Путешествие через эпохи - Кузнецов Борис Григорьевич (версия книг .TXT) 📗
Здесь нет претензии, я вспомнил об аббате Куаньяре без иллюзии приближения к бессмертному герою Франса, лишь со скромным стремлением подражать ему. И не только в явной независимости отдельных сцен, диалогов и замечаний, но и в неявной, но несомненной зависимости их от общего настроения и, более того, от некоторой недекларируемой, но проникающей в сознание концепции, если не самого Куаньяра, то его творца. У Анатоля Франса в его фантастическом романе «Восстание ангелов» есть самые фантастические главы — рассказ Нектария о штурме неба ангелами под предводительством мятежного серафима, низринутого в ад, ставшего Сатаной и после создания Земли помогавшего людям во имя мира, счастья, познания и культуры. Нектарий — один из героев первого штурма, спутник Сатаны в его путешествии под именем Диониса [12]по Греции и Италии, участник нового, готовящегося в Париже и повсюду на Земле восстания ангелов, рассказывает о судьбах людей, опекаемых добрыми демонами и преследуемых невежественным и жестоким богом. Фантастичность этих глав не в участии демонов — задолго до Булгакова [13]литература приучила нас к такому участию. Главы, о которых идет речь, обладают фантастической емкостью, сопоставимой с сверхплотностью, известной сейчас астрофизике и приписываемой, например, нейтронным звездам. На нескольких десятках страниц спрессована история человечества от ее начала до XIX века, причем в отличие от объектов астрофизики сверхплотность не деформировала частиц, не устранила любовного описания деталей, вплоть до названий цветов на орнаменте, украшавшем некий языческий храм.
Я не мог полностью воспринять объединяющую концепцию мироздания и истории из уст самого Нектария. И не только потому, что участник штурма неба, вакхических путешествий и постройки соборов был поэтическим созданием Франса. Он рассказывал о Наполеоне [14]как современник Цезаря [15], меня же интересовала оценка прошлого с позиций XX века. Но сам Франс обладал возможностью двигаться навстречу времени, в прошлое — той ретроспекцией, которая служит наиболее мощным орудием для объединения истории в единую концепцию. Из уст Франса я и услышал ретроспективную историю человечества, мог сопоставить ее с моими взглядами и, таким образом, предпослать разрозненным «куаньяровским» заметкам некоторое концентрированное «нектариевское» введение.
Я посетил Франса с помощью машины времени, остановив ее в июне 1913 года, когда роман был напечатан под названием «Ангелы» в газете «Жиль Блаз», а писатель приступил к подготовке книги, вышедшей в 1914 году под современным названием. Я разговаривал с Франсом как читатель «Жиль Блаза», расспрашивал о новой редакции романа, знакомился с обновленным текстом «Восстания ангелов» и с подтекстом романа, объединявшим разрозненные пассажи, разбросанные и в других романах, в частности в «Острове пингвинов».
Основное содержание указанного подтекста — это мысль о познании как основе мира, прогресса, свободы и счастья. Сатана пришел к идее восстания ангелов, углубившись в науку. Один из героев романа, ангел-хранитель юного аристократа, выступил против бога, прочитав множество книг в большой библиотеке отца своего подопечного. Философия истории в рассказах Нектария — это борьба познающего разума, олицетворенного в Сатане, с авторитетом и обскурантизмом, скрывающимся под псевдонимом бога.
Мы начали с Греции, с момента, когда становление и развитие разума перестало быть рядом дискретных озарений, своеобразных оазисов во времени, когда началась непрерывная эволюция разума. Франс прочитал мне великолепные строки, где Нектарий описывает возвращение Диониса-сатаны в Грецию. Вакхические игры не отвлекали его от размышлений о познании и прогрессе. Вакханалии были празднеством разума. Великим праздником.
«О божественные дни! О прекраснейшая заря жизни! На косматых вершинах гор и на золотистых берегах морей мы предавались вакханалиям. Наяды и ореады присоединялись к нашим играм, и Афродита [16]при нашем приближении выходила из пены морской и улыбалась нам».
