Ранняя философия Эдмунда Гуссерля (Галле, 1887–1901) - Мотрошилова Неля Васильевна (книги серия книги читать бесплатно полностью .txt) 📗
Сейчас приведу лишь отдельные примеры. В сноске на стр. 67–68 ФА Гуссерль говорит о том, что брентановское различение «физических» и «психических» феноменов является фундаментальным, необходимым для всей его работы. А уже в сноске на стр. 70 автор ФА пишет: «В последующем рассмотрении я буду избегать употреблять выражение «физический феномен», которое Брентано ставит в соответствие «психическому феномену», ибо затруднительно обозначать подобие, или Steigerung как физические феномены. И сам Брентано при употреблении этого обозначения имел в виду только абсолютные первичные содержания, а именно индивидуальные феномены, а не абстрактные моменты созерцания. Вследствие этого из прежнего изложения видно, что признак интенционального внутреннего существования, который у Брентано функционирует в качестве первого и всепроникающего признака, определяющего отделение психических феноменов от физических, также и при классификации отношений ведет к существенному различению» (ФА 70). Вот вам и фундаментальные понятия, которыми предпочитают не пользоваться! Если всё это читать внимательно, подмечая все оттенки и детали, не удивишься тому, что уже и своё упоминание о таком делении Гуссерль впоследствии определит как ошибку и как следование школьному шаблону. Сходным (хотя не тождественным) образом обстоит дело с другой принципиальной отсылкой к идеям Брентано уже во II части ФА. Здесь Гуссерль поблагодарит Брентано за действительно важное для хода гуссерлевских мыслей различение «собственных» и «несобственных», т. е. символических представлений, за то, что Брентано, как никто другой, показал «огромное (eminenten) значение несобственных представлений для всей нашей психической жизни» (ФА 193). А сразу после этого Гуссерль напишет: «Дефиниция, которая будет [мною] дана, не идентична той, которую дал Брентано» (Ibidem). И предварительно объясняет, что́ заставляет его акцентировать иные моменты, чем это сделано у Брентано.
Поэтому первое, что хочу подчеркнуть (сначала предварительно) в теме «ранний Гуссерль – Брентано»: влияние концепции Брентано даже и на раннего Гуссерля в литературе сильно преувеличено. (О ЛИ, буквально пронизанных полемикой с Брентано, и говорить нечего.) Мнение о решающем влиянии Брентано основывается скорее не на тщательном анализе гуссерлевских текстов, а на заранее принятых предпосылках, о которых уже приходилось говорить: считают, что это влияние было-де огромным; а поскольку Брентано был инициатором тенденции, выраженной заглавием его труда – «Психология с эмпирической точки зрения», то определяющее воздействие этого философа на Гуссерля обернулось тем, что он подпал-де под решающее влияние психологистического эмпиризма, от которого затем должен был с трудом избавляться. Но разве это не так? – может спросить осведомленный читатель. Нет, не так… Гуссерль не случайно впоследствии отмел всю линию анализа ФА, где хотя бы в малой степени принималось восходящее к Брентано разделение на «психические» и «физические» феномены как принципиальную ошибку. [82] Он также написал, что пронизывающие часть его первой книги понятия «коллекции» (Kollektion), «коллигирования» представлений отвечало этому «школьному шаблону». [83] Да, самокритика Гуссерля по отношению к ранним позициям впоследствии имела место. Но оценка фактов, обстоятельств этого рода требует внимания к фактам противоположного характера, обязывает к самому тщательному, скрупулезному анализу и текста ФА, и последующей гуссерлевской самокритики.
В частности, и для этого тоже нужно основательнее и внимательнее вникнуть в затронутую проблематику, хотя здесь приходится обойтись очень кратким суммированием достигнутых исследовательских результатов. Итак, «zu den Sachen selbst» – к фактам, основаниям, существу проблемы «Брентано–Гуссерль».
