Психиатрическая власть - Фуко Мишель (полная версия книги .txt) 📗
Во-первых, они заключались в максимизации возможного использования индивидов: их нужно было сделать пригодными к применению, причем не для того, чтобы всех их без исключения использовать, но именно чтобы использовать не всех, — нужно было насытить рынок труда до предела, чтобы затем, с помощью рычага безработицы, играть на снижение жалованья. Итак — привести всех к трудоспособности.
Во-вторых, индивиды должны были стать пригодными к использованию в самой своей многочисленности — так, чтобы сила, образованная множеством этих индивидуальных рабочих сил как минимум равнялась сумме единичных сил, а желательно и превосходила ее. Как распределить индивидов так, чтобы вместе они делали больше, чем просто соседствуя друг с другом?
Наконец, в-третьих, шло накопление не только этих сил, но также и времени — времени труда, времени обучения, совершенствования, приобретения знаний и навыков. Таков третий аспект проблемы, поднимаемой накоплением людей.
Эта тройная функция техник накопления людей и рабочих сил, это триединство и является, по-моему, причиной, по которой вводились, апробировались, разрабатывались и совершенство-
91
вались различные дисциплинарные диспозитивы. Распространение дисциплин, их движение, их миграция от вспомогательной функции к функции центральной и общей, которую они начинают выполнять с XVIII века, связаны с этим накоплением людей и с ролью накопления людей в капиталистическом обществе.
Сместив точку зрения и взглянув на описанный процесс со стороны истории наук, можно сказать, что на проблему эмпирической множественности растений, животных, предметов и ценностей, языков и т. д. классическая наука отвечает в XVII и XVIII веках вполне определенной операцией, а именно операцией классификации, таксономической деятельностью, которая, на мой взгляд, была общей формой эмпирических знаний на всем протяжении Классической эпохи.15 Напротив, с момента начала развития капиталистической экономики, с момента, когда вследствие этого развития, параллельно и в связке с накоплением капитала, возникла проблема накопления людей, выяснилось, что чисто таксономическая деятельность, простая классификация, более не годится. Чтобы удовлетворить новым экономическим необходимостям, потребовалось распределить людей согласно техникам, в корне отличным от классификации. Потребовалось использовать уже не таксономические схемы позволяющие загнать индивидов в таблицу видов родов и т. д. но нечто иное нежели таксономия хотя и то же по сути своей распределение
а именно тактику дисциплина—это тактика то есть особый
способ распределят? единицы не по классификационной схеме,
но распреГГеПЯТЬ их в просТПЭНСТВС созЛЭ.ВЭ.Я В136МСННЫС наКО-
пления которые обладали бы на уровне производства действительно максимальной эффективностью.
И, я думаю, вновь с известной схематичностью можно сказать, что к рождению наук о человеке привело именно вторжение, наличие или же настоятельность этих тактических проблем, поднятых необходимостью распределить рабочие силы в соответствии с требованиями развивавшейся по-новому экономики. Распределение людей в ответ этим требованиям означало уже не таксономию, но тактику, и этой тактике принадлежит имя «дисциплина». Дисциплины — это техники распределения тел индивидов времени и рабочих сил. Эти-то дисциплины вместе с тактиками вместе с предполагаемым ими временным вектором и вторглись в XVIII веке в западноевропейское знз.ние,
92
отправив старые таксономии, бывшие моделями всех эмпирических наук, в некую устаревшую и даже, может быть, частично или полностью упраздненную область науки. Тактика сменила таксономию, и вместе с нею человек сменил проблему тела, проблему времени и т. д.
Мы подошли к моменту, когда я хотел бы вернуться к проблеме, которую поднимал вначале, — к проблеме больничной дисциплины, являющейся, как мне кажется, общей формой психиатрической власти. Я попытался показать, [что и] почему то, что в некотором смысле живьем, в чистом виде выявилось в психиатрической практике начала XIX века, было властью, чьей общей формой выступал феномен, который я назвал дисциплиной.
