Общая психопаталогия - Ясперс Карл Теодор (смотреть онлайн бесплатно книга TXT) 📗
Иногда кажется, что Кречмер теряет ощущение той пропасти, которая разделяет личность и психотический процесс. Если последний мыслится только как кульминация развития личности в узловой точке генетических связей — значит, мы снова поддаемся воздействию самых что ни на есть расплывчатых представлений. Получается, что нам необходимо ввести ряд переходных форм, ведущих от средних шизотимиков к шизоидным психопатам и, далее, к больным шизофренией. Курт Шнайдер, возражая против такого размывания границ переходными формами, заявляет: «Основываясь на повседневном клиническом опыте, мы должны признать, что подобного рода переходы не имеют места — хотя по аналогии с некоторыми соматическими болезнями они не должны рассматриваться как нечто невозможное a priori. Сомнительные случаи (когда неясно, имеем ли мы дело с аномальной личностью или шизофреническим процессом) чрезвычайно редки; впрочем, такие случаи с течением времени разрешаются в ту или иную сторону. Если между шизоидной личностью и психозом действительно есть какая-то связь, она, вне всякого сомнения, представляет собой не переход, а своего рода скачок — наподобие скачка от хронического алкоголизма к de-lirium tremens. Скачок от личности к шизофреническому психозу имеет решающее значение; то же можно сказать и о скачке от личности к маниакально-депрессивному психозу. Если какая-то связь существует, то это отнюдь не та связь, которая имеет место между относительно легкой и относительно тяжелой формами».
Способ мышления, направленный на постижение единства психологических событий через наглядные аналогии и, значит, на отождествление аналогий с действительностью, проявился у Ф. Минковской (F. Minkowska, loc. cit.) в ее методически последовательном структурном анализе эпилептоидной конституции. Под «структурой» она понимает «формирующий принцип (Gestaltungsprinzip), который, в противоположность всем формам живого бытия, представляет собой нечто первичное и выражает себя одинаково в биологической сфере, в сфере характерологии, в сфере духовной и творческой». Предполагается, что фундаментальный признак «вязкой» конституции — замедление, остановка (стасис) и агглютинация (замедлено даже капиллярное кровообращение, что оказывает свое воздействие на цвет кожи); из застоя ведут свое происхождение и моторные припадки. Та же полярность обнаруживает себя и в личности: с одной стороны, в виде вязкого замедления, сосредоточенной и торпидной аффективности и, с другой стороны, в виде взрывчатой и бурной реакции. Если говорить о характере (который у здоровых членов семьи тот же, что и у больных эпилепсией), то фундаментальный признак «инертного потока» выражается в стремлении этих людей держаться привычной колеи; они привязаны к родному очагу, культивируют традиции и семейные узы, работают на совесть, выглядят и ведут себя всегда одинаково, живут сосредоточенной аффективной жизнью, не способны порвать со своим приватным мирком. При наступлении болезни медленный, вялый индивид становится возбужденным; застой, в отсутствие естественной разрядки или разрешения конфликтов достигший своего пика, приводит к внезапному помрачению сознания, к беспредметному страху и сумеречным состояниям с переживанием стихийных сил, религиозных видений, предчувствия конца мира. Эпилептический психоз — это относительно серьезная степень развития «инертного потока» как феномена, поляризованного между застоем и внезапной разрядкой. Та же полярность проявляет себя в падении (Absturz) и подъеме (Erhebung). При моторном припадке тело падает и наступает моторная разрядка; в состоянии абсанса, в сумеречных состояниях, при психозе имеют место духовное «падение» — потеря сознания — и «подъем», ведущий в религиозный и космический бред. Эта полярность творчески отобразила самое себя в последней картине Ван Гога («Вороны над полем пшеницы»): поле хочет взлететь, катастрофа неизбежна.
В таких воззрениях я не вижу особой биологической или психологической новизны. С моей точки зрения, это всего лишь игра, где признаки сходства между различными фактами произвольно — в меру того, насколько ловко их удается выразить в словах, — представляются как нечто идентичное. Это внешнее правдоподобие живого и непосредственного видения, связанное с соблазнительным ощущением близости к глубинным основам жизни, вводит нас в обман. Оно ни в коей мере не снижает значимости генеалогических описаний.
