Как можно быть язычником - де Бенуа Ален (бесплатные книги полный формат .TXT) 📗
§ 16
Библейское единобожие является следствием разрыва: оно порождено отделением и отказом от окружающей цивилизации, произошедшими около восемнадцатого столетия до нашей эры в Уре, в шумерской земле, в среде кочевых племен, во главе которых устная традиция ставит Авраама. Именно с момента этого отделения, этого несогласия начинает развиваться новое утверждение, имеющее природу решительного разрыва: монотеистическое дуалистическое утверждение. Это утверждение начинает отличать Израиль от всех других народов мира. Как показывает война, которую евреи беспрестанно вели против ханаанейских и моавитских культов, дуалистическое единобожие является их законной собственностью. В противоположность утверждению Ренана («Аравия всегда была монотеистической землёй»), Ближний Восток второго тысячелетия до нашей эры отнюдь не проявлял общей склонности к единобожию: её невозможно найти ни у шумеров, ни у ассирийцев, ни у ханаанеев, ни у доисламских арабов, ни у сирийцев. Даже Религия Атона, египетского солнечного диска, мнения о которой (особенно Фрейда) хорошо известны, является не дуалистическим единобожием, а скорее завершением процесса, начавшегося в правление Тутмоса IV, который позволил фараону избавиться от опеки фиванского жречества.
Иудейская традиция заявляет об изначальном единобожии от которого люди постепенно отступали по причине своих грехов. (Именно это представление о первобытном единобожии лежит в основе библейского запрета на «идолопоклонство», касающегося всего человеческого рода). В восемнадцатом и девятнадцатом столетии специалисты долгое время спорили по поводу того, насколько это представление обосновано: являются различные боги следствием определённого упадка, религиозного иссякания, или же наоборот человечество постепенно переходило от многобожия к единобожию. Этот спор, в настоящее время в определённой степени преодоленный, представлял два кризиса, одинаково ложных в той степени, в какой они оба предполагали постепенное однолинейное развитие всего человечества. [44] В действительности отношение единобожие-многобоя является не диахроническим, хронологическим отношением, отношением между двумя различными складами ума. Яхве является не падшим отцом, не завершением развития и не пережитком «мифических богов». Впрочем, и само определение «Бог», вышедшее из европейского язычества, подходит лишь отчасти: это Семьдесят толковников, чтобы быть понятыми греками и эллинизированными евреями, дали синайскому божеству YHWH(Яхве) Elohimимя (…) / deus, которое до того момента применялось только к языческим богам.
При всей своей полной оригинальности библейское единобожие возникло не в один день. Луази пишет: «Яхве становится богом Израиля только после и, если угодно, вследствие Исхода» (La religion d'Isral, chez 1'auteur, Ceffonds, 1908, 49). В действительности библейское единобожие представляет собой законченную систему только лишь в пророчествах пленной эпохи: в эпоху патриархов или Моисея оно от этого весьма далеко. Первые литературные памятники Библии относятся только лишь к десятому веку до нашей эры, то есть ко времен установления царской власти у евреев. «Яхвистский» документ иудейского происхождения был написан примерно в конце десятого столетия при Соломоне, «элохистский» (или «священнический») документ — около 800–750 гг. Слияние двух повествований осуществилось в эпоху реформ Ездры и Неемии.
В противоположность тому, что полагал Ренан, у евреев была мифология, от которой, как представляется, они избавлялись даже с крайним трудом. Повсюду в яхвистском повествовании заметны следы многобожия. Даже Книга Бытия начинается со множественного числа, Элохим, и многие из её элементов кажутся заимствованными из мифологий или космогонии Ближнего Востока («Поэма о Гильгамеше», месопотамские, вавилонские, шумерские, аккадские и др. повествования). Возможно, мы находим следы древних божеств или верований окружающих народов в «херувимах» (k'ruvim- слово, происходящее от аккадского karibu, «заступник») и «серафимах», о которых Библия говорит, что они охраняют Эдемский сад, поддерживают престол Яхве в видении Иезекииля и т. д. Предоставленные сами себе, евреи изображают божество в виде тельца (Исх. 32, 4; 3 Цар. 12, 28) — несомненно под влиянием определённых культов плодородия.
