Опасная бритва Оккама - Переслегин Сергей Борисович (читать хорошую книгу полностью TXT) 📗
185 Работа с системными операторами на профессиональном уровне описана создателем ТРИЗ Г. Альтшуллером и его учениками.
На следующем шаге определяются цели, лежащие за пределами возможности ТРИЗовского подхода то есть начинается структурное исследование самой метанауки, поиск закономерностей более высокого порядка нежели уже изученные «системные операторы» и «процедуры квантования». Важно понять, что все конкретные научные дисциплины являются лишь проявлениями метанауки; иными словами, все они – не более чем Отражения некой единой сущности. А потому всякий прогресс в одной из дисциплин с неизбежностью должен приводить к столь же существенным результатам во всех остальных. То есть мы переходим от концепции «узкого фронта и специализированного познания» к идеологии «широкого фронта и системного познания» – структурные связи и коллективное бессознательное даже архетипические структуры (боги, богини и демоны, и сам Хаос) начинают работать на науку.
На этом пути придется случайно потерять многие привычные убеждения.
Исчезает грань между наукой и паранаукой: и та, и другая рассматривается как совокупность механизмов, служащих для познания истины. Более того, изменяется вечная триединая структура искусство/наука/вера. (Возможно, речь идет о рождении из этих трех сущностей небинарного противоречия: в пространстве мышления граница между верой, наукой и искусством приобретет фрактальный характер?186)
186 У каждой науки есть свои «вечные загадки» типа великой теоремы Ферма, и общая теория систем – не исключение. Давно доказано, что может существовать противоречие, имеющее более чем две стороны и не разбивающееся на любую конечную комбинацию бинарных противоречий. Однако это – чистая «теорема существования». Не только построить такое противоречие, но хотя бы получить намек, как оно может выглядеть не удается.
Наука потеряет индустриальным характер, центр тяжести исследования вновь смещается от больших коллективов к отдельным исследователям или малым группам.
Ликвидируется государственное финансирование науки, наука отделяется от государства, образуя собственные независимые организационные структуры производящие информацию и продающие ее на свободном рынке.
Опять-таки отметим, что в России такая революция уже произошла. Пока, правда, она воспринимается как вселенская катастрофа и гибель культуры. «Утечка мозгов» из страны будет продолжаться до тех пор, пока русские ученые не поймут, что реальной платой за грант является утрата суверенитета мышления. (Говоря другим языком: собственно научные исследования равным образом не оплачиваются по обе стороны океана. Грант является паллиативом – часть своего рабочего времени ученый тратит на то, чтобы получить его и таким образом добыть средства к существованию. Но из множества способов заработать на жизнь грант не является ни самым эффективным, ни самым достойным.)
Интенсифицированная наука подразумевает совершенно иную систему образования. Точнее говоря, метасистему. Ошибка, допущенная создателями коммунистических утопий, которые все, без исключения, являются педагогическими утопиями», заключалась в отсутствии Истины «мета». Метаобразование и соответственно метавоспитание следует понимать как структурирование учителем «личной вселенной» Ученика. Здесь опять речь идет о рекурсиях: если образование учит чему-то, то метаобразование объясняет, как в наиболее общем случае это что-то изучить.
ресурсы, лежащие на этом пути, очень велики. Так, 80% населения учило в школе иностранный язык, но не знает его. Между тем в мозгу накоплено огромное количество соответствующей информации: одних только видеофильмов и компьютерных игр вполне достаточно для того, чтобы в подкорке сформировалось устойчивое семиотическое пространство английского языка. Проблема в том, что эта информация не может быть сознательно использована. С точки зрения метаобразования правильно сказать: «проблема лишь в том...»
