Сочинения - Шпет Густав Густавович (книги читать бесплатно без регистрации .txt) 📗

уК) «между которыми» (!) первенствует математика. «Обратно осуществите мир идеальный —вы получите идею словесности, или искусства по преимуществу». Мысль Шеллинговой Системы трансцендентального идеализма сжимается до бедности, лишающей ее понятности.—Далее Давыдов плывет на собственных парусах. Философия как психология делится Давыдовым на (А) чистую (умозрительную и опытную) с выводимыми из нее по идеям истинного, доброго и изящного — логикою, ификою и есфети-кою — направленными на предметы идеальной философии, и (В) прикладную, содержащую предметы естественной философии с ее частями — онтологией, космологией и пневматологией1. Итог, к которому Давыдов сводит свое рассуждение, таков: (1) философия есть естественное («врожденное») стремление познавать и находить в познаваемом единство; этому средостремительному действию духа противоположно действие средобежное, по которому единство раскрывает себя в многоразличии в творениях духа; одно, след < овательно >, объект науки, другое — искусства; по терминологии древних, одно — философии, другое — поэзии; (2) философия как наука есть психология, ведущая к открытию единства в знании и бытии; это учение относится к жизни как средство к цели: все знание и мысление необходимо привести в единство, чтобы жизнь человека и человечества соответствовала идеям самосвёдения, идеям истины, доброты и изящества.

В целом позиция Давыдова — позиция психологизирующего кантианца с супранатуралистическим уклоном (эшенмайеровского склонения) и с шеллингианством на закраску. В этом последнем движении мысли Давыдова как будто хотели найти почву — о чем свидетельствует его отожествление натурфилософии с Вольфовой метафизикой—для легального синтеза давно принятого вольфи-анства и уже допускавшегося теизированного кантианства- Наука «психологии» как будто гарантировала от подозрительной свободы умозрения, а шеллинговское противопоставление «философии» и «поэзии», во-первых,

I f 1 Ссылка Давыдова здесь на Гербарта (Ps<ychologie> ah Wiss<ens-aft>) имеет значение не идейной солидарности, а лишь формального идетельства, что вольфовская классификация новейших философий соблюдается (имеется в виду, вероятно, § 14).

было простой характеристикой «врожденного стремления», а во-вторых, укрывало, на случай опасности, самое философию в искусство, и в поэзию в частности1.

VI

Влияние Давыдова исходило, как было указано, не столько от его философских сочинений и преподавания философии, сколько от приложения философии в его курсах словесности. Непосредственное философское влияние, по-видимому, ограничилось его преподаванием в Благородном пансионе. Как говорил Погодин в своем Воспоминании об известном своими философскими настроениями писателе кн. Вл. Ф. Одоевском, одном из учеников Давыдова по пансиону: «Последнее время в пансионе и первое по выходе оттуда было посвящено им [Одоевским] Шеллинговой философии, которая, привезенная профессором Павловым, очаровала тогда всю учащуюся молодежь. Давыдов, инспектор пансиона, был проводником ее в старших классах: он давал книги воспитанникам, толковал с ними о новой системе и имел сильное влияние на это поколение»2.

Нет оснований сомневаться в этом свидетельстве Погодина, надо только различать между влиянием на развитие науки и влиянием на образованность. Пример того же Одоевского показывает, что Давыдов умел приготовить философски образованного читателя, способного применить свое образование и вне собственно научной сферы, когда читатель, как то было с Одоевским, становился писателем. Другое дело — самостоятельное научное развитие идей учителя. Учеников в этом смысле —школы— Давыдов не образовал. Bo-1-x, он сам не был самостоятельным мыслителем-философом, во-2-х, его влияние исходило главным образом от преподавания словесности. А сколько это последнее предполагало некото-

1 С приложением философских взглядов Давыдова к словесности мы встретимся ниже. Психологическое основание такого приложения раскрыто им в ст. О связи Психологии с Физиологиею (Проф. И.И.Д.—Москвитянин.— 1844.— N3 10; академические беседы, которые велись в кружке, собиравшемся у министра С. С. Уварова в его имении Поречье).

2 См. сборник: В память о кн. Вл. Ф. Одоевском. —ЪЛ., 1869.—С. 47. Ср.: БарсуковКН. П. Жизнь и труды M. П. Погодина.—Кн. 1—22.— Спб., 1888-1916.-Вып.> 1.-С. 125-126, 213, 221. Ср. выше, стр. 106.

