Кризис современной цивилизации (СИ) - Козлов Валерий (онлайн книга без txt) 📗
Специфика положения интеллигенции в той или иной стране, согласно А.Грамши, отражалась в её политической и религиозной культуре. Это, по его мнению, может объяснить и роль религиозных сект в США: "В Соединенных Штатах наблюдается почти полное отсутствие традиционной интеллигенции, что отражается на общем равновесии интеллектуальных сил... Отсутствие такого широкого слоя традиционной интеллигенции, какой был в странах европейской цивилизации, объясняет отчасти наличие только двух крупных политических партий... и неслыханный рост числа религиозных сект" [31, с. 182]. Но было ли такое положение благоприятно для науки?
Ускорение технического и социального прогресса в США следует, на наш взгляд, объяснять не протестантской этикой или ментальностью, а специфическими условиями развития страны, способствующими формированию специфической ментальности. По мнению Д. Бурстина, некоторые специфические черты американской культуры начинают формироваться еще в колониальный период. И главной причиной здесь были особые условия колонизации. Так, в американских колониях Англии значительно доступнее становится высшее образование. В Англии монополия на присвоение научных званий вплоть до 1827 г. находилась у Оксфордского и Кембриджского университетов. В Америке, однако, не существовало четких правовых различий между колледжем и университетом. Накануне Войны за независимость по крайней мере 9 созданных в колониях учебных заведений присуждали ученые степени. Сами американские колледжи были значительно менее изолированы от общества, находясь под контролем общин поселенцев, т. е. попечителей. Преподаватели были моложе, чем в Англии. Средний возраст преподавателя Гарварда в 1650 г. составлял около 24 лет. Это усиливало позиции попечителей и руководства, не позволяя преподавателям превратиться в самодавлеющую силу. В результате американский колледж стал тем местом, где больше заботились о распространении знаний, чем об их накоплении или сохранении. Борьба сект за влияние способствовала их активному участию в открытии и укреплении престижа "своих" колледжей. Недостаток же абитуриентов приводил к созданию межсектантских советов управления и к религиозной терпимости. Первостепенной целью было не умножение числа образованных людей, а обеспечение региона знающими священниками, юристами, врачами, торговцами, политическими деятелями. Борьба за абитуриентов вела к снижению платы за обучение. И хотя колледж оставался заведением не для бедных (средняя плата за обучение была от 10 до 20 фунтов в год при среднегодовом заработке плотника в 50 фунтов, а преподавателя колледжа - около 100 фунтов), но в целом высшее образование было доступнее, чем в Англии, где его стоимость была не ниже 100 фунтов в год [17, с. 205 - 218]. Таким образом, именно колонизация делала образование более доступным, снижая общий уровень отчуждения для людей интеллектуальных профессий и способствуя их более прочной интеграции в общество. Но одновременно наблюдался и упадок теоретических наук.
Для ослабления отчуждения была важна не только большая доступность высшего образования, чем в Англии. Формировался совершенно иной идеал образованного человека, отличный от веберовского идеала профессии-призвания. Грани между профессиями размывались, а критерием оценки выступали не знания в какой-либо отдельной области, а успешная практика. Преуспевающий священник, например, должен был быть одновременно немного врачом, немного учителем, политиком и т. д. [17, с. 222]. Та же ситуация возникала и в ремесле, где плотник, например, вынужден был делать работу бондаря, столяра-краснодеревщика или сапожника. Дешевизна земли позволяла быстро встать на ноги, постоянное расширение спроса требовало все большего числа ремесленников. Конкуренция между ремесленниками снижала стоимость ученичества, делая его доступным для детей из бедных семей [17, с.222-230]. Думается, что возможность переходить от одной сферы деятельности к другой смежной, отсутствие жесткой специализации способствовали снижению отчуждения, в определенном смысле превращая американского трудящегося (в т. ч. интеллектуала) в большего хозяина своей судьбы, чем был его европейский коллега.
