Диалектический материализм - Митин Марк Борисович (читать лучшие читаемые книги TXT) 📗
Таким образом Кант всё более решающую роль в познании придаёт субъекту. Одно за другим все качества и отношения, усматриваемые нами в природе, переносятся им с объекта на субъект. В результате этого исследования субъект становится всем, а объект, вещи — ничем. Объекты, являющиеся источником ощущений, вещи сами по себе превратились в бесплотную тень, неуловимую и ненужную для познания.
Правда, вещи, существующие вне нас, воздействуют на наши чувства и вызывают ощущения. Но ощущения, по мнению Канта, нисколько не сходны с вызывающими их вещами. Между вещами и вызываемыми ими явлениями ещё меньше сходства, чем между огнём и вызываемым им дымом, между болью и вызываемым ею криком. Ощущения предполагают вещи, их вызывающие, но не отражают их, ничего не говорят о том, каковы они — эти вещи. К вещам у познания нет выхода, вещи сами по себе непознаваемы. То, что познаваемо, должно быть субъективным, целиком и полностью обусловленным организацией субъекта. Познать то, что вне субъекта, таким, каково оно само по себе, — значит пожелать рассуждать без рассудка, созерцать без созерцания, представлять без представления. Наше познание может иметь дело только с явлениями, а не с вещами самими по себе, оно находит в «природе» лишь то, что вкладывает в неё. К вещам самим по себе пути отрезаны. Мы познаём не самые вещи, пробуждающие чувства к деятельности, а только способы воздействия их на нас. Таков окончательный агностический вывод Канта. За явлениями предполагаются «вещи в себе», мир вне нашего сознания существует, но он совершенно непознаваем и абсолютно недоступен субъекту. Предметом познания может и должен быть мир явлений. Законы природы суть законы рассудка и действительны только в границах нашего субъективного понимания. Природа как предмет познания лишается своей материальности. «Тела и движения, — говорит Кант, — существуют не как нечто, находящееся вне нас, а только как представления в нас, и потому движения материи не производят в нас представлений, а сами суть (так же, как и материя, которая познаётся на основании движений) только представления»[65].
Кантовский ответ на основной вопрос философии является дуалистическим. Объективная реальность противостоит субъекту как независимая от него «вещь в себе». Со своей стороны субъект со своими «априори» сохраняет независимость от внешнего мира и творит из себя самого особый мир. Субъект отрывается от объекта восприятия — от их причины, «вещь в себе» — от явления, познание — от реального мира, форма познания — от его содержания, опытный мир — от «сверхопытного». Ощущение и рассудок не связывают субъекта с объектом, а разрывают их. Агностицизм Канта закрывает путь от объекта к субъекту. Противоречие между признанием объективной действительности и учением о её непознаваемости — коренной органический порок философской системы Канта.
Так как, по Канту, познаваемы только содержание сознания, формы чувственности и категории рассудка, то наука всецело замыкается в сферу субъективного. Агностический дуализм Канта на деле оказывается непоследовательным субъективным идеализмом, не выходящим за пределы идеалистически понимаемого опыта.
Теория познания Канта является метафизической. Она основывается на неисторическом подходе к субъекту и его отношению к объекту. Кант берёт готовое, застывшее, раз навсегда данное мышление современного человека, современного ему буржуа. Ему нет дела до того что мышление лишь в процессе развития стало тем, что оно есть. Кант не рассматривает познание в его возникновении, движении и изменении. Он метафизически разрывает формы познания и их содержание и исследует совершенно изолированные, бессодержательные, «чистые» логические формы. Вместо нераздельного единства содержания и формы познания Кант оперирует мёртвыми, неподвижными, пустыми, готовыми, оторванными от объекта и содержания формами познания.
