Неорационализм - Воин Александр Миронович (онлайн книги бесплатно полные .TXT) 📗

Что касается параметров и связей, обусловленных внешней средой природной и творимой, то сильная изменяемость не­которых из них на промежутке человеческой истории оче­видна.

Теперь перейдем к рассмотрению влияния на интересую­щий нас оптимум тех параметров модели, изменяемость ко­торых признана выше.

Для начала проследим, как исторически менялась реаль­ная принимаемая мораль с изменением общественного строя, а затем сделаем выводы относительно влияния вариации этого параметра (строя) на оптимальную мораль. Поскольку сама идея привязанности этики к общественному строю при­надлежит марксизму, то удобнее, прежде всего, рассмотреть переход от капитализма к социализму, переход не только наиболее изученный марксизмом, но и предложенный и сконструированный его отцами. Уточним, в чем собственно состоит марксистский подход к данному вопросу. Маркс по­лагал, что с устранением горячо ненавидимой им частной собственности изменится все и вся, включая, надо полагать, природу человека и природу всех общественных связей, но уж само собой вся этика. Пресловутые буржуазная и коммунистическая морали. Пролетарская справедливость. Отмена семьи, поскольку она буржуазная и основана на частной собственности (родители владеют детьми, муж женой и т. п.), а коль скоро не будет частной собственности, то ни к чему и семья. И т. д. История даже не жестоко посмеялась, а просто ехидно похихикала над Марксом в этом вопросе. Правда, на переходном периоде некоторые из предвидений Маркса (точнее, предписаний) реализовались. Например, грабежи банков перед революцией были переименованы в экспроприации и обрели моральное основание. На первом этапе после революции были слабые попытки провозгласить «Долой семью!», которые, однако, быстро иссякли.

Были попытки и более радикального изменения половой морали вроде брошюры видного деятеля большевистской партии Колонтай «Любовь пчел трудовых», в которой она писала, что трудящаяся женщина должна отдаваться так же легко, как выпить стакан воды. Были группировки вроде «Долой стыд!», члены которой пытались разгуливать по ули­цам голыми и сношаться в публичных местах, в чем намного опередили нынешний «растленный Запад».

Однако, как только новый строй укрепился, стало окон­чательно ясно, что воровать, а тем более грабить банки, по-прежнему нехорошо и аморально^ и даже еще хуже, чем раньше: больший срок дают, особенно за банки, поскольку они теперь общенародное достояние. Семья же стала ячей­кой социалистического государства и потому крепить ее стало еще моральней, чем при капитализме. Более того (ирония истории), по капиталистическому послемарксовому Западу, с легкой руки фрейдизма и эквзистенциализма, прокатилась так называемая сексуальная революция (одна из главных частей «новой ментальности»), которая, не затронув капита­лизма, тем не менее гораздо успешнее, чем социалистическая, расшатала семейные устои и перевернула вверх дном всю половую мораль. В результате сторонники половой свободы обвиняют теперь социализм в ханжестве в точно тех же терминах и выражениях и с теми же аргументами, в каких 100—150 лет назад правоверные марксисты, волающие за победу социализма, обвиняли капитализм. Кстати, пурита­низм советской власти 30-х—60~-х годов, объяснялся тем, что надежная семья оказалась выгоднее для строительства силь­ного централизованного государства на том этапе. Но имен­но на том. В последующие 20 лет, вплоть до развала, борьба с половой свободой осуществлялась и провозглашалась в Союзе все более вяло. Почему? А потому, что после того, как энтузиазм большей части населения по отношению к советской власти угас и появилось стремление к ее сверже­нию, власти этой стало выгоднее, чтоб граждане ее были менее порядочными, так как порядочность толкает к идеалам, а значит в диссиденты, а «новая ментальность» делает их безразличными к политике, и требует лишь половой свободы. Так дать им ее и пусть будут послушными рабами с половой свободой.

