Опасная бритва Оккама - Переслегин Сергей Борисович (читать хорошую книгу полностью TXT) 📗
Произведения жанра фэнтези часто содержат даже не отдельные ошибки в психологии, а полное пренебрежение автора психологическими законами. Формула: «Да не знаю я, почему он так сказал! Что взять с эльфа!»
Наконец, вернемся к отсутствию новизны. Мы уже выяснили, что само по себе это не может являться критерием (новизна – для кого? и по сравнению с чем?). Однако когда произведения одного и того же автора начинают напоминать эсминцы одной серии, вплоть до возможности взаимной замены отдельных сцен, хочется предъявить автору «рекламацию». Создание структурно-подобных произведений, когда совпадают сюжетообразующие противоречия – конфликты – и способы их разрешения, назовем ошибкой тривиальности и отнесем эту ошибку к недопустимым. Примерами могут служить многочисленные подражания говардовскому Конану90.
90 А в наше время – подражания книгам Д. Роулинг.
Подведем промежуточный итог. Мы разделили неизбежные в литературном произведении ошибки на допустимые и недопустимые. Мы построили приемлемую классификацию обоих типов ошибок. Мы договорились считать глупыми те произведения, в которых недопустимые ошибки занимают достаточное место, являясь сюжетообразующими, мирообразуюшими или текстообразующими.
Насколько именно фэнтези должна считаться складом глупых произведений? Согласимся хотя бы с тем что если этот вопрос возник, на то были основания И действительно, либерализация общественной жизни и хлынувший в нашу страну поток переводов принесли горькое разочарование именно любителям фэнтези.
В Советском Союзе по причинам, которых я не хочу здесь касаться, фэнтези была под запретом. Поэтому через цензуру проходили очень немногие образцы этого жанра – можно было выбирать. И выбирали. Переводная фэнтези 1970-1980 гг. это Толкин, «Апрель в Париже» Ле Гуин, «Заповедник гоблинов» К. Саймака, «Обмен разумов» Р. Шекли и «31 июня» Дж. Пристли. Может быть, три-четыре имени я забыл. И все! И «Мастер и Маргарита» – как едва ли не единственный пример русскоязычной фэнтези.
Так что, планка жанра стояла в нашем восприятии очень высоко. Однако когда стало можно читать и издавать все, редкая книга жанра фэнтези не приносила разочарования. Список авторов, по сути, расширился только на две фамилии – Р. Желязны и П. Энтони (позднее открыли Терри Пратчета). Что же касается русскоязычной фэнтези, то или она в основе своей оказывалась практически нечитаемой, или же автор решительно заявлял, что написал он не фэнтези, а, например, основополагающее произведение жанра турбореализма. Понятно, что в условиях, когда от жанра стали решительно открещиваться писатели, способные создать умное произведение, фэнтези, и прежде всего русская фэнтези, катастрофически поглупела.
Итак, естественный отбор. Но насколько виноват в этом сам жанр?
Часть вторая. Романтики и прагматики
Еще в те времена, когда слово фэнтези в СССР обозначало «марку», я пытался дать определение этого жанра. Определив фантастику вообще как абстрактную модель действительности, связанную с Текущей Реальностью через исследуемую проблему, я предположил, что фэнтези связана с объектным миром только и исключительно через эту проблему. Иными словами, фэнтези отличается от научной фантастики степенью абстрактности, а поскольку и сам фантастический прием есть абстрагирование, построение проектора, то фэнтези в рамках такого определения оказывалась как бы квинтэссенцией фантастики, «фантастикой в фантастике». Определение было красивое, оно даже «как бы работало», но на какой-то стадии оно перестало меня удовлетворять.
Конечно, для рафинированного позитивиста и материалиста появление в произведении бессмертного эльфа или, скажем, господина Воланда сразу же относит текст к жанру фэнтези, а модель мира – к абстрактным. Но если мыслить в рамках исторического континиума, окажется, что и эльфы, и демоны существуют – в том же смысле, в котором вообще существует мир наблюдаемый. Во всяком случае, они менее абстрактны, нежели фотонный звездолет.
