Американские просветители. Избранные произведения в двух томах. Том 2 - Томас Пейн (мир бесплатных книг .txt) 📗
По мере того как мы познаем размеры и устройство Вселенной, расширяются наши знания не только о всемогуществе творца, но также и о его мудрости и благости. Мысль об одиноком мире, катящемся или покоящемся в безбрежном океане пространства, уступает место радостной идее сообщества миров, так счастливо устроенных, что простым своим движением они служат в назидание человеку. Мы видим, что земля наша изобильна, но забываем о том, насколько это изобилие зависит от научного знания огромного механизма Вселенной.
Но что же после этих размышлений нам следует думать относительно христианской идеи о существовании одного только мира размером, как мы выше показали, не более двадцати пяти тысяч миль? Человек, передвигающийся со скоростью три мили в час в течение двенадцати часов в день, направляясь строго по окружности, обошел бы вокруг него менее чем в два года. Увы! Что это значит в сравнении с громадным океаном пространства и всемогуществом творца?
Откуда тогда могло появиться такое однобокое и странное мнение, по которому всемогущий, обладающий миллионами миров, равно зависящих от его покровительства, должен оставить заботу о всех остальных и явиться умереть на нашей планете из-за того, что, как говорят, мужчина и женщина съели яблоко?
С другой стороны, следует ли нам предположить, что каждый из миров в бесконечном пространстве имел своих Еву, яблоко, змия и искупителя? В таком случае лицу, непочтительно именуемому сыном божьим, а иногда и богом, оставалось бы только путешествовать от одного мира к другому, без конца умирая после очень кратких промежутков пребывания в живых.
Именно из-за того, что было отклонено свидетельство, какое представляют собой мироздание и дела божьи для наших чувств, а также [вследствие того, что были отклонены] действия нашего разума над этим свидетельством, было сфабриковано и учреждено такое множество диких и причудливых религиозных систем.
Возможно существование многих религиозных систем, которые не являются дурными в нравственном отношении, а во многих отношениях даже нравственно хороши. Но может существовать только ОДНА истинная религия. И она необходимо должна во всем согласоваться с вечным словом божьим, которое мы созерцаем в его деяниях. Но странная конструкция христианского вероучения такова, что всякое свидетельство, предоставляемое человеку небесами, или прямо противоречит ему, или доводит его до абсурда.
Можно верить, и я всегда с удовольствием убеждаю себя верить в то, что были и существуют люди, убежденные в том, что благочестивый обман может, хотя бы при определенных условиях, принести известное добро. Но однажды предпринятый обман не мог уже впоследствии быть раскрыт, ибо благочестивый обман, как и дурное дело, приобретает пагубную необходимость продолжаться.
Лица, которые первыми проповедовали христианское вероучение и в какой-то мере привнесли в него мораль Иисуса Христа, могли убедить себя, что оно лучше, чем языческая мифология, господствовавшая тогда. От первых проповедников обман перешел ко вторым и к третьим, пока идея о том, что это благочестивый обман, не уступила место убеждению в истинности христианского вероучения, а это убеждение в свою очередь поддерживалось интересами тех, кто кормился его проповедью.
Но хотя это убеждение могло, таким образом, стать почти общим среди мирян, едва ли возможно объяснить непрерывные преследования, в течение нескольких сотен лет обрушивавшиеся на науку и деятелей науки со стороны церкви, иначе как наличием в руках церкви определенных актов или традиций, раскрывавших, что она сама первоначально представляла собой просто благочестивый обман, или иначе как предвидением, что обман этот не удастся сохранить перед лицом свидетельств, доставляемых самим устройством Вселенной.
Показав, таким образом, непримиримость противоречий между реальным словом божьим, как оно существует во Вселенной, и тем, что называют словом божьим, как его показывают в печатной книге, которую всякий человек может сделать, я перейду к трем основным средствам, которые использовались во все времена и, возможно, во всех странах для обмана человечества.
