Философия Науки. Хрестоматия - Коллектив авторов (лучшие книги читать онлайн .TXT) 📗
5. Теория, лежащая в основе исследования ЕСМ, постепенно принимала все более четкие очертания, а его методология формулировалась более эксплицитно, по мере того как прояснялись и уточнялись важные теоретические понятия, такие, как «полисемия», «аллолексия», «факультативные валентности», «некомпозиционное отношение», «резонанс». Важную роль в этом деле сыграл проводившийся в Канберре в 1992 г. симпозиум по семантическим и лексическим универсалиям, организаторами которого были Годдард и я.
6. В прошедшие годы область приложения идеологии ЕСМ продолжала расширяться; она охватывает теперь не только лексическую семантику, но также и семантику грамматики и прагматику. Кроме того, экспансия выразилась и в более непосредственном обращении к сопоставлению разных культур через лексикон, грамматику, речевые стратегии и структуру дискурса. Недавно возникло еще одно направление, ведущее к развитию «теории культурных сценариев», которая опирается на универсальные семантические примитивы и универсальные синтаксические модели и может быть положена в основу сопоставительных исследований культурных норм, действующих в разных культурах.
Но, хотя теория ЕСМ достигла (как это кажется заинтересованным лицам) значительных результатов, ей предстоит еще пройти долгий путь. Поиски семантических примитивов ждут успешного завершения, исследование синтаксиса примитивов требует более полной разработки, границы межъязыковой проверки примитивов и их синтаксиса должны быть существенно расширены, рядом с универсальным Естественным Семантическим Языком должны быть построены его лингвоспецифичные версии, основанный на ЕСМ анализ культуры и познания должен быть распространен на новые области, теория культурных скриптов должна получить дальнейшую конкретизацию и т.д. Все эти проблемы ждут своего исследователя. <...> (1, с. 42-43)
Культурные темы в русской культуре и языке Мне уже как-то доводилось писать о том, что в наиболее полной мере особенности русского национального характера раскрываются и отражаются в трех уникальных понятиях русской культуры. Я имею в виду такие понятия, как душа, судьба и тоска, которые постоянно возникают в повседневном речевом общении и к которым неоднократно возвращается русская литература (как «высокая», так и народная). <...> Я хотела бы остановиться лишь на нескольких очень важных семантических характеристиках, образующих смысловой универсум русского языка. <...> Я имею в виду следующие связанные друг с другом признаки:
(1) эмоциональность — ярко выраженный акцент на чувствах и на их свободном изъявлении, высокий эмоциональный накал русской речи, богатство языковых средств для выражения эмоций и эмоциональных оттенков;
(2) «иррациональность» (или «нерациональность») — в противоположность так называемому научному мнению, которое официально распространялось советским режимом; подчеркивание ограниченности логического мышления, человеческого знания и понимания, непостижимости и непредсказуемости жизни;
(3) неагентивность — ощущение того, что людям неподвластна их собственная жизнь, что их способность контролировать жизненные события ограничена; склонность русского человека к фатализму, смирению и покорности; недостаточная выделенность индивида как автономного агента, как лица, стремящегося к своей цели и пытающегося ее достичь, как контролера событий;
(4) любовь к морали — абсолютизация моральных измерений человеческой жизни, акцент на борьбе добра и зла (и в других и в себе), любовь к крайним и категоричным моральным суждениям.
Все эти признаки отчетливо выступают как в русском самосознании — в том виде, в каком оно представлено в русской литературе и русской философской мысли, — так и в записках людей, оценивающих русскую культуру извне, с позиции внешнего наблюдателя, — ученых, путешественников и др. (2, с. 33-34)
«Иррациональность» в синтаксисе
Синтаксическая типология языков мира говорит о том, что существует два разных способа смотреть на действительный мир, относительно которых могут быть распределены все естественные языки. Первый подход — это по преимуществу описание мира в терминах причин и их следствий; второй подход дает более субъективную, более импрессионистическую, более феноменологическую картину мира.
Из европейских языков русский, по-видимому, дальше других продвинулся по феноменологическому пути. Синтаксически это проявляется в колоссальной (и все возрастающей) роли, которую играют в этом языке так называемые безличные предложения разных типов. Это бессубъектные (или, по крайней мере, не содержащие субъекта в именительном падеже) предложения, главный глагол которых принимает «безличную» форму среднего рода. (2, с. 73.)
<...> мы остановимся на тех безличных конструкциях, которые предполагают, что мир в конечном счете являет собой сущность непознаваемую и полную загадок, а истинные причины событий неясны и непостижимы. Например:
Его переехало трамваем.
Его убило молнией.
В этой конструкции непосредственная причина событий — трамвай или молния — изображена так, как если бы она была «инструментом» некоей неизвестной силы. Здесь нет явно выраженного субъекта, глагол стоит в безличной форме среднего рода («безличной», потому что она не может сочетаться с лицом в функции субъекта), а незаполненная позиция субъекта свидетельствует о том, что настоящая, «высшая» причина события не познана и непознаваема. «Субъект удален здесь из поля зрения... как неизвестная причина явления, описываемого глаголом... Именно поиск истинной причины явления и признание того факта, что эта причина неизвестна, составляют основу всех безличных предложений». <...> (2, с. 73-74) <...> Рост безличных конструкций, вытеснение личных предложений безличными является типично русским феноменом и <...> в других европейских языках — например, в немецком, французском и английском — изменения обычно шли в противоположном направлении. Это дает все основания думать, что неуклонный рост и распространение в русском языке безличных конструкций отвечали особой ориентации русского семантического универсума и, в конечном счете, русской культуры.
Чтобы показать точное значение описываемых конструкций, я бы предложила для них следующие толкования:
Его убило молнией.
что-то случилось в том месте в то время не потому, что кто-то хотел этого (была вспышка молнии) нельзя было сказать почему поэтому он был убит (он умер) Стучит!
что-то случилось в этом месте не потому, что кто-то делает что-то нельзя было сказать почему (можно слышать что-то, как будто кто-то стучал)
<...> Как показывают приведенные экспликации значения, все предложения такого типа являются неагентивными. Таинственные и непонятные события происходят вне нас совсем не по той причине, что кто-то делает что-то, а события, происходящие внутри нас, наступают отнюдь не потому, что мы этого хотим. В агентивности нет ничего загадочного: если человек что-то делает и из-за этого происходят какие-то события, то все представляется вполне ясным; загадочными и непостижимыми предстают те вещи вокруг и внутри нас, появление на свет которых вызвано действием таинственных сил природы.
В русском языке предложения, построенные по агентивной личной модели, имеют более ограниченную сферу употребления в сравнении с аналогичными предложениями в других европейских языках, значительно более ограниченную, например, по сравнению с английским языком. Богатство и разнообразие безличных конструкций в русском языке показывают, что язык отражает и всячески поощряет преобладающую в русской культурной традиции тенденцию рассматривать мир как совокупность событий, не поддающихся ни человеческому контролю, ни человеческому уразумению, причем эти события, которые человек не в состоянии до конца постичь и которыми он не в состоянии полностью управлять, чаще бывают для него плохими, чем хорошими. Как и судьба. (2, с. 75-76)
