Американские просветители. Избранные произведения в двух томах. Том 2 - Томас Пейн (мир бесплатных книг .txt) 📗
Книга Иова по своему характеру отличается от всех книг, нами до сих нор рассмотренных. В ней нет ни убийств, ни вероломства, она содержит размышления ума, находящегося под сильным впечатлением превратностей человеческой жизни, борющегося с ними и уступающего их напору.
Это прекрасно сделанное соединение добровольной покорности с невольным протестом, оно рисует нам состояние человека, каким оно подчас бывает, когда он склонен скорее сдаться, чем быть способным к дальнейшему существованию. Однако долготерпение не занимает много места в характере того лица, о котором говорится в книге. Напротив, его горесть часто бывает буйной, но он еще пробует ее обуздать и как будто готов посреди все возрастающих бедствий взять на себя тяжкую обязанность быть довольным.
В первой части «Века разума» я почтительно отзывался о книге Иова. Но я не знал тогда того, что узнал впоследствии, а именно что, судя по всему, книга Нова не принадлежит к Библии.
Я знаком с мнением по этому вопросу двух еврейских комментаторов: Абенезра {43} и Спинозы. Оба они говорят, что книга Иова по своему характеру не является еврейской, что особенности композиции и драматичность повествования не могут быть признаны еврейскими, что она была переведена на еврейский с другого языка, а автор книги был язычником. Лицо, выведенное под именем сатаны (это первое и единственное упоминание о нем во всей Библии), не соответствует никаким представлениям древних евреев. То же относится к двум собраниям, которые созвало божество из тех, кто в книге называется сынами божьими, и к тому знакомству, которое, как утверждается, сатана поддерживал с богом.
Можно заметить также, что книга носит следы ума, просвещенного наукой, в то время как евреи, не будучи этим знамениты, отличались крайним невежеством. Намеки на предметы натурфилософии в ней часты и ярки, отличаясь от всего, что встречается в подлинно еврейских книгах.
Астрономические названия Плеяд, Ориона и Арктура являются греческими, а не еврейскими. Из Библии же вовсе не видно, чтобы евреи сколько-нибудь знали астрономию или изучали ее. Они не перевели этих названий на еврейский язык, но приняли их так, как нашли в поэме.
Не вызывает сомнения, что евреи переводили литературные произведения языческих народов на еврейский язык и перемежали их со своими собственными. Об этом свидетельствует тридцать первая глава Притч. Там говорится (ст. I): «Слова Лемуила царя. Наставление, которое преподала ему мать его». Этот стих стоит в качестве предисловия к последующим притчам, притчам не Соломона, а Лемуила. А этот Лемуил не был царем ни Израиля, ни Иудеи, но какой-то другой страны, а следовательно, язычником.
Однако евреи приняли его притчи. Поскольку они не могли сказать, кто был автором книги Иова или как она к ним попала, и поскольку она по стилю отличается от еврейских писаний и совершенно не связана ни с одной книгой или главой Библии, будь то до нее или после, она имеет все признаки первоначально языческой книги [17].
Составители Библии и знатоки хронологии, эти упорядочиватели времени, как будто совершенно растерялись, не зная, куда и как поместить книгу Иова, ибо она не содержит ни одного исторического обстоятельства, ни одного намека, дающего возможность определить ее место в Библии.
Но признаться миру в своем незнании не отвечало намерениям этих людей. Поэтому они отнесли ее к 1520 г. до Р. X., т. е. ко времени, когда израильтяне были в Египте, имея для этого не больше оснований, чем если бы я заявил, что она написана еще на тысячу лет раньше. Однако вероятно, что она древнее любой из книг Библии, и ее одну можно читать без негодования или отвращения.
Мы ничего не знаем о том, каков был древний языческий мир (как его называют) до эпохи евреев, которые обычно злословили и чернили нравы всех других народов. Мы научились называть их язычниками именно из еврейских источников.
Но, насколько мы знаем, они были, наоборот, справедливыми и нравственными людьми и не предавались подобно евреям жестокости и мести. Мы не знаем, какую религию они исповедовали. Похоже, что у них в обычае было изображать добродетель и порок в образах, как это ныне делается при помощи скульптур и картин. Но из этого не следует, что они поклонялись им больше, чем мы.
Я перехожу теперь к книге Псалмов, которая не требует особых замечаний. Некоторые из псалмов нравственны, другие же выражают крайнюю мстительность. Большая часть из них связана с определенными местными обстоятельствами жизни еврейской нации того времени, когда они были написаны, обстоятельствами, с которыми мы не имеем ничего общего.
Однако называть их псалмами Давида — ошибка или обман. Они подобно нынешним песенникам суть собрание разных песен, принадлежащих разным поэтам, жившим в разное время. 137-й псалом {45} не мог быть создан ранее, чем четыреста лет спустя после Давида, ибо он был написан в ознаменование определенного события — вавилонского пленения евреев, которое произошло не ранее этого времени. «При реках Вавилона — там сидели мы и плакали, когда вспоминали о Сионе; на вербах, посреди его, повесили мы наши арфы. Там пленившие нас требовали от нас слов песней, и притеснители наши — веселья: спойте нам из песней Сионских». Это все равно, как если бы американцу, французу или англичанину сказали бы: спой нам одну из ваших американских, или французских, или английских песен.
Это замечание, касающееся времени написания упомянутого псалма, может пригодиться лишь для того, чтобы показать (наряду с другими, уже упомянутыми примерами) тот обман, в котором находился мир относительно авторства Библии.
Ни времени, ни месту, ни обстоятельствам в ней не придавалось значения, а имена людей были накрепко присоединены к отдельным книгам, которых эти люди не могли написать, как не могли они шествовать за своим собственным гробом.
Книга Притч. Она, как и псалмы,— сборник, причем составленный из произведений авторов, принадлежащих к другим нациям, помимо еврейской, как я показал это в замечаниях на книгу Иова. Кроме того, некоторые из притч, приписываемых Соломону, не появились ранее двухсот пятидесяти лет по смерти Соломона. В 1-м стихе 25-й главы говорится: «И это притчи Соломона, которые собрали мужи Езекии, царя Иудейского».
От Соломона до Езекии прошло двести пятьдесят лет. Когда человек знаменит, а имя его широко известно, его склонны делать ответственным за вещи, которых он никогда ни говорил, ни совершал. По всей вероятности, так случилось и с Соломоном. Похоже, что в те времена было модно сочинять притчи, как теперь анекдоты, и приписывать их авторство тем, кто их никогда не видел.
Книга Екклезиаста, или проповедника, также приписывается Соломону, для чего есть много оснований, даже если это не так. Она написана в виде размышлений находящегося в уединении старого развратника, каким на самом деле был Соломон, который, вспоминая сцены, которыми он более не может наслаждаться, восклицает: «Все суета!»
Многие из метафорических выражений чувств темны, вероятнее всего, из-за перевода; но осталось достаточно, чтобы показать, что в оригинале они были очень красочны [18]. Из того, что до нас дошло о характере Соломона, явствует, что он был остроумен, тщеславен, распутен и, наконец, меланхоличен. Он спешил жить и умер, утомившись от мира, в возрасте пятидесяти восьми лет.
Семьсот жен и триста наложниц хуже, чем ни одной; хотя они могут влечь за собой видимость высшего наслаждения, но убивают блаженство страсти уже тем, что ей не на чем остановиться; любовь, разделенная между многими, никогда не бывает счастлива. Так было и с Соломоном; и если он со всеми его претензиями на мудрость не мог заранее этого понять, он заслужил скорбь, которую испытал впоследствии, не вызывая к себе сожаления.