Эти три средства — тайна, чудо и пророчество. Два первых несовместимы с истинной религией, а к третьему всегда необходимо относиться с подозрением.
Что касается тайны, то каждая вещь, которой мы обладаем, в некотором смысле тайна для нас. Наше собственное существование — тайна; весь растительный мир — тайна. Мы не можем объяснить, как желудь, помещенный в грунт, вынуждается к развитию и становится дубом. Мы не знаем, как семя, которое мы высеваем, прорастает и умножается, возвращаясь к нам с таким обильным процентом на столь малый капитал.
Однако факт в отличие от действующей причины не является тайной, ибо мы его видим. Мы знаем также средства, которые мы должны употребить,— положить семя в грунт. Мы знаем поэтому столько, сколько нам необходимо. Что же касается той части процесса, которой мы не знаем, а если бы и знали, то не смогли бы выполнить сами, творец берет ее на себя и выполняет за нас. Для нас это лучше, чем если бы мы были допущены к секрету и вынуждены выполнять операцию сами.
Но хотя всякая сотворенная вещь в этом смысле тайна, нравственная истина может быть названа словом «тайна» не более, чем свет тьмой. Бог, в которого мы веруем,— бог нравственной истины, а не бог тайны или тьмы. Тайна — противник истины. Туман человеческих выдумок — вот что затемняет истину, представляет ее в искаженном виде. Истина никогда не покрывает себя тайной, и тайна, в которую она иногда бывает закутана,— дело ее противника, но не ее самой.
Поэтому религия, будучи верой в бога и осуществлением нравственной истины, не может быть связана с тайной. Вера в бога далека от таинственности и проще всех других верований, ибо она возникает в нас, как выше указывалось, по необходимости. А осуществление нравственной истины, или, иными словами, практическое подражание нравственной благости бога, есть не что иное, как наше поведение по отношению друг к другу по примеру того, как сам он благостен ко всем.
Мы не можем служить богу так, как мы служим тем, кто не может обойтись без таких услуг. Поэтому единственная идея служения богу, которую мы можем иметь,— это идея содействия счастью живых существ, которые сотворены богом. Это не может быть осуществлено удалением от общества и затворнической жизнью в состоянии себялюбивой набожности.
Сама природа и идея религии, если можно так выразиться, доказывают с очевидностью, что она должна быть свободна от всякой таинственности. Религия, рассматриваемая как долг, равно обязательна для каждой живой души и поэтому должна быть понятной и постижимой для всех.
Человек не изучает религию, как он изучает секреты и тайны ремесла. Он изучает религиозное учение путем размышления. Религия возникает из воздействия его собственного ума на вещи, которые он видел и о которых ему случалось слышать или читать, а практика присоединяется к этому сама.
Когда люди, из хитрости или с целью благочестивого обмана, основали религиозные учения, которые несовместимы со словом или делом божьим, [выраженными] в творении, и которые не только выходят за пределы человеческого понимания, но и противоречат ему, им необходимо было изобрести или усвоить слово, которое служило бы в качестве преграды воем вопросам, исследованиям и умозрениям. Слово тайна отвечало этой цели, и случилось так, что религия, не имеющая в себе никаких тайн, оказалась окутана туманом тайны.
Поскольку тайна отвечала всем этим намерениям, за нею последовало чудо в качестве эпизодического вспомогательного средства. Первая служит тому, чтобы смутить ум; второе — тому, чтобы сбить с толку чувства. Первая—тарабарщина, второе—ловкость рук.
Но прежде чем идти дальше, выясним, что надо понимать под чудом.
В том же самом смысле, в каком все может быть названо тайной, все может быть названо и чудом, и одна вещь не большее чудо, чем другая. Слон, хотя он и больше размером, чем клещ, не большее чудо, чем последний; гора — не большее чудо, чем атом. Всемогущей силе не труднее создать одно, чем другое, не труднее создать миллион миров, чем один.
