Как можно быть язычником - де Бенуа Ален (бесплатные книги полный формат .TXT) 📗
Представляется очевидным то, что абсолютизм, а не релятивизм или плюрализм, приводит к нетерпимости, что именно он, а не язычество, влечёт за собой исчезновение (…). Как подчёркивает Жак Голдстайн, Закон Библии отличает «его неистовый теоцентризм и его абсолютный тоталитаризм в том, что касается Бога» (op. cit., p. 123). Но абсолютизм не является единственной причиной. Как мы уже видели, иудео-христианское единобожие органически связывает с нетерпимостью не только то, что Яхве является единственным богом, но и то, что этот единственный бог воспринимается радикально отличным от природы мира. По своей сути языческие боги являются не-другими. Бог же иудео-христианского единобожия, напротив, является Другим по преимуществу. Он Совершенно Другой. А провозглашение Совершенно Другого неизбежно ведёт к максимальному обесцениванию Другого. Библейский разрыв сопровождается своего рода уничтожением Другого во имя Совершенно Другого. Обесценивая само отличие, Библия запрещает Тому же самому быть созвучным Другому. В то время как язычество сохраняет все свободы, терпит все признания, узаконивает все истолкования по причине того, что его боги не подавляют и не отрицают друг друга, иудео-христианское единобожие, подавляющее и замыкающее, не может не отвергать всё, что не есть оно само. Будучи одним, не только единственным, но и несравнимым, Яхве не может не утверждать ложность того, что почитают другие, и вследствие этого он не может не утверждать ложность образа жизни и представлений о мире, которые выражаются в этом почитании. С точки зрения Яхве различия между людьми и народами преходящи, вторичны и, в конечном счёте, поверхностны: «Все народы пред Ним как ничто; менее ничтожества и пустоты считаются у Него» (Ис. 40, 17). Яхве — это бог, который отвергает Другого, бог, который сначала провозглашает своё превосходство над другими богами, а потом заявляет об их несуществовании. Другой бог не существует. Он представляется в виде бога, но он всего лишь «идол», видимость бога, бог без божественной сути. Будучи перенесёнными в светскую плоскость, эти рассуждения узаконивают любые виды алътерофобии, любые виды расизма и исключения. От представления о боге, лишённом божественной сути, происходит переход к представлению о человеке, лишённом человеческой сути, жизни, лишённой жизненной сути. Человек поступает с другими людьми так же, как Яхве поступает с другими богами. Собственно говоря, для библейского единобожия адом являются другие.
Мы видим, что существует исключительная и в целом логическая связь между тоталитарной нетерпимостью, отвержением Другого, утверждением единственного Бога и единственной истины и антропологией Такого же, провозглашаемой иудео-христианским единобожием. Данный процесс идёт в двух правлениях. Как отвержение Другого логически приводит мысли о его подавлении, так же оно и разрушает личность того, кто его выражает. Мы можем полностью осознать нашу собственную личность только по отношению к общему разнообразию. Мы представляем себя только противопоставляя себя относительным образом: мы нуждаемся в Другом, чтобы знать, в чём мы от него отличаемся. Таким образом, отвержение или обесценивание Другого является одновременно отвержением диалектического движения, которое позволяет нам создавать и преображать себя в процессе благотворного столкновения с Другим. «В случае достаточного незнания о другом, — замечал Жюль Моннеро, — мой бог является единственным». И, возможно, именно поэтому любые виды религиозного и светского универсализма одновременно с отрицанием личности других приводят к незнанию или гипертрофированному неосознанию своей собственной личности людьми, провозглашающими его. В то время как собственное осознание посредственно явно для себя, Другой воспринимается первоначально как «предмет», который сознание истолковывает даже инструментализирует на основании постоянно субъективных данных. При таком положении велик соблазн истолкования другого в этом мире как простое отображение себя, что, в