О проблемах языка и мышления - Ленин Владимир Ильич (читать книги бесплатно полностью без регистрации сокращений txt) 📗

Народник воображает, что эта «уравнительность» устраняет буржуазность, тогда как на деле она выражает стремления наиболее радикальной буржуазии. А все, что есть в «уравнительности» сверх сего, есть идеологический дым, иллюзия мелкого буржуа.

Близорукое и неисторичное суждение некоторых русских марксистов о значении народнических теорий в русской буржуазной революции объясняется тем, что они не вдумались в значение защищаемой ими «конфискации» помещичьего землевладения. Стоит ясно представить себе экономическую основу такого переворота в данных условиях нашего землевладения – и мы поймем не только иллюзорность теорий народничества, но и ограниченную определенной исторической задачей правду борьбы, правду борьбы с крепостничеством, составляющую реальное содержание этих иллюзорных теорий.

…марксисты должны знать, что сознание людей отстает в своем развитии от фактического их положения.

3. Язык и общественная среда

Человек есть в самом буквальном смысле zoon politikon, не только общественное животное, но животное, которое только в обществе и может объединиться. Производство обособленных личностей вне общества, – возможное, как редкое исключение, для цивилизованного человека, случайно заброшенного в необитаемую местность и динамически уже в себе самом носящего общественные силы, – такая же бессмыслица, как развитие языка без совместно живущих и друг с другом говорящих индивидов.

…Таким образом, если речь идет о производстве, то всегда о производстве на определенной ступени общественного развития – о производстве общественных индивидов. …Производство вообще это – абстракция, но абстракция, имеющая смысл, поскольку она действительно выдвигает общее, фиксирует его и тем избавляет нас от повторений. Однако это общее и сходное, выделенное путем сравнения, само является многократно расчлененным и содержит в себе различные определения. Одни относятся ко всем эпохам, другие – общи лишь некоторым. Одни определения являются общими для современной и для древнейшей эпохи. Без них совершенно невозможно мыслить себе производство; однако, хотя наиболее развитые языки имеют законы и определения, общие с наименее развитыми языками, но именно отличие их от этого всеобщего и общего и есть то, что образует их развитие.

Люди сопоставляют продукты своего труда как стоимости не потому, что эти вещи являются для них лишь вещественными оболочками однородного человеческого труда. Наоборот. Приравнивая друг к другу в обмене разнородные продукты как стоимости, они тем самым приравнивают друг другу свои различные работы как человеческий труд вообще. Они не сознают этого, но они это делают. Таким образом у стоимости не написано на лбу, что она такое. Более того, стоимость превращает каждый продукт труда в таинственный общественный иероглиф. Впоследствии люди стараются разгадать смысл этого иероглифа, проникнуть в тайну своего собственного общественного продукта, потому что определение предметов потребления как стоимостей есть общественный продукт людей не в меньшей степени, чем, например, язык.

Таким образом, язык здесь рассматривается как продукт рода. Однако тем, что Санчо [Макс Штирнер] говорит по-немецки, а не по-французски, он обязан вовсе не роду, а обстоятельствам. Впрочем, в любом современном развитом языке первоначально самобытная речь возвысилась до национального языка отчасти благодаря историческому развитию языка из готового материала, как в романских и германских языках, отчасти благодаря скрещиванию и смешению наций, как в английском, отчасти благодаря концентрации диалектов в единый национальный язык, обусловленной экономической и политической концентрацией. Само собою разумеется, что в свое время индивиды целиком возьмут под свой контроль и этот продукт рода.

…вместе с разделением труда дано и противоречие между интересом отдельного индивида или отдельной семьи и общим интересом всех индивидов, находящихся в общении друг с другом; притом этот общий интерес существует не только в представлении, как «всеобщее», а прежде всего в действительности в качестве взаимной зависимости индивидов, между которыми разделен труд… Именно благодаря этому противоречию между частным и общим интересом последний, в виде государства, принимает самостоятельную форму, оторванную от действительных – отдельных и совместных – интересов и вместе с тем форму иллюзорной общности. Но это всегда совершается на реальной основе имеющихся в каждом семейном или племенном конгломерате связей по плоти и крови, по языку, по разделению труда в более широком масштабе и по иным интересам, в особенности, – как мы выясним в дальнейшем, – на основе интересов, уже обусловленных разделением труда, классов, которые обособляются в каждой такой людской совокупности и из которых один господствует над всеми другими.

…Стоимость железа, холста, пшеницы и т.д. существует, хотя и невидимо, в самих вещах; она выражается в их равенстве с золотом, в их отношении к золоту, в отношении, которое, так сказать, лишь предчувствуется ими. Хранителю товаров приходится поэтому отдать в их распоряжение свой язык или навесить на них бумажные билетики, чтобы поведать внешнему миру их цены.

Мы видим, что все то, что раньше сказал нам анализ товарной стоимости, рассказывает сам холст, раз он вступает в общение с другим товаром, с сюртуком. Он только выражает свои мысли на единственно доступном ему языке, на товарном языке. Чтобы высказать, что труд как абстрактное качество человеческого труда образует его собственную стоимость, он говорит, что сюртук, поскольку он равен ему и, следовательно, есть стоимость, состоит из того же самого труда, как он, холст. Чтобы высказать, что возвышенная субстанция его стоимости отлична от его жесткого тела, он говорит, что стоимость имеет вид сюртука, и что сам он, как воплощение стоимости, похож поэтому, как две капли воды, на сюртук. Заметим мимоходом, что товарный язык, кроме еврейского, имеет немало других более или менее выработанных наречий. Немецкое «Werthsein» выражает, например, менее отчетливо, чем романский глагол valere, valer, valoire тот факт, что приравнение товаров В к товару А есть выражение собственной стоимости товара A. Paris vaut bien une messe. [Париж, конечно, стоит мессы].

Как деньги развиваются в мировые деньги, так товаровладелец развивается в космополита. Космополитическое отношение людей между собой является первоначально только отношением их как товаровладельцев. Для товара самого по себе и для себя не существует ни религиозных, ни политических, ни национальных границ, ни границ языка. Его всеобщий язык – цена, а его общая сущность – деньги. Но вместе с развитием мировых денег в противоположность национальной монете развивается космополитизм товаровладельца как вера в практический разум, в противоположность наследственным, религиозным, национальным и другим предрассудкам, препятствующим обмену веществ среди человечества. Если то же самое золото, высадившись в Англии в форме американских eagles, становится совереном, а через три дня в Париже делается наполеондором, а через несколько недель, очутившись в Венеции, превращается в дукат и при этом сохраняет однако постоянно одну и ту же стоимость, то товаровладельцу становится ясным, что национальность – is but the guinea’s stamp (только печать гинеи) . Высшая идея, в которую для него превращается весь мир, это идея рынка, мирового рынка.