Очерк теории познания Гетевского мировоззрения, составленный принимая во внимание Шиллера - Штайнер Рудольф
С нашей внутренней жизнью дело обстоит не так ясно. Однако и здесь более точное размышление заставит исчезнуть всякое сомнение в том, что и наши внутренние состояния выступают на горизонте нашего сознания таким же образом, как вещи и факты мира внешнего. Какое-нибудь чувство навязывается мне столь же непрошенно, как и световое ощущение. Что я привожу это чувство в более близкое отношение к моей собственной личности, это здесь не имеет значения. Мы принуждены пойти еще дальше. Само мышление является нам прежде всего как предмет опыта. Уже приступая к исследованию нашего мышления, мы противополагаем его нам самим и представляем себе его первоначальный образ возникающим откуда-то из неизвестности.
Это не может быть иначе. Наше мышление, особенно если принять его во внимание как форму индивидуальной деятельности внутри нашего сознания, есть собственно рассмотрение, т. е. оно направляет свой взор вовне на нечто ему противостоящее. На этом его деятельность сначала и останавливается. Оно смотрело бы в пустоту, в ничто, если бы нечто не противополагалось ему.
Этой форме противополагания должно подчиниться все, чему надлежит стать предметом нашего знания. Мы не в состоянии подняться над этой формой. Если мы хотим иметь в мышлении средство глубже проникнуть в мир, тогда оно само должно сначала стать опытом. Мы должны найти мышление среди фактов опыта как один из таковых фактов.
Только в таком случае наше мировоззрение не будет лишено внутренней целостности. Оно тотчас лишилось бы ее, если бы мы внесли в него чуждый ему элемент. Мы выступаем навстречу одному лишь чистому опыту и внутри его самого ищем тот элемент, который бросает свет на самого себя и на остальную действительность.
5. Указание на содержание опыта
Посмотрим теперь, что такое чистый опыт. Что содержит он, проходя перед нашим сознанием без обработки нашим мышлением? Он есть лишь некая совместность в пространстве и последовательность во времени; совокупность одних лишь бессвязных отдельностей. Ни один из предметов, появляющихся и исчезающих, не имеет чего-либо связующего их между собою. На этой ступени факты, нами воспринимаемые и внутренне переживаемые, абсолютно безразличны друг для друга.
Мир предстоит нам как многообразие совершенно равноценных вещей. Никакая вещь, никакое событие не может предъявлять требования на большую роль в мировом свершении, чем любое другое звено этого мира опыта. Чтобы уяснить себе, что то или иное событие имеет большее значение, чем какое-либо другое, мы должны уже не только наблюдать вещи, но и поставить их в мысленное соотношение между собою. Рудиментарный орган какого-нибудь животного, не имеющий для его органических функций, быть может, ни малейшего значения, для опыта совершенно равноценен с важнейшим органом животного
тела. Эта большая или меньшая важность становится нам ясной, лишь когда мы размышляем о соотношениях отдельных звеньев наблюдения, т. е. когда мы обрабатываем опыт.
Стоящая на низкой ступени организации улитка для опыта равноценна с наиболее высокоразвитым животным. Разница в совершенстве организации выявляется для нас лишь тогда, когда мы данное многообразие охватываем и прорабатываем посредством понятий. В этом отношении равноценны культуры эскимоса и образованного европейца; значение Цезаря для исторического развития человечества с точки зрения чистого опыта нисколько не больше значения любого из его воинов. В истории литературы Гете стоит не выше Готшеда, если смотреть на них с точки зрения чисто опытных фактов.
На этой ступени рассмотрения мир представляет собою мысленно совершенно ровную плоскость. Ни одна часть этой плоскости не возвышается над другой; ни одна часть не обнаруживает никакого мысленного различия перед другой. Только когда искра мысли падает на эту. плоскость, начинают выступать возвышения и углубления, одно оказывается более или менее возвышающимся над другим, все располагается определенным образом, перекидываются нити от одного образования к другому; все становится завершенной в себе гармонией.