Проблема связи между характерологическим типом (типом личности) и психотическим процессом необычайно сложна. Обратим внимание всего лишь на два аспекта:
1. Факт существования связи между исходным типом личности и позднейшим психозом не доказан. Независимо от того, насколько часто мы встречаем аномальные характеры у будущих больных шизофренией и сходные характеры у их родственников, мы не имеем реальных оснований утверждать, что какой-либо аномальный тип личности сам по себе предрасполагает к шизофрении или означает риск заболеть ею. Отнюдь не малочисленны случаи, когда процесс затрагивает характеры, изначально вполне здоровые.
2. При генеалогических исследованиях, направленных на поиск связи между характером и психозом, часто приходится сталкиваться с аргументацией по принципу порочного круга: тип обозначается как шизоидный, когда обнаруживается в семьях с шизофреническими психозами, но тот же самый тип не рассматривается как шизоидный, если в семье не было никаких психозов. Люксенбургер утверждает: «Если рассматривать бесчувственного психопата как отдельного индивида, в отрыве от его семейного окружения, он будет представлять для нас крайний, низший случай личности с бедными чувствами. Но если я обнаруживаю, что его отец — шизофреник, ничто не мешает мне считать этого психопата носителем шизофренической предрасположенности и, соответственно, называть его „шизоидным психопатом»». Таким образом, одно и то же считается то крайней разновидностью «человеческого», то проявлением наследственной субстанции психоза. Правда, Люксенбургер полагает, что «аффективная холодность у больных шизофренией — это нечто, по существу совершенно иное, нежели бесчувственность психопатов или бедность чувств у относительно здоровой личности». Судя по всему, лишь генеалогическое исследование способно установить, с чем именно мы имеем дело в каждом отдельном случае. Но, согласно Люксенбургеру, «нельзя ставить на одну доску сосредоточенность психопата на самом себе или, тем более, сдержанность нордического человека с аутизмом больного шизофренией». Шизофрения — это «не вариант личностных качеств, а симптом болезни».
(66) Две или три разновидности человека. Поначалу казалось, что кречмеровское учение предполагает существование всего лишь двух или трех конституций и что исходное намерение состояло в распределении всех людей по этим двум или трем разновидностям. Но такого намерения на самом деле не было. Кречмер мыслит в терминах того, что он наблюдает. Он видит типы и описывает их. В принципе он ничего не имеет против новых типов. Он мог бы выразиться примерно так: если вы думаете, что существуют какие-то другие типы, опишите и покажите мне их! Едва ли он стал бы возражать против новых форм. По существу, он исходит не из какой-либо схемы или системы, а из своего умения видеть морфологию и физиогномику. И все же впоследствии схема сложилась, так сказать, сама собой и вошла в обиход во всем мире на правах универсальной классификации всех разновидностей человека.
(е) Влияние Конрада на обновление психиатрического учения о конституции
Кречмеровский подход доказал свою плодотворность хотя бы в том отношении, что благодаря ему удалось развить новую теорию, призванную переработать прежнюю и заменить ее. Учение о конституции вступило в новую фазу благодаря примечательному труду Клауса Конрада. Правда, труд этот богат не столько новыми результатами, сколько новыми интерпретациями; но именно это очень важно для той проблематичной области, где речь идет о постижении целостностей. Задача состояла в открытии новых путей и обнаружении новых пространств на основе руководствующегося идеями видения целого. Наша критика Кречмера применима к учению Конрада постольку, поскольку последний отталкивается от теории Кречмера и подтверждающих ее фактических данных. Тем не менее Конрад не только модифицирует Кречмера, но и разрабатывает радикально новую форму теории. Теория Кречмера в целом оказалась несостоятельна; но его конкретные данные и формулировки сохраняют свое значение, свою наглядность и неповторимую ценность. Прежде всего Конрад критикует статистику типов; далее, следуя принципу противопоставления полярностей, он разрабатывает новую схему типов; наконец, он гипотетически реконструирует процессы развития и тем самым сообщает своей схеме новое, особенное значение. Подозреваю, что все его генетические гипотезы ложны; но это не мешает им представлять живейший интерес в качестве новой «схемы идеи». Возникают некоторые существенные вопросы, на которые все еще невозможно дать обоснованные, доступные проверке ответы. Вкратце изложим теорию Конрада.
