Тайна Запада: Атлантида - Европа - Мережковский Дмитрий Сергеевич (хорошие книги бесплатные полностью .TXT) 📗
Слышит ли хоть кто-нибудь из нас, что говорит этот погибший брат наш, Атлант: «Если не покаетесь, все так же погибнете»?
12. АТЛАНТИДА — ПРЕИСТОРИЯ
Что для человека смерть, то конец мира для человечества.
Полною жизнью живущий, здоровый человек забывает смерть естественно, не верит в нее; знает о ней, но ее не знает; только в редчайшие миги-молнии, вдруг вспоминает — видит ее лицом к лицу, чувствует ее изнутри, как будто уже умирает. Чем больше таких минут в жизни человека, тем больше он — человек, образ и подобие Божие.
Точно такие же миги бывают и в жизни человечества: вдруг перестает оно чувствовать себя «бессмертным животным» и вспоминает — видит смерть, конец мира, будущий, свой и бывший, первого человечества. В эти-то миги и рождаются эсхатологии, апокалипсисы, слагаются мифы или, вернее, единственный, всем векам и народам общий, древнейший миф о гибели первого мира — Потопе.
Если человечество — только «бессмертное животное», то мифы эти «пустые басни»; но, если оно, то и они — нечто большее. «Возвещая исступленными устами грозное, Пифия гласом своим в Боге проницает тысячелетия», — учит Гераклит (Heraclit., Fragm.,12. — E. Pfleiderer, Die Philosophie des Héracht., v. Ephes. im Lichte der Mysterienidee, 1886, p. 51). Пифия-Эсхатология — проницает века-эоны вперед и назад, до конца и до начала мира, — вспоминает будущее в прошлом, предсказывает прошлое в будущем.
Если так, то все эти мифы или опять-таки один, всему человечеству общий миф о конце первого мира есть начало Истории — Преистория — «не измышленная басня, а сущая истина, mê plasthenta mython all’alêthinon logon», по слову Сократа (Pl., Tim., 26, e).
Нужно ли второму человечеству знать о конце первого? Нужно, потому что смертное человечество будет жить не так, как «бессмертное животное»: видя благой конец, не пожелает «дурной бесконечности»; светом конца все для него озарится, изменится.
Если бы второе человечество умерло, как первое, и родилось третье, то наша история казалась бы ему не менее «баснословною», чем «Атлантида», преистория, кажется нам. Вчерашнего дня не помнят однодневные бабочки: так мы не помним преистории.
Спутница живой земли — мертвая луна, Атлантида небесная. Там, где заходит дневное светило — История, восходит ночное — Преистория. Путь к нему по векам и народам, как золотой, по морю, путь лунного света, — Миф-Мистерия.
Обе Атлантиды — одна, погребенная в море, другая — в небе, — освещают нас одним и тем же лунным светом Конца; обе говорят Земле, пока еще озаряемой солнцем: «Помни Конец!»
Миф уводит нас к юности мира, где земля ближе к небу, люди — к богам, время — к вечности. Действие мифа происходит на земле, но еще не совсем нашей; во времени, но еще не совсем отделившемся от вечности.
Конец первого мира — начало второго — разделяет два мировых Века-Эона, как черта горизонта разделяет небо и землю. Между этими веками «утверждена великая пропасть, так что хотящие перейти от нас туда не могут, так же и оттуда к нам не переходят»; но и через пропасть слышат и видят друг друга.
Или, говоря языком Преистории, от нынешнего человека, Homo Sapiens, отличается Ледниковый предок его, Homo Musteriensis, не только духовно, но и физически, строением и мозговою емкостью черепа, а может быть, и составом нервной ткани. Если так, то пять чувств у него не совсем те, что у нас, и чувство времени тоже. Это значит: исторические меры времени не соответствуют доисторическим: те об эти ломаются, как стекло о камень.
Скольким векам или тысячелетиям Палеолита равняется наш век, мы не знаем. Может быть, для тогдашних людей были бы невыносимы и непредставимы наши краткости, сжатости, скорости, так же как для нас — их протяженности, медленности, вечности.
«Сто тысяч лет прошло — минута, — люди-козявки появились на земле; еще сто тысяч лет — минута, — козявки исчезли, и опять хорошо стало, чисто», — говорит Финстераргорн Шрекгорну в бледно-зеленом небе вечности (Тургенев).
«Времени больше не будет», — говорит ангел Апокалипсиса. «Времени еще не было», — мог бы сказать ангел Преистории.
Ученые все еще спорят о том, когда появился человек на земле, и, вероятно, будут спорить всегда: за 15 — 20000, за 250000, за 500000 или 1500000 лет до Р. X.? (Waldeyer, Antropologie, t. I, p. 761. — G. Mortillet, Le Préhistorique, 1883, p. 1614, S, s. — Penck, Antropol., t. IX, p. 257. Keith, Antropol., t. XXXIII, p. 219.) Лучше бы просто сказать: не знаем. Выход для нас из истории в преисторию — выход из времени в вечность.
Два мировых Века-Эона соединяет одна точка — Огонь. Первый огонь на земле зажег Ледниковый праотец наш, Homo Musteriensis, чей полузвериный череп найден в 1908 году в Лемустьерской пещере (Le Moustier) над Везером (Veser) (Schuchhardt, Alt-Europa, p. 19).
говорит Прометей (Aesch., Prom., v. v. 109–111). Что это, миф? Нет, преистория. Мы не знаем, когда, но знаем, что это было: кто-то зажег первый огонь на земле — кто-то один, раньше всех, кого можно бы назвать по имени, если были тогда имена, и люди запоминали бы имя, достойное памяти.
Страшный, голый, косматый, как пещерный медведь, с чудовищным выступом надбровных костей, с огромною челюстью и срезанным лбом, этот человекоподобный, антропоид, и был Прометей — Промыслитель.
Все от меня — искусство, знанье, мудрость,
мог бы и он сказать, как титан (Aesch., Prom., v. 506). Все, что сделано людьми потом, — меньше Огня; короче путь от огня к авиону, чем от безогненной ночи к огню. Миг, когда в черноморозной тьме или под бледно-зеленым небом Ледниковой вечности, в диком становище, где свалены были в кучу с обглоданными костями оленей и мамонтов, человеческие кости, после людоедского пиршества, — миг, когда вспыхнуло первое пламя костра от головни лесного пожара, зажженного молнией, от воспламененных трением двух кусков дерева или от выбитых из камня о камень искр, — этот миг был одним из величайших в жизни человечества: только с Огнем родился Человек. В маленьких, как у гориллы, сближенных, глазках человекоподобного блеснула с блеском огня безумная мысль: «Я Бог!»
Разум и безумье вместе родились.
хвалится огненный Титан.
Вспыхнул огонь и сделал людей богоравными.
Чем он был для этих «несчастных», мы себе и представить не можем; ясно одно: он был для них живым существом, демоническим, — богом, павшим с неба на землю и людьми захваченным в плен.
