Философ на краю Вселенной. НФ–философия, или Голливуд идет на помощь: философские проблемы в научно– - Роулендс Марк
Сильное и слабое будущее
Два разных способа связи с будущим определяют и те две возможности, в рамках которых вы, я или Рой способны располагать будущим. Мы можем обладать им в концептуальном смысле, при условии, что желания наши концептуально направлены в будущее, или же не в концептуальном — если в планах наших отсутствует ясная концепция будущего.
Как подсказывает мне интуиция, тот, кто обладает будущим в концептуальном смысле, связан с ним более тесно, чем тот, кто обращен в будущее неконцептуально. Вопрос лишь заключается в том, можем ли мы как—то обосновать это предположение?
Я думаю, да. Человек, обладающий будущим в концептуальном смысле, куда более способен правильно организовать свое нынешнее поведение, чем тот, чьи желания неконцептуальны. Лишь потому, что Рой обладает ясной концепцией будущего, он способен уже сейчас, в настоящем, направить всю свою энергию на то, чтобы попасть в лабораторию Элдона Тирелла. И, поскольку Рой направляет свою энергию на цель, которая может быть достигнута лишь в будущем, он вкладывает в это будущее немало времени и сил. Таким образом, более прочную связь Роя с грядущими событиями можно объяснить с точки зрения большей дисциплины, которую он прилагает к своим действиям и умонастроениям в настоящем, ориентируя их на цель, что может быть достигнута лишь со временем. А такое невозможно без ясной концепции будущего.
Почти все мы склонны жить «для завтрашнего дня». Многое из того, что мы делаем в настоящем, предназначено не для настоящего, но для будущего. Для этого мы получаем образование, делаем карьеру; невзирая на многочисленные искушения, сохраняем верность своему партнеру; следим за весом, спешим застраховать свою жизнь и т. п. Но даже самые обыденные, не заслуживающие нашего внимания решения также нередко обращены в будущее. Нет, я не стану больше пить, иначе завтра встану совсем больным. Нет, я не стану есть шоколадку, а то это перебьет мне аппетит. У некоторых людей ориентация на будущее граничит с неврозом. Но даже у тех, кого принято считать нормальными, подавляющее большинство поступков не просто связано с будущим, но концептуально ориентировано на него.
Тот же Рой, чьи желания концептуально направлены на будущее, вложил в него куда больше сил и энергии, чем всякий, кто связан с будущим неконцептуально. Именно ясное представление о том, каким должно быть его будущее, заставляет Роя тщательно обдумывать все его нынешние поступки. И потому, учитывая вышесказанное, я намерен использовать следующую терминологию: человек обладает слабым будущим, если он устремлен к нему неконцептуально. Тот же, кто связан с будущим на концептуальной основе, обладает его сильной версией. Следовательно, разница между сильным и слабым будущим объясняется прежде всего тем количеством усилий, которые были затрачены нами в настоящем в расчете на грядущие достижения.
Соотношение между двумя этими типами будущего примерно таково: если у вас есть сильное будущее, значит, автоматически есть и слабое. Рой, направивший все свои помыслы и поступки на достижение грядущих целей, располагает сильным будущим (а следовательно — и слабым). Но бывает и иначе: человек — или репликант — может иметь слабое будущее, не обладая при этом сильным. Как правило, это случается с теми, у кого нет ясно выраженной концепции будущего. Для удовлетворения наших желаний требуется время, и это, без сомнения, связывает нас с будущим. Но связь эта остается слабой, ибо отсутствие концептуального подхода не позволяет нам должным образом организовать свои действия, направив их на достижение грядущих целей.
Утрата будущего и урон, наносимый нам смертью
Смерть наносит нам ущерб, поскольку лишает нас будущего. Однако мы уже знаем, что будущее может быть слабым или же сильным. Способна ли эта разница повлиять на ущерб, наносимый нам смертью? Как знать, не страдает ли от нее прежде всего тот, чье будущее можно назвать сильным?