Существует, собственно, вполне отчетливая и очень примечательная формализация этой микрофизики дисциплинарной власти. Формализацию эту предоставляет нам «Паноптикум» Бентама. Что это такое — Паноптикум?16
Обычно говорится, что это изобретенная Бентамом в 1787 году модель тюрьмы, которая была воспроизведена с рядом модификаций во многих европейских исправительных домах — в английском Пентонвилле,17 с изменениями во французском Петит-Рокет и т. д.18 Вообще-то Паноптикум Бентама — это не модель тюрьмы, или не только модель тюрьмы; это, как недвусмысленно говорит сам Бентам, модель для тюрьмы, но также и для больницы, школы, мастерской, сиротского приюта и т. д. Это, я бы
сказал форма для всякого института —или чтобы соблюсти
осторожность для целого ряда институтов. И даже когда я говорю что это схема для целого ряда институтов это кажется мне не вполне точным
Бентам не говорит, что Паноптикум — это схема для институтов, он говорит, что это механизм, схема, которые усиливают всякий институт, механизм, позволяющий власти, которая действует или должна действовать в том или ином институте, добиться максимальной силы. Паноптикум — это умножитель, усилитель власти в рамках целого ряда институтов. Он макси-
93
*
мально интенсифицирует силу власти, делает наилучшим ее распределение, предельно точно определяет ее цель. Таковы, по сути, три задачи Паноптикума, и Бентам говорит: «его преимущество заключается в силе, которую он способен придать всякомуучреждению, где он будет внедрен».19 А в другом месте он называет чудесной способностью Паноптикума то, что он «сообщает тем, кто руководит учреждением, исполинскую силу».20 Он сообщает исполинскую силу власти, которая циркулирует в институте, и индивиду, который обладает или руководит этой властью. И кроме того, говорит Бентам, Паноптикум хорош тем, что он дает «разуму новое средство властвовать над другим разумом».21 Мне кажется, два эти положения, — то, что Паноптикум придает исполинскую силу и позволяет одному разуму властвовать над другим, — заключают в себе суть описываемого механизма и, если угодно, вообще дисциплинарной формы. «Исполинская сила» —это сила физическая, направленная на тело, но вместе с тем, хотя она и давит на тело, довлеет над ним, никогда, по сути, не применяемая и наделенная своеобразной имматериальностью, вследствие которой-то дело и касается двух разумов, тогда как на самом деле воздействию в системе Паноптикума подвергается именно тело. Этой игры между «исполинской силой» и чистой идеальностью разума Бентам по-моему и доискивался создавая Паноптикум И как же он ее добивается?
Внешнюю границу Паноптикума образует круговое здание, в котором расположены камеры, открывающиеся застекленной дверью вовнутрь и окном — на улицу. Внутренние стены этого кольца окаймляет галерея, позволяющая совершать круговой обход от камеры к камере. В центре внутреннего двора возвышается башня, цилиндрическое здание в несколько этажей, на вершине которого установлен своеобразный маяк — большое пустое помещение, откуда, просто поворачиваясь вокруг себя, можно увидеть все что происходит в каждой из камер. Такова схема
Каково содержание этой схемы? И почему она столь долгое время воспринималась как нечто умозрительное и даже считалась — на мой взгляд, ошибочно — примером утопий XVIII века? Во-первых, в каждой камере может быть помещен только один индивид, то есть в этой системе, подходящей для
94
больницы, тюрьмы, мастерской, школы и т. д., все помещения рассчитаны на одного человека; каждое тело имеет в ней свое место. Налицо пространственная изоляция. И какое бы направление ни принял взгляд наблюдателя, в конечной точке он обязательно встретит тело. Таким образом, пространственные параметры Паноптикума имеют ярко выраженную индивидуализирующую функцию.
В результате подобная система никогда не имеет дела с массой, группой, с какой-либо множественностью вообще; она всегда работает с индивидами. Можно, разумеется, дать с помощью рупора коллективное приказание, которое будет обращено сразу ко всем и всеми исполнено, но и это коллективное приказание всегда будет обращено именно к индивидам и получено именно индивидами, размещенными рядом друг с другом. Все коллективные феномены, все феномены множества оказываются тем самым полностью упразднены. И Бентам с удовлетворением заключает, что в школах больше не будет «списывания», этого корня аморальности,22 в мастерских больше не будет коллективного безделья — пения песен, забастовок,23 в тюрьмах — сообщничества,24 а в лечебницах для душевнобольных — всех этих массовых волнений, подражания и т. д.25
