Вне насилия - Кришнамурти Джидду (книги без регистрации бесплатно полностью сокращений txt) 📗
Участник беседы: Я принимаю своё смятение.
Кришнамурти: Вот! В тот момент, когда вы произносите: «Я принимаю своё смятение», — имеется некая сущность, принимающая его. Вы не видите важности этого. Я наблюдаю; наблюдая, что при этом обнаруживаю — что делаю это как сторонний наблюдатель или как часть этого смятения? Если я есть часть этого смятения, ум становится абсолютно спокойным, нет никакого движения — я неподвижен, я не отодвигаюсь от смятения. Поэтому, когда нет разделения между «наблюдающим» и наблюдаемым, смятение полностью исчезает.
Был задан ещё один вопрос: «Если я учусь у самого себя, что происходит, когда окружающий мир контролирует меня, призывает на военную службу, отправляет на войну, указывает, что мне делать в области политики, экономики, религии?» Существуют психологи и гуру с Востока — они все говорят мне, что следует делать. Если я слушаюсь их — а именно этого они хотят от меня, обещая в конце Утопию, Нирвану, Просветление или Истину, — я становлюсь механичным. Изначальное значение слова «слушаться» — слушать. Постоянно слушая то, что мне говорят другие, я постепенно скатываюсь к послушанию. Если я учусь у самого себя, то я также узнаю и о других. И если правительство говорит мне, чтобы я шёл в армию, я сделаю то, что считаю правильным в тот момент, когда мне это говорят. Свободный ум не подчиняется. Свободный ум свободен потому, что в нём нет смятения. Тогда вы спросите: «Какая польза от одного индивида, от одного человеческого существа, имеющего такой ум, когда повсюду вокруг него разложение и смятение?» Как вы думаете, задали бы вы такой вопрос, если бы действительно обладали таким умом?
Что значит иметь такой абсолютно ясный, не находящийся в смятении ум?
Участник беседы: В нём, конечно, не будет никаких слов?
Кришнамурти: Всё это лишь ваши теории и предположения, не так ли? Откуда вы знаете?
Участник беседы: Слова — основа идей. Не было бы более идей, и ум стал бы свободным; тогда у нас не было бы отношений, мы бы ничего более не искали. У нас было бы безмолвие, полное безмолвие — и мы поняли бы. Каждый может иметь свободный ум.
Кришнамурти: Я очень хорошо понимаю то, что вы говорите.
Но, прежде всего: рассматриваем ли мы мир как нечто отдельное от нас самих? Действительно ли мир — это вы; на самом деле, не теоретически — вы? Ощущаете ли вы то состояние ума, которое говорит: «я — это мир, мир — это я; я и мир — не две разные сущности»? Эго отделено от сообщества, эго противостоит миру, оно противостоит вашему другу, жене, мужу. Эго — очень важно, не так ли? И это самое эго задаёт вопрос: «Каким станет мир, если не будет эго?» Выясните, можете ли вы жить без «я», тогда вы увидите истину этого. Есть также и предыдущий вопрос: «Какая польза от одного человека в мире, обладающего ясным, незамутнённым умом?» — в чём его смысл? Кто же задаёт этот вопрос? Некто, находящийся в смятении, или тот, чей ум ясен, уравновешен, свободен? «Кто» задаёт этот вопрос? Задаёт ли его цветок? Задаёт ли любовь? Задаёте ли вы подобный вопрос, соприкасаясь с чем-то действительно огромным, важным? Спрашиваете ли вы: «Какая польза в том, что я знаю, что значит любить, когда другие этого не знают?» — вы просто любите. Вы не задаёте такого вопроса. Или когда вы не испытываете никакого страха, психологически, но все остальные люди вокруг вас его испытывают, станете ли вы спрашивать: «Какой толк в том, что у меня нет страха, когда у всех других он есть?» Что вы делаете? У вас нет страха, у других есть — что вы делаете? — вы стараетесь помочь мне понять всю структуру страха.
Участник беседы: Как помешать языку создавать разделение? Ведь каждый язык имеет свою собственную особую структуру — определённую модель, — и тем самым становится барьером.
