порицания, и нет эмоций, которые были бы более существенными для его строения и склада. Наше одобрение вызывают главным образом характеры, способствующие миру и безопасности человеческого общества, тогда как наше порицание возбуждается преимущественно теми характерами, которые вредны обществу и разрушают его. Отсюда с полным основанием можно предположить, что нравственные чувствования прямо или косвенно вызываются размышлением над этими противоположными интересами. Что же из того, если философские размышления приводят к иному мнению или предположению? А именно к тому, что всякое явление справедливо в отношении к целому и что качества, вредные обществу, в сущности так же благодетельны и так же соответствуют первичному намерению природы, как и те, которые более непосредственно способствуют его счастью и благосостоянию. Разве такие отдаленные и шаткие умозрения в состоянии одержать верх над чувствами, вызываемыми естественным и непосредственным взглядом на вещи? Разве досада человека, у которого украли значительную сумму денег, сколько-нибудь умеряется подобными возвышенными размышлениями? Так почему бы не считать совместимым с последними моральное негодование человека по поводу преступления? Или почему бы признание реального различия между пороком и добродетелью, равно как и между физической красотой и безобразием, не могло быть примирено со всеми умозрительными философскими системами? То и другое различие основано на естественных чувствах человеческого духа, и чувства эти не должны ни подчиняться каким-либо философским теориям или умозрениям, ни изменяться под их влиянием.