Не стану повторять то, что в моей работе о Гуссерле 2003 года «“Идеи I…”» и в этой книге уже рассказано об истории знакомства будущего основателя феноменологии с Брентано, его идеями, его школой, о глубоком впечатлении от личности выдающего австрийского философа и его воздействии на выбор Гуссерлем именно философского пути. Но ещё раз обращаю внимание на то, что при всех позитивных, сначала восторженных оценках личности и философии Брентано, которые он впоследствии высказывал в своих благодарных, почтительных, но и критических «Воспоминаниях о Франце Брентано», Гуссерль не стал представителем, последователем его школы, ибо рано выбрал свой собственный путь в философии. И Гуссерль также упоминает: этим объяснялось «известное отдаление, если не личностное отчуждение» от учителя, что делало трудным и их последующее общение. [84]
ФА, что мы увидим из подробного анализа, находится как бы на перепутье: с одной стороны, Гуссерль по разным причинам ещё демонстрирует лояльность по отношению к Брентано и его школе; более того, он посвящает первую книгу своему учителю; с другой стороны, он и здесь, в раннем сочинении, не жертвует своими мнениями, подходами, во многих аспектах уже не совпадающими с тем, что было выражено в работах Брентано. Это, впрочем, относилось не только к Брентано. Но и, например, к Фреге – автору, к идеям которого автор ФА обращается значительно чаще, чем к брентановским. Да и вообще ФА, будучи книгой начинающего философа, буквально пронизана критицизмом. И почтительная благодарность Гуссерля своему философскому учителю отнюдь не снимает критицизма в его адрес.
Пишу все это совсем не для того, чтобы полностью отказаться от тезиса о значительном влиянии идей Брентано на ФА. Отрицать это влияние – причем и в тех частях книги, где Гуссерль прямо не ссылается на идеи, произведения своего учителя – было бы совершенно нелепо. Поэтому в дальнейшем намереваюсь, напротив, более конкретно и основательно, чем это подчас делается в литературе, прочертить линии действительной теоретической связи учения Брентано и ФА. (Хочу снова подчеркнуть: речь у нас идет и о раннем Гуссерле, и об относительно раннем Брентано – до ЛИ, где полемика с Брентано будет концентрироваться вокруг уже развитой и Гуссерлем теории интенциональности, и тем более до того, как теория Брентано в 10-х годах XX века сама испытала значительные понятийные изменения.) Здесь также нужно предварительно определиться вот в чем: речь пойдет именно о тех идущих от Брентано, Штумпфа, Мейнонга линиях преемственности некоторых центральных и философских, и психологических идей, которые помогли Гуссерлю написать серьёзную работу по философии арифметики, а затем продвинуться к новаторскому открытию феноменологии. Я также – о чем уже бегло упоминалось и к чему буду постоянно возвращаться при анализе конкретного материала – принципиально несогласна с упрощенным, по моему мнению, тезисом, в соответствии с которым следование идеям Брентано, пусть и критически перерабатываемым, означало для Гуссерля скатывание к психологизму как главной «болезни» конца XIX века.
От Брентано, как я думаю, Гуссерль – подобно другим философам его времени – получил немало живых, плодотворных и перспективных творческих импульсов. Подтверждение чего мы находим в гуссерлевской рецепции, но и в глубоком преобразовании брентановской идеи интенциональности, первые отсылки к которой находим уже в ФА.
Трудность в понимании важнейшей для нас связки «ранние Брентано–Гуссерль» состоит ещё и в том, что в феноменологической литературе она обычно осмысливается на материале «Логических исследований», а потом выливается в обсуждение упомянутой гуссерлевской самокритики в адрес уже этого произведения. У нас же речь пойдет о более раннем периоде становления идей будущего создателя феноменологии, когда никто ещё, включая автора ФА, не знал, естественно, о будущем пути и его результатах. А здесь приходится иначе, нежели это принято в соответствующей литературе, оценить и значение ряда принципиально важных идей Брентано, и отношение к ним раннего Гуссерля. (Вместе с тем, буду активно опираться на те, увы, очень немногие исследования последних десятилетий, где предметно сопоставляются более ранний Брентано, периода I тома «Психологии с эмпирической точки зрения», и ранний Гуссерль периода ФА.)
