Мистерия Дао. Мир «Дао дэ цзина» - Маслов Алексей Александрович (бесплатная библиотека электронных книг .TXT) 📗
Понимание целостности мироздания приходит с отказом от чувственного, «гуманного» отношения к чему-либо. «Жэнь» — гуманность, справедливость, человеколюбие — является одной из наиболее важных категорий в конфуцианстве. Именно так должен относиться правитель к своим подданным, отец — к детям, муж — к жене и вообще любой вышестоящий к нижестоящему. Конфуцианцы считали, что такие отношения абсолютным образом воспроизводят древнюю коммуникацию в обществе, а следовательно, — идеальный космический порядок, противостоящий хаосу и смуте. Но даос утверждает абсолютное равнодушие природы, её безличностность. Всеобщность природы всегда оказывается равносильна её всеотсутствию, неналичию в какой-либо конкретной точке пространства. Небо и Земля пребывают в недеянии, и потому в них отсутствует всякое определение, всякое чувство по отношению к человеку.
Фраза (1–4) представляет собой прекрасный образец абсолютного параллелизма китайского текста, благодаря чему можно заметить, что Небо и Земля, соотносимые с мириадами вещей и существ, символизируют собой космический абсолют, а мудрец, который соотносится с людьми, — земную мистерию.
Строка (9) породила немало трактовок, например: «не сравним с тем, кто сберегает пустоту», «не сравним с тем, кто сохраняет срединный путь», «не сравним с тем, кто взирает на то, что внутри».
Возможно, речь идёт об одной из древнейших методик самосозерцания — «сохранение средины» или «сохранение пустотного», заключающейся в том, чтобы сосредоточить своё сознание на нескольких частях тела (низ живота и голова), затем вывести свой дух за пределы собственного тела, сохраняя при этом отчётливое сознание своего «я».
Ван Би (8–9):
Произносящий множество речей быстро истощится. Он не сравним со сберегающим Срединное.
Бошу (8–9):
Тот, кто много слушает, быстро истощится.
Это один из самых архаически-мистических параграфов трактата, наполненных ранней даосской символикой. «Долина» намекает на всераскинутость Дао, а также его «низинность», т. е. скрыто-тёмный характер. гДолинный дух» является отголоском древнейших космогонических представлений, родившихся ещё до появления теории Дао. Не случайно низинные места в Китае связывались с местом пребывания духов. Из древности же приходит и образ сокровенной самки, который неоднократно повторяется в «Дао дэ цзине» (§ 10, 61). Дао выступает как женское порождающее начало, некая потаённая неявленная самка, из лона которой выходят Небо, Земля и всё, что существует в пространстве между ними, т. е. «мириады созданий и вещей».
Череда рождений бесконечна, и самка кажется неисчерпаемой, однако ошибётся тот, кто по рождениям будет судить о порождающем начале как таковом. Оно потенциально недоступно человеческому сознанию, абсолютно трансцендентно и потому «лишь кажется присутствующим здесь».
Текст «Дао дэ цзина» многослоен и неоднороден по времени создания. Перед нами высказывание одной из самых ранних, ещё не оформившихся школ натурфилософов, от которой пошла нить к даосизму «Дао дэ цзина», хотя само Дао здесь не упоминается. Думается, что параграфы, где встречается «самка», можно отнести к исходному материалу «Дао дэ цзина».
Иероглиф «юй» может пониматься не только как «долина», но и как «вскармливание», «пестование», а следовательно, здесь речь идёт о «вскармливающем и бессмертном духе», что абсолютным образом отвечает ранним представлениям о Дао как о животворном духе. «Долина» также подразумевает и идеальное состояние сознания (§ 15, 28), повсеместно распростёртое, спокойное и ровное.
Примечательно, что в этом параграфе слово «Дао» не упомянуто ни разу, и вероятно, перед нами текст, взятый из очень древних шаманистских культов. По древнейшим китайским представлениям, долины были населены духами (а не одним духом). Однако позже иероглиф «шэнь» («дух») стал пониматься не столько как природное божество, но как высшая духовная субстанция человека, открывающаяся после долгой практики самовоспитания.