Основополагающее монотеистическое утверждение содержится в Книге Исхода, в которой Яхве говорит Моисею: «Ибо ты не должен поклоняться богу иному, кроме Господа; потому что имя Его — «ревнитель»; Он — Бог ревнитель. Не вступай в союз с жителями той земли, чтобы, когда они будут блудодействоватъ, вслед богов своих и приносить жертвы богам своим, не пригласили и тебя, и ты не вкусил бы жертвы их. И не бери из дочерей их жён сынам своим, дабы дочери их, блудодействуя вслед богов своих, не ввели и сынов твоих в блужение вслед богов своих» (34, 14–16). (По поводу «ревности» Яхве Ницше замечал: «Они считают себя бескорыстными в любви, потому что хотят выгод для другого существа, часто наперекор собственным выгодам. Но взамен они хотят владеть этим другим существом… Даже Бог не является тут исключением (…) Он становится ужасен, если ему не платят взаимностью» («Казус Вагнер»). Тем не менее, если в этих словах и утверждается несравнимость Яхве, в них не утверждается несуществование других богов. Именно по этой причине в случае с Моисеем многие авторы предпочитают говорить об «эмоциональном монотеизме» или «монолатрии». Как пишет Рафаэль Пате, яхвизм до завоевания Ханаана является «своего рода монолатрией, тяготеющей к этническому монотеизму» (op. cit., p. 39). Знаменитый стих Второзакония «Слушай, Израиль: Господь, Бог наш, Господь един есть» (6, 4), который и сегодня остается началом схемы, истолковывается некоторыми как «Слушай, Израиль: Господь на есть Бог, один Господь». Другими словами эта формула «не отрицает решительным образом существования других богов. Она ограничивается запретом их культа. Она не выходит за рамки Первой заповеди. Как и эта заповедь, она ратует не за монотеизм, а за монолатрию» (Valentin Nikiprowetzky, Le monothisme thique et le specifit d’Isral, in V. Nikiprowetzky, d., De l’antijudaisme antique a l’antisemitisme contemporain, Presses universitaires de Lille, Villeneuve-Ascq, 1979, p. 31). Луази также поддерживает эту точку зрения и даже видит в «монолатрии» шаг назад по отношению к политеизму, связанный с гипертрофией «чувства национального тщеславия и религиозного фанатизма» (op. cit.). Синайское законодательство не представляется всем народам, оно является пока только лишь договором Завета, заключенным между Яхве и его людьми. Даже сам Яхве не отрицает существование других богов: он довольствуется проклятиями в их адрес. Да и вообще, каким образом он мог бы «ревновать» к тому, чего не существует? Не является ли сама его «ревность» доказательством существования других богов? Автор Второзакония провозглашает: «Господь, Бог ваш, есть Бог богов и Владыка владык» (10, 17). Подобные утверждения встречаются и в более поздних частях Библии: «Велик Бог наш, выше всех богов» (Пс 94, 3), Яхве «страшен паче всех богов» (Пс. 95, 4), он «превознесен над всеми богами» (Пс. 96, 9), он «истребит всех богов земли» (Соф. 2, 11) и т. д. Таким образом, в эпоху Моисея следует говорить не о подлинном монотеизме, а о монолатрии и генотеизме, то есть системе, при которой человек считает всемогущим только лишь того Бога, к которому обращает свои молитвы.
Только у Второ- и Девторо-Исайи (40–55) иудео-христианское единобожие обретает свою законченную форму. Один лишь Яхве является Богом: «Прежде Меня не было Бога, и после меня не будет. Я, Я Господь, и нет Спасителя кроме меня» (43, 10–11), «Нет кроме Меня; Я Господь, и нет иного» (45, 6). Прочие божества суть чистое небытие: «Вы — ничто, и дело ваше ничтожно; мерзость тот, кто избирает вас» (41, 24), «Вот, все они — ничто, ничтожны и дела их; ветер и пустота — истуканы их» (41, 29). Яхве — единственный бог (скорее чем один бог: «один» подразумевает конечность, а Яхве бесконечен). В этот момент движение достигает своего конца, и возможно, что это полное утверждение побудило редакторов Библии ретроспективным образом пересмотреть свою историю в смысле единственности. «Эта история, — пишет Жан-Луи Тристани, — слишком хорошо отвечает требованиям монотеистической эпопеи, чтобы быть честной. Идет ли речь об исходе Авраама из Ура Халдейского или исхода евреев из рабства под предводительством Моисея, эти повествования шиты нитками откровенной монотеистической черноты: единственный отец человеческого рода — Адам (моногенизм), а потом Ной, единственный основатель еврейского народа — Авраам, единственный законодатель — Моисей, единственный Бог — Яхве» (op. cit., p. 101).