Мы видим, что реальная мораль и в той части, в которой она оказалась высоко устойчивой (отношение к воровству), и в той, в которой — бурно изменяемой (половая мораль), про­демонстрировала исторически почти глубокое безразличие к переходу от капитализма к социализму. Я говорю почти, потому что есть все же нюансы, в которых она изменилась под прямым влиянием последнетго. Один из них во всяком случае бесспорен: это отношение к экономической эксплуа­тации. Правда, разница между капиталистом и директором социалистического предприятия в их отношении к рабочим не непреодолимо велика, как казалось Марксу, и можно найти немало случаев, когда сравнение будет не в пользу последнего. Точно так же и разница в мере эксплуатации не не преодолима в условиях соответствующего обложения капи­талиста налогами и соответствующей разницы между зар­платами директора и рабочего (см. главу 2).

И все же, хоть и преодолимая, разница есть и между мерами эксплуатации и в том и в другом случае и между отношением к ней.

Теперь рассмотрим изменение реальной морали за всю эпоху человеческой цивилизации, через все смены общест­венных строев и способов правления. Легко видеть, что часть морали, прежде всего, половая, была во все периоды сильно изменяема и не была напрямую связана ни с одним строем или способом управления. Действительно, например, в то время как древние евреи уже приняли на себя Моисеев За­кон, окружающие их народы, многие из которых имели тот же общественный строй и способ управления, поклонялись языческим богам, среди которых были Ваал, Астарта и по­добные, со всей вытекающей отсюда разницей в половой мо­рали. Или другой пример: не раз приходится слышать аргу­мент, что бардак в современном- западном мире — поскольку демократия и нет сильной руки (Иосифа Виссарионовича). При этом забывается, что американская демократия времен Марка Твена, была не менее высокой пробы, чем сегодняш­няя, как демократия, но гораздо более пуританской. Или что в афинской демократии времен Перикла, за 40 лет правления последнего был зафиксирован всего один развод. А вот Рим­ская империя времен упадка, несмотря на абсолютность влас­ти Цезарей, все еще не превзойдена в смысле бардака даже современным Западом.

Другая часть морали, прежде всего постулаты «Не убий» и «Не укради», во все времена демонстрировала довольно высокую устойчивость и тем самым независимость от изме­нений строя.

Исторически наиболее привязанной к строю выглядит так называемая экономическая мораль, определяющая отноше­ние к собственности и распределению материальных благ. Как она изменилась при переходе от капитализма к социа­лизму, уже сказано. Известно, как она менялась и раньше: в грубой схеме при рабовладении все принадлежало хозяину, при феодализме — почти все, а при капитализме не все, но большая часть. Привязанность экономической морали к строю более или менее соответствует теории Маркса. Однако Маркс полагал, что характер производственных отношений и способ распределения материальных благ полностью оп­ределяют не толькбо ее, но и характер человеческих отноше­ний и, как следствие, всю мораль. При капитализме- де че­ловек человеку волк, а при социализме — Ддруг, товарищ и брат. Т. е. постулат «возлюби ближнего своего», который был известен до Маркса и о котором Маркс не мог не знать, в представлении его был просто недействителен до победы социализма, а вот с победой его должен был восторжество­вать автоматически. И то, что этот постулат был предложен кем-то уже давно, и то, что для него могли быть основания и. в самой природе человека и в неизменяемой природе общества, для Маркса не имело значения, потому что для него бытие абсолютно определяло сознание, а бытие — это был способ производства, характер производственных отно­шений и уровень материальных благ. То что все эти вещи не определяли исторически половую мораль и постулаты типа «Не убий», «Не укради» — мы уже показали. Покажем те­перь, что они не в такой степени определяют характер че­ловеческих отношений («возлюби ближнего своего») как полагал Маркс. Лучшее доказательство тому — реальность победившего социализма, в которой формула «Человек че­ловеку— друг, товарищ и брат» существуетовала только в красной пропаганде. Действительный характер человеческих отноше­ний при социализме может быть охарактеризован двумя фор­мулами: по вертикали —«Я — начальник, ты — дерьмо», и по горизонтали - «Я — дерьмо и ты — дерьмо», (перед лицом вышестоящих).