Полагаем, что нашими примерами мы достаточно пояснили, что мы понимаем под этим большим или меньшим значением предметов восприятия (принятых здесь равнозначными с предметами опыта) и что мы разумеем под тем знанием, которое возникает лишь при рассмотрении этих предметов во взаимной связи. Полагаем, что этим мы одновременно отстранили и возражение, будто наш мир опыта обнаруживает уже бесконечное различие в своих объектах еще прежде, чем мысль прикоснулась к нему. Ведь красная поверхность отличается от зеленой и без содействия нашего мышления. Это правильно. Но если бы кто-нибудь вздумал опровергнуть нас этим, то он показал бы, что совершенно не понял нашего утверждения. Ибо мы как раз утверждаем, что опыт дает нам бесконечное множество отдельностей. Эти отдельности, естественно, должны отличаться друг от друга, иначе они не предстояли бы нам бесконечным, бессвязным многообразием. Не об отсутствии различий между воспринятыми вещами идет речь, а об их совершенной бессвязности, о безусловном безразличии отдельного чувственного факта для нашей цельной картины действительности. Именно потому, что мы признаем бесконечное качественное различие, мы и принуждены так утверждать.
Если бы нам предстояло законченное в себе, гармонически расчлененное единство, мы, конечно, не могли бы говорить о безразличии друг для друга отдельных членов этого единства.
Если бы кто-нибудь нашел поэтому наше вышеприведенное сравнение несостоятельным, то он показал бы, что взглянул на него не с надлежащей точки зрения. Было бы, конечно, ошибочным, если бы мы захотели сравнить бесконечно разнообразный мир восприятия с гладкой однообразной плоскостью. Но наша плоскость должна изображать вовсе не многообразный мир явлений, а лишь ту единую общую картину, которую мы имеем об этом мире, пока мышление его еще не коснулось. В этой общей картине каждая отдельность после обработки мышлением является не такой, как нам передают ее одни лишь органы чувств, а уже с тем значением, какое она имеет для всей целой действительности. Таким образом, она является с качествами, которые у нее в форме опыта совершенно отсутствуют.
По нашему убеждению, Иоганнесу Фолькельту отлично удалось в точных очертаниях обрисовать то, что мы вправе назвать чистым опытом. Он прекрасно охарактеризовал это еще пять лет тому назад в своей книге о "Теории познания Канта", а в своем новейшем труде "Опыт и мышление" он еще дальше разработал вопрос. Правда, он это сделал для подтверждения воззрения, в основе расходящегося с нашим, и с существенно иным намерением, чем какое мы преследуем теперь. Однако это не может помешать нам привести здесь его превосходную характеристику чистого опыта. Он просто описывает нам картины, которые в ограниченный промежуток времени совершенно бессвязным образом проходят перед нашим сознанием. Фолькельт говорит: "Теперь, например, содержанием моего сознания является представление, что я сегодня прилежно работал; непосредственно к этому присоединяется содержание представления, что можно с чистой совестью пойти прогуляться; но вдруг вступает картина открывающейся двери и входящего почтальона; образ почтальона является то протягивающим руку, то раскрывающим рот, то делающим противоположное этому; в то же время с содержанием восприятия раскрывания рта соединяются разные слуховые впечатления и среди них одно, сообщающее, что пошел дождь. Образ почтальона исчезает из моего сознания и вступающие теперь представления имеют по очереди следующее содержание: взятие ножниц, распечатывание письма, упрек за неразборчивый почерк, зрительные образы самых разнообразных письменных знаков, соединенные с ними различные фантастические картины и мысли; едва кончился этот ряд, как снова возникает представление прилежной работы и соединенное с недовольством восприятие продолжающегося дождя; но и то и другое исчезает из моего сознания и всплывает представление такого содержания: что трудный вопрос, считавшийся разрешенным благодаря сегодняшней работе, вовсе не разрешен; одновременно с этим выступают представления о свободе воли, об эмпирической необходимости, об ответственности, о ценности добродетели, о непостижимости и т. д., и все они сплетаются друг с другом самым разнообразным и сложным образом; так это продолжается все в том же роде". Здесь дается нам для определенного ограниченного промежутка времени описание того, что мы действительно испытываем; дается та форма действительности, в которой мышление не принимает никакого участия.
