Психоанализ и бессознательное. Порнография и непристойность - Лоуренс Дэвид Герберт (читаемые книги читать онлайн бесплатно TXT) 📗
Нет, не хочу я больше даже пытаться что-то увидеть. Тут же я сажусь на мягкое место и… опля, поехали! На полной скорости, с риском порвать штаны, качусь я вниз с высокой вершины Фасги.
В начале… впрочем, не было никакого начала, но на минуту допустим… Допустим, что все-таки было начало. Надо же с чего-то начать. Так вот, в начале всего сущего, в начале времени и пространства, космоса и бытия — словом, в самом начале было маленькое живое существо. Но я ничего не знаю о нем, даже не знаю, было ли оно на самом деле таким уж маленьким. Знаю только, что в начале было живое существо, трепетала его протоплазма, а в ней бился пульс его жизни. И это маленькое существо умерло, как всегда происходит с маленькими существами. Но незадолго до своей смерти оно породило другое юное существо. И когда первое маленькое существо умерло, оно распалось на мельчайшие кусочки. И это положило начало космосу. Маленькое тельце рассыпалось на пылинки, и за одну из них зацепилось новое существо, ибо все живые существа должны за что-то цепляться. В окружающем пространстве распространилось его тихое дыхание, распространилось его тепло, распространился его свет. Его тело излучало энергию, и воздух прогревался с правой его стороны, в то время как с левой холодные и влажные энергетические выделения его тела распространяли холод и тьму. Итак, первый маленький господь умер и распался, а в том месте, где было его живое маленькое тело, в самом центре, одна из пылинок стала Землею, и справа от нее образовалось сияние, ставшее Солнцем, впитавшим в себя всю ту энергию, что оставил после себя умерший маленький бог, а слева от нее возникла тьма, в которой зародилась и взошла на небо Луна. Вот каким образом Господь сотворил мир. Разве что о Господе с большой буквы я ничего не знаю, так что, собственно, и упоминать мне Его не следовало бы.
Но вот о чем я, напротив, должен был, хотя почему-то забыл, упомянуть, — так это о душе маленького господа. Она, видимо, воспарила, а затем вновь вернулась, но уже к юному существу. Вот в таком виде мой рассказ звучит вроде бы правдоподобнее.
Таково мое представление о Творении мира. Что я хотел вам этим сказать? Только то, что Жизнь никогда не была и никогда не будет ничем иным, как просто живыми существами. И с какой бы буквы вы ни писали слово «жизнь» — с маленькой или с большой, — оно всегда означало и всегда будет означать: живые существа, и только живые. Именно из живых существ был сотворен материальный космос — и из смерти живых существ, когда их маленькие живые тела падали замертво и рассыпались, преобразуясь во всевозможные виды материи и энергии, в солнца и луны, в звезды и мироздания. В этом вам вся Вселенная. Только не спрашивайте меня, откуда взялось то первое живое существо, от которого все и произошло. Оно просто было. Но это уже была маленькая личность, со своей собственной, отдельной душой. Она еще не была Жизнью с большой буквы.
Если вы мне не верите, то ради бога, я на вас не обижусь. Я даже приготовил вам песенку, чтобы вы все время ее напевали:
Вот теперь, когда вы весело напеваете эту песенку, вы мне больше по нраву: эдакий ко всему безразличный, беззаботный певун. И я пропою вам в ответ:
Живое живет, а затем умирает. Переходит, как мы знаем, в земную пыль, кислород, азот и так далее. Но вот чего мы не знаем, хотя должны были бы знать, — каким образом неживая материя снова превращается в жизнь, в живую материю. Мне трудно представить, как много мертвых душ, словно ласточки, кружат над нашим хаосом и свивают себе гнезда под кровлей мира и чердаком живого. Какое обилие мертвых душ, словно ласточки, щебечут и выводят своих птенцов — мысли и инстинкты — под соломенной кровлей моих волос и под чердаком моего чела. Этого я и сам не знаю. Но думаю, что немало. И надеюсь, им там неплохо. И также надеюсь, что это все-таки ласточки, а не летучие мыши.
