Мифологемы - Холлис Джеймс (книги бесплатно полные версии TXT) 📗
«Поводырь» – это душа, боги, настоятельные требования индивидуации, которые этот древний завоеватель признает смиренно и с достоинством.
Нам нужно помнить, что все, что мы узнали от природы, из нашей встречи с миром или психикой, может не доставить радости Эго. И вместе с тем такие знания всегда расширяют наш кругозор, а следовательно, дают нам больше свободы. Многое из того, что мы должны узнать о себе, встречи с нашей Тенью создадут беспокойство в фантазиях нашего Эго. Многое из того, что мы узнаем о мире и его лживости, подорвет наш идеализм. Многое из того, что мы поднимем на поверхность, заставит нас в жизни больше страдать, но это будет более честным по отношению к самим себе.
Героиня романа Милана Кундеры [138]служит прекрасной иллюстрацией этого горестно-сладостного познания мира в тот момент, когда она, пережившая великую скорбь по ребенку, которого она потеряла, поднимается на ноги, чтобы снова встретиться с этим миром – таким, какой он есть. Стоя перед могилой своего ребенка, она говорит внутри себя:
Мой любимый, не думай, пожалуйста, что я тебя не люблю или что я тебя не любила, но именно потому, что я тебя любила, я не смогла бы стать сегодня такой, какая я есть, если бы ты остался жив. Невозможно иметь ребенка и ненавидеть мир – такой, какой он есть, потому что именно в него мы отпускаем ребенка. Ребенок заставляет нас заботиться об этом мире, думать о его будущем, добровольно участвовать в его лжи и неразберихе, принимать всерьез его непроходимую глупость. Твоя смерть лишила меня удовольствия быть с тобой рядом, но вместе с тем ты освободил меня. Я стала свободной в своем противостоянии миру, который мне не нравится. И я могу себе позволить его не любить именно потому, что тебя больше нет рядом со мной. Мои темные мысли не могут навлечь на тебя никакого проклятия. Сейчас я хочу тебе сказать, что все эти годы, после того как ты меня покинул, я шла к тому, чтобы принять твою смерть как дар, и что в конце концов я приняла этот чудовищный дар. [139]
Восхождение и выход из глубокого колодца депрессии заставили ее почувствовать печальную враждебность к миру – такому, какой он есть. Только сентиментальный человек стал бы настаивать на счастливом конце для этой героини. Она заслужила свое знание, свое освобождение, и оно превратилось в свободу, она откинула щупальца мира, которые иначе связывали бы ее надеждой на то, что является безнадежным.
Она, как и все мы, по выражению Марка Аврелия, процитировавшего стоика Эпиктета, представляет собой «душонку, на себе труп таскающую» [140].
Одному мужчине, исполнительному директору компании, приснилось, что он забрался на вершину горы лишь для того, чтобы увидеть, что он оказался у подножия другой горы, на которую нужно взбираться. Он спросил себя, хватит ли у него сил, чтобы взобраться на следующую гору, и в ответ услышал: «Нет, я этого не хочу». Когда мы размышляли над этим сном, он пришел к выводу, что вся его жизнь была запрограммирована на то, чтобы быть честолюбивым и всегда ставить перед собой новые цели. Его матери не давала покоя мысль, что она – «никто», а его отцу не удалось удовлетворить ее невознагражденные социальные амбиции. Односторонность его мышления принесла ему впечатляющий послужной список, но не давала передышки. В результате он прошел через огонь трех браков, переходил с одной корпоративной вакансии на другую, успел пожить практически во всех больших городах США и в двух за границей.
«Все эти годы я никогда не знал покоя, не чувствовал признания и не имел ощущения настоящего успеха», – жаловался он. Он пришел к выводу, что его фаустианское странствие, предпринятое с самыми лучшими намерениями, заключалось в том, чтобы жить жизнью, которую запланировали ему родители и которая подкреплялась существующей культурой. Ему было очень трудно себе представить, как он на полном скаку спрыгнет с жеребца, которым он всегда управлял или, быть может, который управлял им самим. Его возвышение отдалило его от жизни, а не завоевало ее, как ему представлялось. При всей его успешности, при всех покоренных им вершинах он ощущал свою жизнь пустой и даже бессмысленной. Окончание его анализа совпало с его решением оставить корпоративную жизнь, пораньше уйти в отставку, восстановить отношения со своей рассеянной семьей и, быть может, впервые в своей жизни решить, что он для себя хочет. По иронии судьбы, самая сложная вершина среди всех, которые ему когда-то пришлось покорять, оказалась та, которую он оставил позади.
Этому джентльмену нужно было выкарабкаться из Трясины Успеха прежде, чем он мог достичь некоего пика в своем неудачном предприятии, и посредством этого странствия исправить свою жизнь. Его погружение происходило через сознательное возвышение, и его погружение в потусторонний мир сновидений привело его к спасительному восхождению.
Если подумать о том, что должно быть найдено в конце странствия, во время апофеоза мудрости, то неплохо поразмышлять над зрелыми рассуждениями Йейтса о сущности нашего странствия, о великой скорби и сердечной печали, которые являются нашими постоянными спутниками, и вместе с тем – над возможностью сказать жизни «да» во время того, что он называл «трагическим весельем». За месяц до своей смерти Йейтс увидел привезенный из Японии камень – лазурит, а затем описал сцену, как древние мудрецы, находясь на горной вершине, взирают на человеческую суету, царящую на равнине у подножия горы. Он исповедуется в своей радости:
Чтобы подняться на горную вершину, чтобы завершить странствие, нужно в конце концов осознать, что мы взбираемся именно на ту гору. Свидетельства сторонних наблюдателей не в счет. Удовлетворительным будет только подтверждение нашей индивидуальной, собственной психики. Когда человек достигает такого апофеоза ясности, он может смотреть на мир проницательным и, быть может, отстраненным взглядом древних.
Глава 7. Боги
Любящему тебя богу, наверное, хлопотно
Размышлять о том, как бы сделать тебя сегодня счастливее.
Если бы ты мог бросить взгляд на свое многоликое будущее.
Что такое бог? С точки зрения семиотики слово «бог» – это символ, который мы используем для описания того, что является подлинно трансцендентным (или Абсолютно Другим – по определению швейцарского теолога Карла Барта) и по существу непознаваемым. Как два века тому назад Иммануил Кант утверждал, что мы никогда не познаем Ding-in-Sich – вещь в себе в мире природы; и еще меньше мы можем познать сферу трансцендентного. Все, что в представлении конечного разума являет собой бесконечное, больше говорит о человеческом воображении, чем о самом бесконечном. С «теологической точки зрения», по существу, имеет место противоречие, и вместе с тем нам приходится использовать оксюморон, чтобы понять, что представляет собой Абсолютно Другой, трансцендентный по отношению к нашим ограниченным средствам познания.
Тем не менее могут существовать какие-то путеводные нити к этому Другому. Несомненно, такие мировые религии, как иудаизм, находили эти нити в красно-желтых песках горы Синай и на самой ее вершине в Десяти заповедях; христианство видело эти знаки в Личности и учении Иисуса из Назарета; ислам находит их в свидетельствах Мохаммеда. Но каждое из таких внешних выражений Другого претерпело трансформацию, пройдя через «дистиллятор» племенной восприимчивости и мировоззрения Эго, которые существовали там и тогда.