Но особенно явно эти новые качества американской культуры проявились в ХIХ в. в ходе земельной колонизации и промышленной революции. Множество новых поселений, возникающих в ходе колонизации западных земель, стремились обосновать свою "городскую" сущность, влиявшую на стоимость земли, обзаведясь своими колледжами. Из 180 с лишним колледжей и университетов, основанных в те годы и сохранившихся до ХХ в., более 100 возникли за пределами первых 13 колоний. Свою роль здесь играло и соперничество религиозных сект, хотя, как правило, проверка религиозности преподавателей и студентов была запрещена уставами учебных заведений. Деньги на основание вуза собирались обычно среди жителей городка. Уровень "смертности" среди колледжей тоже был высок. Но постоянно появлялись новые. Со второй половины ХIХ в. в США стали возникать так называемые "земельные колледжи", получавшие большие земельные участки от правительства, где обучали обычно практически важным предметам, таким как плотницкое дело, токарное искусство, уход за детьми и т. д. К 1895 г. в них обучалось уже около 25000 человек. Здесь же стали изучать местные сельхозкультуры и выводить новые породы скота. Наконец, здесь же вводится совместное обучение юношей и девушек [19, с. 610-618]. Таким образом, наука и знания не были сконцентрированы в немногих привилегированных местах.
Думается, более широкий доступ к высшему, пусть и не всегда качественному образованию, а также большая полифункциональность и практичность американской интеллигенции способствовали ослаблению отчуждения в этой среде. Как и в случае с ремесленниками, не профессия-призвание, а вариативность возможностей помогала активно включаться в процесс создания нового общества. Но никакой прогресс не дается даром. Интеллигенция США приняла весьма малое участие в фундаментальной научной революции ХIХ в., занимаясь в основном техническими вопросами. Не было создано здесь и учений, легших в основу новой парадигмы социальных наук (марксизм, неокантианство, фрейдизм и др.). В этих сферах США были импортерами. Зато именно здесь возникает система тейлоризма, ставшая организационной основой для перехода к новому бюрократизированному, "одухотворенному" (по терминологии В. Зомбарта) капитализму. Таким образом, рассмотрев проблему отчуждения труда применительно к США ХIХ в., мы можем сказать, что развитие форм отчуждения для интеллектуальных работников по найму прямо зависит от господствующих форм отчуждения в обществе в целом.
Оппонентом А. Грамши по вопросу о сохранении квазисословности интеллигенции среди его современников можно считать немецкого социолога К. Манхейма, писавшего в начале 1930-х гг.: "Такая группа, как интеллигенция, теряет себя лишь в том случае, если отказывается от самосознания и от способности действовать своим особым, только ей присущим образом" [82, с. 158]. Главным качеством интеллигенции, влияющим на ее политическое поведение, К. Манхейм считает критичность мышления: "Приобретенные интеллигентом знания делают его потенциально более лабильным. Он легче изменяет свою точку зрения, ибо способен сопоставить несколько противоречивых подходов к одному и тому же предмету. Иногда эта склонность может противоречить классовым интересам данной личности. Способность схватывать различные стороны одной и той же проблемы и легкость, с какой эта личность принимает иные оценки ситуации, позволяют ей чувствовать себя непринужденно в широкой атмосфере поляризированного общества. Однако это делает ее менее надежным союзником по сравнению с теми, чьи позиции основаны на более ограниченном выборе из всего многообразного спектра явлений, в котором предстает перед ними действительность" [82, с. 105].
Мы, однако, хорошо знаем, чем закончилась для немецкой интеллигенции 1930-х попытка играть свою особую роль в политике. Можно обратиться и к более непосредственному опыту перестройки, закончившейся грандиозным крахом нашей отечественной интеллигенции в 1990-е гг. Как пишет С. Г. Кара-Мурза: "Прорабы перестройки первым делом старались растравить сословное чувство в самой интеллигенции - "возьмемся за руки, друзья, чтоб не пропасть поодиночке!" Выражением осознанного отделения от "массы" и странного рецидива этого сословного сознания в среде "рабоче-крестьянской интеллигенции" стал поток пошлых похвал в ее адрес, который заполнил страницы и эфир во время перестройки" [65, с. 150]. Результаты нам хорошо известны. Советская интеллигенция окончательно перестала быть квазисословием, основная ее масса превратилась в интеллектуальных наемных работников, находящихся под жестким контролем корпоративной и государственной бюрократии, немалая часть маргинализировалась.