Мне неловко признаваться в своей вере в существование душ покойников, в способность мертвых душ тем или иным образом возвращаться в наш мир и заполнять собою души живых. Но удел всех живущих — неизбежная смерть, и с этим трудно смириться. Не спорю, моя вера в переселение душ в чем-то сродни мистицизму. А жаль — ведь я не люблю мистицизм. Мистицизм — это нечто непристойное, нечто без верхней одежды и даже без места для верхней одежды, как, впрочем, и для всего остального. Согласитесь, не особенно приятно ступать на ощупь в сплошной темноте, когда и нащупать-то нечего.
Все то время, пока я пишу эти строки, длинная тонкая коричневая гусеница, сидящая на маленьком сучке у моих ног, усиленно изображает из себя сухую веточку бука. Она застыла, выгнувшись аркой, и в этот момент какая-то мушка принимается заползать на эту лжеарку, не подозревая, что это вовсе не арка, а живая гусеница. Но стоило той слегка шевельнуться, как мушку будто ветром сдуло: она словно увидела привидение. И снова живая веточка и мертвый сучок остаются одинаково неподвижными, каждый получая большущее удовольствие от этой маленькой разницы между собой. А теперь, при помощи карандаша, которым пишутся эти строки, я лишаю гусеницу головы, но она все так же остается стоять на хвостовой части своего тела, и лишь тот конец арки, что держался на голове, беспомощно покачивается в воздухе, подобно крошечному маятнику. Покачавшись так долгих полторы минуты, гусеница наконец завалилась набок. Вот теперь она и в самом деле точно сухая тонкая веточка — с той только разницей, что настоящая сухая веточка не может изображать из себя живую гусеницу. И все-таки — как же они похожи! Не так ли и мы — на какой-то случайной станции заходим в жизнь, на какой-то выходим из жизни и, пока живы, исполняем великое множество ролей. Гораздо больше, чем мы, несчастные, можем себе представить. Ну, и какая же из всего этого мораль?.. Даже не знаю, что сказать. Я в полной растерянности.
Ну, хорошо, вот мы родились (надеюсь, хоть это утверждение не вызовет критических замечаний) и до какого-то момента не обладаем сознанием. Но вот в нас возникло сознание. И наше маленькое младенческое тело становится функционирующим организмом, крошечным самосовершенствующимся механизмом, или устройством, если хотите, или инструментом, и в нашем маленьком младенческом мозгу начинают пробуждаться все эти чудесные начала нашей психики. Каждый из нас — это уже «я», но только в стадии почки или бутона.
И все же это не совсем так. Подобный взгляд уж слишком напоминает вид с вершины Фасги. Слишком много при таком верхоглядстве упускается из виду. Descendrez, cher Moise. Vous voyez trop loin [30]. Слишком многое охватывает твой взгляд, дорогой Моисей. Всю обетованную землю, до края моря. Сойди вниз и прогуляйся по ней, старина. Ты не увидишь там никакого молока и меда, никаких виноградин размером с утиное яйцо. Одно только маленькое, трогательное, подающее большие надежды дитя с его хрупким непорочным разумом, запеленутое в облако славы. И ничего более, мой дорогой друг. Никакой обетованной земли.
Сойди с Фасги, войди в Иерихон [31]. Это ничего, что дорога к нему пока еще никем не проложена: все мы Аароны, и у каждого из нас свой жезл [32].
Глава II
СВЯТОЕ СЕМЕЙСТВО
Все мы признательны мистеру Эйнштейну [33] за то, что он сумел вышибить из Вселенной ту ось, которой у нее никогда не было. Вселенная — это не прялка. Она, скорее, туча летящих, роящихся пчел. Хвала провидению, ибо от сравнения ее с прялкой нас давно уже тошнит.