свою очередь, может привести к желанию подавить в нём всё, что отличается, не соответствует этому отображению. Именно таким является случай ксенофобии расистского типа, которая несёт в себе ограничивающее, «монотеистическое» истолкование, состоящее в явном или неявном установлении единой, одномерной иерархии, связанной с якобы объективными критериями, которые на самом деле являются лишь чистым отображением определённых частных ценностей. Но так же и, возможно, даже в большей степени обстоит дело с расизмом отрицания личности или расизмом уподобления (в противоположность расизму исключения), который состоит в сведении Другого к Такому же, в провозглашении того, что существуют только люди и народы «как другие» и, вследствие этого, в неявном узаконивании разрушения особенных основ жизни народа, разложения и приспособления его учреждений, его верований, его собственных общественных, культурных и нравственных ценностей, лишения его собственной тождественности, собственного наследия, собственной личности, собственной судьбы и собственной души. [48] Утверждая главенство Совершенно Другого, библейское единобожие создаёт условия для светского обесценивания Другого. Но диалектическим образом оно при этом также создаёт условия для отвержения относительного Такого же. В действительности, если Другой обесценен, Другие склоняются к тому, чтобы стать Такими же. Человечество теперь состоит не из относительных Других и относительных Таких же, а из внешне Других, почти Таких же и Других, призванных быть Такими же, по отношению к единственному абсолюту Совершенно Другого. Именно поэтому библейское сопротивление «власти» Другого может также превращаться в сопротивление «власти» Такого же, соответствующее принятию власти Совершенно Другого.
Ницше, несомненно, был одним из людей, которые лучше всего поняли природу этого разрыва. Говоря о язычестве, он пишет в афоризме «Величайшая польза политеизма» «Веселой науки»: «Тогда существовало только одно правило: и каждый "отдельный человек" — и каждый народ верил в то, что именно он знает это единственное и самое важное правило, хотя вполне спокойно допускалось существование множества иных правил — лишь бы это было где-то далеко, всё равно где, в каком-нибудь стороннем мире: один бог не был отрицанием или оскорблением другого бога! Здесь позволялось прежде всего сохранять индивидуальность, здесь превыше всего почитались права индивидуумов. Изобретение множества богов, героев и самых разных сверхчеловеков, в также всевозможных получеловеков, недочеловеков, каких-то гномов, фей, кентавров, сатиров, демонов, чертей — было неоценимым как подготовка почвы для оправдания любви к себе и желания принадлежать себе, свойственных отдельному человеку; свободу, которая была предоставлена богам в их отношениях друг к другу, человек перенёс затем и на себя, проявляя её в отношении законов, нравов и соседей. В отличие от этого монотеизм — сей незыблемый вывод учения о правильном человеке, то есть вера в некоего правильного бога, рядом с которым все остальные боги превращаются в неправильных лжебогов, — представлял до сих пор, наверное, величайшую опасность человечества».
Яхве — это не только «ревнивый» бог. Он знает также и ненависть: «Я возлюбил Иакова, а Исава возненавидел» (Мал. 1, 2–3). Этой ненависти от требует и от чтущих его: «Мне ли не возненавидеть ненавидящих Тебя, Господи, и не возгнушаться восстающими на тебя? Полною ненавистию ненавижу их; враги они мне» (Пс. 138, 21–22), «О, если бы Ты, Боже, поразил нечестивого!» (Пс. 138, 19). Иеремия восклицает: «Воздай им, Господи, по делам рук их… Истреби их из поднебесной» (Плач. 3, 64, 66). Книга Иеремии сама по себе есть долгая последовательность проклятий и анафем против народов и государств, в которой перечисление будущих кар наполняет автора мрачной радостью: «Пусть они вострепещут, а я буду бестрепетен; наведи на них день бедствия и сокруши их сугубым сокрушением» (17, 18), «Предай сыновей их голоду и подвергни их мечу; да будут жёны их бездетными и вдовами, и мужья их да будут поражены смертью» (18, 21) и т. д.