рое эстетическое мировоззрение, Давыдов во внеунивер-ситетской среде нашел таких соперников, по отношению к которым он сам мог казаться лишь первою приготовительною и элементарною ступенью, которая при случае легко могла превратиться в тормоз для независимой умственной работы. Понятным образом, ученики, желавшие сохранить независимость, должны были забыть элементарного школьного учителя1.

Таким образом, в научном отношении Московский университет оказался бесплодным. И, может быть, к лучшему, потому что профессора университета того времени, будучи официальными представителями правительственной интеллигенции, могли культивировать философию только безвольную. Ярче всего ее бессилие сказалось в том, что, когда интеллектуальное воспитание нового поколения перешло в руки вольной философии, профессорские голоса перестали быть слышны. Профессора, которые в схоластической скромности не хотели отказаться от влияния на общественное мнение, должны были переходить от университетской кафедры к конторке журналиста, смутно, в конце концов, различая, чем одна отличается от другой и чем разнится дидактика от публицистики. Таковы были, напр < имер >, Погодин, Шевырев. Грановский изменил старому для молодого и впервые нашел тон, сделавший голос его слышным за пределами университета. Но философия своего Грановского не имела.

Примером того, как угасала тогда философская мысль, школьно воспринятая и школою развитая дальше, может служить Опыт исследования некоторых теоретических вопросов Константина Зеленецкого1!, с < 18 > 37 по <18>58<г. > состоявшего профессором русской словесности в Ришельевском лицее в Одессе (учрежд < енный > в 1817 г., преобразован <ный> в университет в 1862, открытый лишь в 1865 г.). Зе-

1 Напр < имер >, Давыдов упоминает в Предисловии к Чтениям 0 Словесности имена слушателей, составлявших его Чтения. Среди них есть сыскавшие себе, в разной степени, известность в литературе, как

услаев, Кудрявцев, Самарин, Строев, Катков, Ключарев, Миско и др., но много ли осталось у них от учителя?

2 Книжка первая.— М., 1835; Кн. II —IV.—М., 1836. Пагинация — общая для всех книжек, заключающих в себе двенадцать статей Держания пестрого: о логике, о предмете географии, истории, о фи-б?С° °М хаРактеРе словесности, об основах знания и пр<оч.>. Би-

лиографию сочинений Зеленецкого см. в Собр. соч. Белинского под Д. пентерова.— Т. II.—С. 580. Зеленецкий учился в Ришельевском ли-lii С JaTCM в Московском университете, где был однокурсником Стаике-Ча* Строева, Красова, Полянского.

ленецкий сам подчеркивает влияние Давыдова на его статьи по словесности (Предисл. ко II кн.), написанные «по препоручению и по системе словесности» Давыдова, снабжавшего автора «многими замечаниями, на основании коих статьи сии были написаны, а потом исправлены». Но и его теоретические философские статьи развивают шел-лингианские мысли, по-видимому, не без влияния «системы» Давыдова.

Принципиальные взгляды Зеленецкого изложены в статье О всеобщем законе жизни духа человеческого и об основ-них ее направлениях. Все содержание нашей духовной жизни слагается из двух стихий: безусловной сущности самого духа, «не подлежащей его сознанию» (NB), и мира сознаваемого, т. е. совокупности впечатлений внешней природы и наблюдений собственной деятельности. Первая стихия называется подлежательностью и вторая — предлежательностью. Первая есть высочайшее единство и безразличие духовной сущности, вторая— величайшее разнообразие и сложность бесконечных изменений в пространстве и времени мира видимого. Подле-жательность, как вечная принадлежность духа, предшествует предлежательности, а потому первою потребностью духа, как только предстало ему его собственное содержание, является утвердить его независимость, или, что то же, свою самобытность. Первоначальный закон духа поэтому есть самосознание. Для этого дух должен выйти из состояния покоя, из общего, замкнутого в себе состояния, и перейти к явлению, в положение частное и временное. Ему нужно было действовать и предметом своей деятельности иметь явление, а целью — свой первый безусловный покой. Для достижения этой цели дух должен определить значение явления в системе бытия, а тем самым и в отношении к себе, он должен, след < овательно >, его постигнуть и отдать себе в этом отчет. Самосознание есть, поэтому, первоначальный закон деятельности духа. Дух постигает только то, что согласно с законами его разума, несогласное же отвергает как не-сущее, и потому явления предлежательности пребывают в духе, не нарушая его самобытности, лишь поскольку они сознаны разумом. Как поясняет автор в другом месте (Об основе знания, его пределах и значении, 141 <и> сл.) —в духе спиритуализи-рованного Канта: «Итак, основа знания заключается в том, что в какой мере формальная сторона вещей доступна