В сетях феноменологии. Основные проблемы феноменологии - Разеев Данил Николаевич (читать книги регистрация .txt) 📗
Двойная интенциональность рефлексии действует в осмыслении времени сознания так же безупречно, как в осмыслении опыта чужого, не давая сводить его к собственному. Нейтральность метапозиции означает только беспристрастность видения — способность видеть то, что есть, а не то, что диктует мне собственное смысловое пространство, а чужому — чужое, способность преодолевать непроницаемые смысловые оболочки, изолирующие собственное и чужое. «Над» рефлексии необходимо только для того, чтобы видеть «сквозь» обособленность собственного и чужого миров. Пространство между собственным и чужим приоткрывается именно из мета — позиции, не позволяющей одному топосу мысли поглотить другой.
И все — таки достаточен ли когнитивный потенциал классической трансцендентально — феноменологической рефлексии для того, чтобы сделать доступной со — бытийность собственного и чужого, а не инверсию прежних отношений господства и подчинения? В состоянии ли трансцендентальная рефлексия привести к очевидности само чужое, а не его заместителя из сферы преднайденного смысла? Или же для этого требуется существенная трансформация если не самой рефлексивной установки, то задействованных в ней способов смыслообразования?
Размежевание собственного и чужого, такое очевидное на эмпирическом уровне, насущное на регионально — культурологическом, оказывается бесконечно малым различием в сфере трансцендентального опыта. Там, где соотносятся друг с другом абсолютный индивид — эйдос Я, архетип возможностного бытия, зачинатель всевозможных смысловых порядков, для которого не существует даже такой ограничительной предпосылки, как мир, [318] и неотличимое от его друговости интендированное бытие, предназначение которого совпадает с телосом эйдетического Я — дать в чистой интуиции универсум произвольной инаковости, [319] не обусловленный никаким фактически сложившимся смысловым строем, никакой сколь угодно всеобщей актуальной нормой собственного.
Приостановить развертку произвольных возможностей переиначивания Я (и его миров) значит не достичь эйдоса, оконечить эйдос произвольным (в смысле дурной субъективности) регрессом эйдетического к фактическому, неисчерпаемой избыточности к вырожденной локальной общности.
Респонсивное различие существует только для эмпирического я, заранее ограниченного в «что» ответа устоявшимся порядком, черпающего безграничность в чужом, на вызов которого приходится отвечать. Конечно, и трансцендентальное Я в сфере эмпирической типики безотчетно ограничивает себя сложившимися и непрерывно подтверждаемыми смысловыми структурами. При этом базисные структуры неизбежно наделяются универсальностью и способностью неограниченно расширять пределы своей значимости. Гетерогенное, чужеродное безотчетно или отчетливо ассимилируется в качестве собственного и перестает быть чужим.
Такая ассимиляция более чем компенсируется в эйдетической интуиции: достичь собственно эйдоса Я значит непрерывно генерировать все новые варианты иных возможностей. Не ассимилятивное поглощение чужого, но свободное продуцирование иного и иного — вот способ существования эйдоса Я. Настаивать на бесконечной открытости вариаций всякой инаковости, сбываться в качестве безгранично иного себя — единственный способ реализовать собственное возможностное бытие для Я.
Однако Я, достигающее себя в эйдетической интуиции, постигающее себя в трансцендентальной рефлексии, не владеет способом образования собственного эйдоса, который освободил бы трансцендентального субъекта от сопринадлежности исторически сложившемуся жизненному миру.
Остается неисполненным утверждение основателя феноменологии о том, что
мы в состоянии и вполне осознанно, в совершеннейшей свободе переосмыслить наше человеческое историческое существование и то, что при этом можно истолковать как его жизненный мир. И как раз в этом свободном варьировании и пробегании жизненномировых мыслимостей и выступает с аподиктической очевидностью тот сущностно — всеобщий состав, который проникает собой все варианты, как мы можем с аподиктической очевидностью убедиться. При этом мы избавились от всякой связи с фактически значимым историческим миром, рассматривая его лишь как одну из мыслительных возможностей. [320]
Мы как раз не располагаем имагинативными вариациями жизненного мира, которые бы не повторяли интеллигибельный состав единственного и единственно действительного мира.
Все пробы свободных вариаций презентируют, правда, всеобщие структуры, но характеризующие фактически значимый исторический мир. Выделенные и описанные самим Гуссерлем в «Кризисе европейских наук» априорные смысловые структуры жизненного мира относятся к способам данности именно этого фактического мира, а вовсе не определяют его как «одну из мыслительных возможностей», сопоставляя с нею иные возможные миры, в горизонте которых и мог бы доопределиться эйдос жизненного мира.
Эйдос как архетип могущего быть надежно перекрыт сущностным видом присутствующего. Этот последний и предочерчивает вокруг себя пространство собственных имагинативных вариаций, не выводящих из круга присутствия. Для эйдоса — имагинативного абсолюта — нет образца в трансцендентальном пространстве, нет и закона его формирования. Даже когитальное Я в перспективе эйдоса Я видится ограниченной эмпирической модификацией трансцендентальной субъективности. Как следует «свободно» переиначивать смысловое ядро, чтобы вывести из неопределенности всеобщую структуру Я, истории, жизненного мира? Сие неведомо.
В рефлексивной эйдетической интуиции должны быть заданы два смысловых ядра, но одно из них — сам эйдос — дано только как бесконечная задача. Его место, место отсутствующего, занимают бесконечные вариации фактических, наличных смыслообразований.
Таким образом, выясняется, что когнитивного потенциала трансцендентально — феноменологической рефлексии недостаточно для того, чтобы привести к очевидности самое свое — эйдос феномена, сущностное ядро сферы собственного. Эйдос, который истаивает в воздухе чистых возможностей, который образуется мультипликацией вариаций данного, — это еще и вовсе не сущностный вид. Ставя осмысленную и необходимую задачу постижения эйдоса, феноменология не дает способа ее решения. Выражаясь в терминах респонсивной феноменологии, эйдос — это вызов, или притязание, с которым классическая феноменология обращается к исследователям сознания, требуя ответа. Ответа креативного, ведь другого, который бы заполнил лакуну между задачей и решением, опираясь на готовые схематизмы, не существует.
Метод имагинативных вариаций становится действенным только вместе со вторым неотъемлемым компонентом феноменологического исследования — вместе с предъявлением очевидной данности, альтернативной тому феномену, эйдос которого исследуется. Альтернативная Я и миру очевидность первоначально схватывается как чужое, даже ирреальное, наконец, что самое важное, как нечто несовозможное собственно феномену, или феномену собственного.
В сопоставлении с ирреальным, но таким же всеобъемлющим миром реальный мир приобретает — для сознания — ту систему координат, в которой возможно конституирование сущностно — всеобщих смысловых структур. Не дурной бесконечностью перебора всех возможных вариаций, а сопоставлением с чужеродным несовозможным феноменом доопределяется, возводится в эйдос аморфная всеобщность действительного мира. Эту альтернативную очевидность не нужно измышлять. Она уже присутствует в смысловом пространстве сознания. Речь идет о мифе. Его инородная и равномощная миру очевидность фундировала некогда бывший жизненный мир.
Миф в его новой функции проявителя базисных смысловых структур мира можно уподобить рентгеновскому лучу, т. е. тому чужеродному, которое может проникнуть сквозь слои, ткани, уровни жизненно — мировых очевидностей вплоть до остова, которым держится мир, вплоть до невидимых инфра — структур, предельных бытийных констант и их конфигураций, формирующих топологию мира.