Содержание понятия «научный» склонно к расширению. Информационные технологии конца столетия включили в кругооборот науки понятие магии: магия есть способ воздействия информационного мира на объектный без промежуточных носителей. Во вполне сциентической игре «Ascendancy»91 среди технологий, которые приходится развивать ради успеха в космической экспансии, есть «научное волшебство», а на корабли приходится ставить устройства, порожденные «высокими маготехнологиями». Соответственно, определение фэнтези через степень абстрактности модели оказывается таким же внешним и случайным, как определение «литература меча и колдовства».
91 «Ascendancy» (англ.— доминирующее влияние) – фантастическая глобальная пошаговая стратегия, разработанная для DOS. Игра выпущена в 1995 году компанией The Logic Factory.
Поскольку найти решение путем дедукции нам не удалось, перейдем к использованию индуктивного метода – выделим особенности, которые постоянно или хотя бы часто встречаются в произведениях, которые мы интуитивно относим к фэнтези. Понятно, что все эти особенности вместе, как правило, не встречаются в одном произведении. Итак, для фэнтези характерно:
• Средневековая картина мира в пространстве, противопоставление освоенного огороженного участка – Мидгарта и остального мира – таинственного, населенного чудовищами и демонами;
• Средневековая картина мира во времени: мир существующий есть узкая полоса между двумя разными полюсами небытия, он ограничен днем Творения и днем Апокалипсиса;
• Средневековое или же посттехнологическое взаимодействие между тонким и объектным миром. Это может проявляться в тексте как более или менее примитивная магия/техномагия, может быть задано через механизм воплощения, в особо замаскированных случаях создается через анагогическую цепочку соответствий;
• Средневековая структура тонкого мира. Расшифровка этого понятия выходит за рамки темы. Достаточно описать основное структурообразующее противоречие как противоречие между реально существующими Абсолютным злом и Абсолютным добром.
Последовательная эстетика романтизма – романтическое восприятие (автором, героями, читателями) войны, любви, подвига, смерти.
Две последние особенности порождают сюжетообразующее противоречие почти всех произведений жанра фэнтези («Ан масс», как сказал бы профессор Выбегалло): борьбу Главного Героя против Главного Злодея Ставкой в этой борьбе как минимум является жизнь обычно же речь идет о судьбах Вселенной.
Итак, произведение жанра фэнтези содержит последовательный средневековый синтез современного аналитического мировосприятия, выполненный в романтической эстетической манере.
К этому определению не следует относиться слишком серьезно, но, по крайней мере, оно включает в себя все предыдущие: фэнтези есть ненаучная фантастика, фэнтези есть литература меча и магии, фэнтези есть предельно абстрактная модель Реальности.
Схоластическое средневековое восприятие мира было предельно абстрактным и сложным. Пожалуй, только современные математики приблизились в своих построениях к тому уровню обобщенной логики, который был характерен для эпохи «доопытного знания». С этой точки зрения произведения жанра фэнтези обязаны быть оченьумными. Нередко так и бывает: «Изваяние» Г. Гора92, «Ворон» А. Столярова93, «Кесаревна Отрада между славой и смертью» А. Лазарчука94.
92 Гор Г. Изваяние//Нева. 1971. №8-9.
93 Столяров А. Ворон. СПб.: Петербургский писатель, 2004.
94 Лазарчук А. Кесаревна Отрада между славой и смертью. СПб.: Азбука, 1998.
И сразу же раздаются голоса: «Это не фэнтези!» Чаще же автор воспринимает средневековое мышление – как умеет. То есть как современное мышление, но значительно упрощенное. То есть мир фэнтези оказывается для него грубой и простой – глупой! – моделью Текущей Реальности.