Я лично склонен утвердительно ответить на этот вопрос. Тот, кто строит свое настоящее таким образом, чтобы сформировать для себя определенный тип будущего, связан с ним намного теснее, чем тот, кто ориентирован на будущее более слабо. Следовательно, первый теряет в случае смерти куда больше, чем второй.
Для того чтобы лучше понять эту мысль, обратимся к следующей аналогии. Два человека отправляются на Олимпийские игры, чтобы состязаться там в троеборье. Один из них тренировался годами, подчинив всю свою жизнь заветной цели. Другой — ленив и инертен, так что и на Олимпиаду он попал едва ли не случайно. Ни одному из них не удается победить — проще говоря, они лишаются возможных медалей. Но чья утрата будет в данном случае ощутимее? Разумеется, первого спортсмена — ведь он куда больше вложил в достижение намеченной цели. Так что и потерю свою он воспримет куда острее.
То же самое можно сказать и об ущербе, наносимом нам смертью. Чем больше вы вложили в будущее, сориентировав на него свои нынешние поступки, тем значительнее будут ваши потери в случае утраты этого будущего. И потому человек, обладающий сильным, или концептуальным будущим, теряет в случае смерти много больше, чем тот, кто располагает лишь слабым, или неконцептуальным будущим.
Смерть и смысл жизни
Итак, мы сумели выяснить, почему смерть наносит ущерб тому, кто умирает. Происходит это по той простой причине, что смерть лишает нас будущего. Но тут важно отметить, что мы обладаем будущим лишь постольку, поскольку все мы нацелены на него. Только этим и объясняется тот факт, что смерть способна причинить нам вред, хотя в тот момент, когда она приходит, мы перестаем существовать. Однако было бы разумным предположить, что ущерб, наносимый нам смертью, определяется ценностью того, что она забирает у нас, — иными словами, ценностью жизни. Смерть лишает нас будущего, но это возможно лишь потому, что все мы нацелены на будущее. Следовательно, ценность жизни, а вместе с этим и смысл жизни должны быть непосредственно связаны с нашей устремленностью в будущее. Вопрос лишь в том — каким именно образом?
В своих рассуждениях мы исходили из того факта, что смерть — это предел жизни, следовательно, она не может быть частью жизни, так же как граница зрительного пространства не может быть частью этого пространства. Но то же самое можно сказать и о любом моменте действительности. Разделим жизнь обычного человека на произвольные отрезки времени. Неважно, какой они при этом будут длины, — просто для ясности назовем каждый из них моментом. И теперь, вместо того чтобы рассматривать человеческую жизнь в целом, обратим наше внимание на эти отрезки. Попробуем представить, что происходит, когда один момент сменяется другим. В точке перехода образуется своеобразный рубеж — конец предыдущего момента и начало нового. Однако сам этот рубеж не входит ни в один из отрезков времени — а иначе бы он не был рубежом. Следовательно, конец, или смерть каждого момента человеческой жизни не может быть частью этого момента.
И потому, когда мы говорим, что нацелены на будущее, это по сути означает, что в каждый момент нашей жизни мы связаны с будущими моментами, даже если они пока еще не существуют. Благодаря этому подобные моменты и становятся нашими. Рождение каждого такого момента в то же время означает смерть предыдущего. Мысль о том, что рождение чего—то, принадлежащего лично мне, служит одновременно концом того, что также принадлежит мне, позволяет сделать заключение о линейности времени.
Неотделимо от этого и понятие исключения. Осуществление одного желания неизбежно исключает осуществление другого. Почему? Да потому, что время линейно. Удовлетворение одного желания за счет другого, реализация одного плана взамен остальных, — все это в совокупности и определяет характер нашего существования. Именно выбирая, мы становимся тем, что мы есть.
Однако подобное становление возможно лишь за счет исключения всего остального. Вы становитесь чем—либо только потому, что следование одному — избранному — плану исключает другие планы и намерения. Любой способ существования возможен лишь в том случае, если он автоматически вычеркивает все прочие. Если бы это было не так, мы бы представляли из себя не более чем бесформенную онтологическую массу.