После первых успехов культуры демоны внушили людям идею субстанции мира. Нектарий рассказывает, как в это время он удалился в один из мирных уголков Греции: «Здесь в прохладной долине у подножия холма, поросшего ежевикой, оливковыми деревьями и соснами, под сенью платанов и седых тополей, на берегу ручья, бегущего с нежным журчанием среди густых мастиковых деревьев, я рассказывал пастухам и нимфам о рождении мира, о происхождении огня, прозрачного воздуха, воды и земли».
Я прервал чтение.
Таким образом, Нектарий рассказывал пастухам и нимфам о том, что было содержанием первых натурфилософских трактатов. В VI веке до н. э. Фалес [17]из Милета утверждал, что мир состоит из воды; в той же Ионии мыслитель следующего поколения Анаксимен [18]объявил воздух субстанцией бытия, друг Фалеса Анаксимандр [19]отдал эту роль некоторому лишенному определенных чувственно постижимых свойств «апейрону», а в следующем, V веке до н. э. Гераклит [20]учил, что субстанция мира — это огонь, который переходит в воздух, в воду и, наконец, в землю. Все эти концепции были подсказаны греческим мудрецам если и не Нектарием и прочими добрыми демонами, то тем, что скрывалось за ними, разумом, ищущим в изменчивом и разнообразном мире конечных предметов и процессов нечто бесконечное, тождественное себе, объединяющее все мироздание. Объединяющее и тем самым освобождающее от традиции, от всего, что противостоит свободной деятельности разума. Разум ищет в природе тождество, постоянство, порядок, но он все время находит нетождественность, перемены, переход к новому порядку. Гераклит приписывал функцию субстанции огню, который был стихией сжигания, уничтожения, преобразования, стихией обновления мира.
Греческие мудрецы видели субстанцию мира в чувственно постижимых стихиях. Иначе не мог мыслить народ-художник. Но художественный гений принадлежал народу-мыслителю. Греческая философия искала единую субстанцию и в V веке до н. э. Демокрит [21]пришел к идее однородной материи, к идее атомов, разделенных пустотой. В картине мира, нарисованной Демокритом, бытие однородно, но многообразие и изменчивость мира объясняются различием между бытием и небытием, атомами и пустотой, разделяющей атомы и позволяющей им переходить от одних сочетаний к другим.
Античная атомистика была очень далека от застывшей схемы. Демокрит мучительно искал выхода из ее трудных проблем. Его преемники и прежде всего живший в III–IV веках до н. э. Эпикур [22]развивали первоначальную атомистическую концепцию. Эпикур предположил, что атомы, двигаясь в пространстве, испытывают внезапные отклонения, которые Лукреций [23]позже назвал clinamen. Это была первая декларация некоторой независимости индивидуальных ультрамикроскопических процессов от диктатуры Целого.
В середине V века до н. э. центром греческой культуры становятся Афины. Здесь в наибольшей степени строительство, архитектура, скульптура, живопись, общественная жизнь, философия, наука отобразили дух свободных поисков. Нектарий говорил, что на священной почве Ионии и Аттики произошло неповторимое чудо, греки достигли высот мудрости и красоты, к которым будущее уже не могло приблизиться. По словам друга Сатаны, воплотившего свободный и ищущий разум, по словам мятежного ангела Нектария, это чудо объясняется тем, что греки видели в мире самих себя, не подчиняясь чему-либо чуждому, принудительному, традиционному или авторитарному. «Из своего гения, из своей собственной красоты творил эллин богов, и когда он обращал взор к небу, то видел в нем лишь свой образ. Он все мерил по своей мерке и нашел для своих храмов совершенные пропорции; все в них грация, гармония, равновесие и мудрость; все достойно бессмертных, которые там обитали, воплощая в своих благозвучных именах и совершенных формах гений человека. В колоннах, поддерживавших мраморные архитравы, фризы и карнизы, было нечто человеческое, придававшее им величие, а нередко, как, например, в Афинах и Дельфах, прекрасные юные девы, мощные и улыбающиеся, держали на вытянутых руках кровли сокровищниц и святилищ. О сияние, гармония, мудрость!»