Кришнамурти: Итак, как преодолевается этот барьер? Не ясен ли вполне тот факт, что слово не есть предмет? Ни одно слово, будь то итальянское, английское или греческое, не является предметом. Слово «дверь» — это не дверь. Слово, описание, объяснение, не является объясняемым или описываемым: когда это ясно, исчезает зависимость от слова. Далее, мысль строится из слов; она всегда реагирует, опираясь на память и используя словесные структуры. Мысль ограничена словами. Она — раба слов. Может ли человек слушать без вмешательства слова? Вы говорите мне: «Я люблю вас», но что при этом происходит? Слова вообще ничего не значат; но может возникнуть ощущение связи, порождаемое вовсе не реакцией мысли на слова; возможно прямое общение. Поэтому ум, осознающий, что слово — не предмет, что слово, которое есть мысль, создаёт помехи, этот ум слушает свободно, без предубеждения — как это происходит, когда вы говорите: «Я люблю вас».
Можете ли вы слушать, не пытаясь что-либо истолковать, не позволяя своим предубеждениям вмешиваться, вносить искажение, слушать, как вы слушали бы пение птицы? (В Италии так мало птиц; их убивают. Какие же мы ужасные люди.) Можете ли вы слушать пение птицы без какого-либо словесного комментария, без называния, без произнесения фраз типа: «Это чёрный дрозд», «Я хотел бы продолжать слушать его песню»; вы можете слушать без подобного вмешательства — просто слушать? Вы же можете — не правда ли? Далее: можете ли вы точно так же слушать происходящее в вас самих? — без предубеждения, без готовых формул и без искажения — как вы, может быть, слушаете сейчас этот звон колокола [слышен звон колокола], без какой-либо ассоциации, просто слушаете его чистый звук; тогда вы и есть этот звук — вы не воспринимаете его как нечто отдельное от себя.
Участник беседы: Это требует тренировки.
Кришнамурти: Чтобы слушать, вам требуется тренировка! Вас кто-то должен учить! Как только кто-нибудь начинает учить вас, появляются гуру и ученик, авторитет и последователь. Когда звонил тот колокол, слушали ли вы его с полным вниманием, без попыток истолковать? Если вы заметили, что в тот момент говорили себе: «уже полдень», «который час?», «уже пора обедать», вы поняли, что в действительности вы не слушали этот звук с полным вниманием; так что вы сами узнали — никто же вас этому не учил — что вы не слушали.
Участник беседы: Есть разница между звуком колокола или пением птицы, с одной стороны, и словом в предложении, связанным с остальными словами, с другой стороны. Я могу выделить пение птицы, но изолировать слово в предложении я не могу.
Кришнамурти: Слушание птицы имеет объективный, внешний характер. Но могу ли я слушать самого себя, используя слово в контексте предложения; могу ли слушать слово и быть свободным от слова и его контекста?
Вы можете сказать: «Это прекрасный стол». Тем самым вы дали этому столу определённую оценку, вы назвали его прекрасным. Я же могу взглянуть на него и сказать: «Какой уродливый стол!» Таким образом, слово обозначает ваше чувство; оно не является реальным предметом и возникает как связанная с чем-то идея. Можете ли вы посмотреть на своего друга без образа этого друга, созданного вами, — образа, являющегося словом, символом? Мы этого не можем потому, что не знаем, как возник этот образ. Вы говорите мне что-то приятное, и исходя из этого я создаю ваш образ как своего друга; кто-то другой говорит мне нечто неприятное, и аналогичным образом я формирую иной образ; вас я встречаю как друга, а того, другого человека, — совсем не как друга. Но может ли ум вообще не создавать образов, независимо оттого, приятны мне ваши слова или неприятны? Он может прекратить создавать образ, когда я уделяю внимание; тогда образ не формируется, и я могу слушать — могу слушать без всякого образа.
Участник беседы: Нельзя ли вернуться к тому, о чём вы говорили в самом начале: об изменении самих себя в обществе? Как можно действительно изменить себя, когда вы вынуждены оберегать свои отношения? Я живу в капиталистическом мире, и все мои отношения должны быть капиталистическими, иначе я умру от голода.
Кришнамурти: И если бы вы жили в коммунистическом мире, вам также пришлось бы приспосабливаться к нему.