Метапедагогика подразумевает отказ от понимания образования как механизма вовлечения личности в данный конкретный социум. (С этой точки зрения «консервативная со знаком плюс» функция образования – сохранение накопленной в обществе информации – сопровождается функцией «консервативной со знаком минус» – сохранением в неизменной форме структуры социума, подсистемой которой является образование.) Иными словами, речь идет о резком снижении входного информационного сопротивления системы «Образование».
Эти и другие метаоператоры позволят ускорить развитие и интенсифицировать общественную жизнь если не всей России, то, во всяком случае, русской интеллигенции, которая, заметим, представляет собой довольно-таки «толстую» в сравнении с другими евроориентированными странами прослойку. Схема, предложенная на этих страницах, может быть реализована как совокупность конечного числа вполне конкретных программ, таких как «Гуттенберг» (перевод в общедоступную электронную форму всей накопленной в стране информации, обеспечение повсеместного неограниченного доступа граждан к компьютерным сетям), «Модернизация образования» (программа резкого перемешивания возрастных страт в обществе через реализацию закона об обязательном подтверждении среднего образования – в самом деле можно ли считать нормальным, что даже среди учителей лишь очень небольшой процент способен сдать экзамен за десятилетку по любому предмету, кроме собственного), «Электронная демократия» (прекрасно описана Д. Симмонсом в «Падении Гипериона») и пр. Заметим, что указанные проекты даже не являются ресурсоемкими – в обычном смысле этого слова. Они могут быть осуществлены. Они будут осуществлены – раньше или позже, здесь или за Великой Стеной.
И что же тогда ?
Понадобилось на удивление много времени, чтобы обнаружить структурную эквивалентность миров утопий и антиутопий, очевидную из самых общих соображений. «Если XIX столетие искало способ построить утопию, то XX век более всего опасался, что утопия будет построена».
Заметим, однако, что утопические/антиутопические миры возбуждают сильные чувства – не суть важно, со знаком «плюс» или со знаком «минус». Само по себе это подразумевает полноту жизни личности в таком «хорошем»/«плохом» обществе. По сравнению с размеренной и зачастую скучной (в том плане, что с человеком от рождения до самой смерти не происходит ничего существенного, провоцирующего личностный рост) жизнью в современном демократическом мире можно говорить о некой «прогрессивности» «миров, которых нет (и не должно быть)».
Жизнь в условиях информационного и структурного равновесия, слабых эмоций, высокой обеспеченности и низкой ответственности вряд ли может рассматриваться как положительный вариант, ибо давно сказано: «Не ищите Истину в комфортном существовании».
Заметим теперь, что симметричность утопий–антиутопий подразумевает существование механизма «выбора», отвечающего личности на вопрос: в каком из миров – лучшем или же худшем – она существует? Очевидно, что таковой механизм носит субъективный характер.
То есть мы находимся в рамках некой байки «о двух супругах в Колизее». Оба были в одном и том же Риме в одних и тех же условиях. Тем не менее тоннель Реальности, принадлежащей жене («Я была в полном восторге: я находилась на ступенях древнего Колизея и видела тени римских патрициев, заполняющих трибуны, Цезаря в пурпурной тоге и гладиаторов, я была счастлива от того, что довелось это пережить...»), отличается от Тоннеля Реальности, в котором живет ее муж («Сижу на грязных ступенях кретинского Колизея и думаю о тех проститутках, ворах и бандитах, которые сидели здесь до меня...»).
Это различие, согласимся, достаточно принципиальное, не определяется никакими объективными факторами. Оно всецело находится в руках Личности, которая вправе жить в любом из альтернативных Представлений Мира.
Понятно, что «притча Колизея» всеобща, она точно так же справедлива для «обыденного» буржуазно-демократического мира. Но там «расстояние» между вариантами гораздо меньше, соответственно, оно порождает меньшие противоречия. С этой точки зрения западный обыватель всегда живет нормальной жизнью – чуть( лее или чуть менее счастливой. Для жителя же утопии/ антиутопии (например, советской) возможна либо очень радостная, либо – очень несчастная жизнь.