Небо и Земля порождаются Дао, которое стоит вне времени. Это и предопределяет их вечность, в то время как всё, что рождается само, обречено на быструю гибель. Человек, не следующий Дао, уподоблялся даосами «древу без корней», которому суждено быстро засохнуть лишь потому, что оно «самостоятельно», оторвано от своей основы.
Вторая часть параграфа может быть случайным привнесением, которое, однако, не выбивается из общего контекста трактата. Истинный мудрец не заботится о себе, но следует естественному ходу событий. Именно непротиворечивость его пути с путём вещей и обеспечивает ему долгую жизнь. Примечательно, что личные цели такого человека неотличимы от целей народа, и его эгоизм приобретает оттенок судьбоносного осуществления Дао. Мудрец должен вдумываться в своё мистическое предназначение в этом мире, только тогда он достигает своих целей, не вмешиваясь в жизнь людей. Именно «эгоистический» оттенок последней фразы породил версию, что автором ряда пассажей текста был Ян Чжу, проповедовавший индивидуализм и эгоизм как выражение исключительно личностного следования Дао.
Вода — универсальный символ даосизма, показывающий всераскинутость, изменчивость и непостоянство формы Дао. Описание реки в китайской поэтике носило скрытый символ всепроницаемости Великого Пути. Даосское искусство психорегуляции также использовало «гидравлическую» терминологию, говоря о «токе» или «циркуляции» в организме. Вода не обладает собственной формой и принимает форму сосуда, в который налита, поэтому и является универсальным наполнителем «пустоты сосуда», которому в даосизме уподоблялась вселенная (§ 5, 11). Таким образом, вода не соперничает с внешней формой и является всегда чем-то «внутренним» по отношению к ней, а «внутреннее» в китайской культуре ценится априорно выше, чем внешне-формальное. В этом смысле вода приносит несомненную пользу, так как определяет качество предмета, его духовно-глубинное наполнение, нимало не завися от внешней формы Н не влияя на неё — «не соперничая». Мощь воды, так же как и мощь Дао, скрыта, не заметна для стороннего наблюдателя, но в то же время нет того, что бы противостояло ей. Таким образом, ценность всякой вещи определяется по её внутреннему содержанию, и даосы учили видеть в каждом явлении его оселок, внутреннюю сущность: в словах — искренность, в душе — глубину и т. д. Даосский идеал — не просто вода, а вода, стекающая вниз. Человек, в том числе и ши, должен уметь соглашаться быть внизу, «там, где никто не желает быть». Высказывание (5-11) — типичная древняя сакральная формулировка, предназначенная для ритмизированной рецитации (многократного повторения) и медитации. Речь в этом отрывке идёт о предельном совершенстве, о наиболее важном и сокровенном в любой вещи. Благодаря этому фразу можно перевести:
«Совершенное в жилище — это земля, совершенное в сердце — это глубина, совершенное в союзе — это гуманность, совершенное в словах — это искренность, совершенное в правлении — это порядок.
Фу И (7):
в союзе ценит человека.
Бошу А (7):
строка отсутствует.
Бошу Б (7):
в Небе ценит добро.
Бошу А (8):
в преданности ценит искренность.
В первых (I) строках параграфа речь, вероятно, идёт о ритуальном сосуде, находившемся в одном из храмов царства Чжоу или Лу. Он стоял ровно, будучи пустым, однако, наполнившись до краёв, тотчас переворачивался. Даосизм рассматривал Дао как срединный путь вещей, позволяющий избежать всякого излишества, которое неизбежно вело к гибели вещи или человека. В этом — смысл эстетического наслаждения лёгкой незавершённостью, где радость приносит не окончание дела, а сам процесс творчества.
Символом умирания, «отступления» на самом пике жизненности и расцвета в дальневосточной эстетике стало любование опадающими лепестками сливы, так и не успевшими превратиться в плоды. Даосизм неоднократно обыгрывает тему «утраты» или «самопотери» (§ 4) как саморастворения в потоке мировых изменений, взаимоналожения собственного пути с Путём Неба.