Плеханов и ещё больше А. Деборин обнаруживают своё непонимание сущности кантовского агностицизма‚ когда они отождествляют его с учением французских материалистов о познании. Французские материалисты, по мнению Деборина, противопоставляя сущность вещи её свойствам, высказывали положения, якобы тождественные учению Канта о «вещи в себе» и явлении. В действительности же учение французских материалистов о познаваемости противоположно учению Канта. Кант утверждает абсолютную, принципиальную непознаваемость «вещей в себе», старый материализм говорит лишь о фактической «непознанности» сущности вещей в их эпоху. Кант отвергает всякую возможность проникновения в мир «вещей в себе», старый же материализм считает, что мы познали объективные свойства самих вещей, что через проявление свойств приближаемся к пониманию их сущности. Для них вещи сами по себе — материальны, протяжённы и объективно закономерны; Кант же превращает опыт, материальность вещей, их объективную закономерность и т. д. в субъективные формы. Плехановско-деборинская позиция по этому вопросу сглаживает коренную противоположность материалистических и идеалистических воззрений. Она сближает материализм с идеализмом вместо того, чтобы обнажить их противоположность во всей её остроте.
Учение Канта, как всякое нематериалистическое учение, открывает путь религии. Ограничивая познание явлениями, пресекая разуму дорогу к вещам самим по себе, замыкая его в субъективном мире и отвергая его притязания иметь суждение об объективной действительности, — философия Канта оставляет место для веры. Познание охватывает лишь явления, «вещи в себе» для него недосягаемы, они доступны только вере. Так устанавливается сожительство веры и знания. Философия Канта обосновывает идейный компромисс между наукой и религией, между теоретическими задачами прогрессивной буржуазии и реакционной идеологией. Кантианский дуализм — классическая философия примиренчества, социального компромисса, либерализма и реформизма. Этим характеризуется социальная сущность кантианства и определяется его дальнейшая роль в классовой борьбе.
Революция 1848 г., выступление на историческую арену пролетариата как самостоятельной силы с особыми классовыми интересами, упрочение капитализма, образование германской империи — лишили буржуазию всяких остатков и до того весьма относительной «революционности», направили её идеологию по пути реакции. С 60-х годов прошлого столетия начинается «возрождение» кантианского идеализма в буржуазной философии. Неокантианство в отличие от самой философии Канта представляет собой поворот от всякой половинчатости, двусмысленности, заигрывания с вульгарным материализмом к наиболее реакционным сторонам идеалистической философии. «Восстановление» кантианства направлено в определённую сторону, — оно должно «покончить» с материализмом (Либман, Ланге, Коген, Риккерт и др.).
Неокантианство столь же отлично от учения самого Канта, сколь отличны друг от друга интересы буржуазии в различные эпохи её развития. Неокантианство не является восстановлением подлинного дуалистического учения исторического Канта, а его реакционным изданием, предпринятым справа «исправлением», последовательным развитием учения Канта. Перед лицом развёртывающейся классовой борьбы буржуазия не могла удовлетворяться господствовавшим в то время мелкобуржуазным естественно-научным материализмом. Она обращается к идеалистической реакционной стороне учения Канта, «углубляя» её и приспосабливая к своим новым задачам.
Основное отличие неокантианства от исторического Канта состоит в превращении непоследовательного субъективного идеализма дуалистической философии Канта в субъективный идеализм. Несмотря на то, что различные представители неокантианства сохраняют в своих взглядах значительные элементы дуализма (между бытием и долженствованием, природой и историей, целью и средством и т. д.), всё же в основном они «исправляют» Канта «справа», стараясь выкорчевать из него всякие материалистические элементы. «Вещь в себе» отбрасывается неокантианцами. «Вещь в себе» как материалистический элемент у Канта, вызывающая наши ощущения, отвергается и объявляется ненужным придатком, который следует изъять из философии (Г. Коген, П. Наторп, социал-фашист М. Адлер и др.). «Мышление не может иметь никакого происхождения помимо себя самого». «Нет никаких вещей иначе как в мышлении и благодаря ему» (Г. Коген). Единственной, подлинной «вещью в себе» оказывается само сознание. Притом не сознание конкретных реальных людей, а мистическое «сознание вообще», независимое от мозга (Адлер). Как форма, так и содержание в познании, весь «опыт» и «природа» изображаются как порождение, мышлением самого себя и своих объектов (Наторп). Мышлению не дано ничего кроме того, что оно само произвело.
