Человек против мифов - Берроуз Данэм (читаем книги онлайн бесплатно без регистрации TXT) 📗
Гораздо более мощное средство шельмования – слова, связанные с политическим радикализмом. Во времена, когда средний класс восставал против аристократии, такую роль выполняли эпитеты "якобинец", "атеист" и "республиканец". Якобинцы, как известно, были левым крылом французской революции, к атеистам относили всякого противника господства феодальной церкви, а к республиканцам – любых противников монархического правления. За исключением "атеиста", все эти эпитеты ныне мертвы, ибо ушла в прошлое породившая их борьба. "Атеист" еще сохраняет какую-то действенную силу, поскольку между политикой и организованной религией все еще остается некоторая связь. Но сила его постепенно уменьшается, потому что лица, отвечающие этому наименованию, встречаются теперь во всех политических группировках.
В наши дни сравниваемую роль играют слова "коммунист", "красный", "левый", "анархист" и "социалист". Понятие "красный" шире, чем "коммунист", а "левый" – еще шире, чем "красный", и кажется, что более широкий термин несет на себе некий налет эвфемизма. В Америке анархизм перестал существовать как политическое течение, да и в качестве ярлыка он со времени Эммы Гольдман очень редко использовался, утеряв под собой реальную почву. Социалисты пока еще есть, но они обрели респектабельность благодаря оппозиции по отношению к Советскому Союзу и коммунистам вообще. Уже с 1914 г., когда европейские социалисты распрощались со своими интернационалистскими убеждениями и поддержали военную политику правительств своих стран, термин "социалист" в значительной мере утратил свой старый ореол революционности. Любопытны последствия этого. Нацисты смогли, никого особенно не озадачив, присвоить себе титул "национал-социалистов". Однако невозможно даже представить себе, чтобы они назвали себя "национал-коммунистами". Ибо как смогли бы они на своей вывеске начертать слово, служившее у них самым бранным эпитетом?
Подобные соображения проливают свет на характер нашей проблемы. Мы говорим не о словесных оскорблениях, которые люди наносят друг другу в пылу спора. Если вы утверждаете, что Земля имеет форму шара, а я говорю: "Дурак, этому никто не поверит!" – то мы говорим: в чисто личном плане, когда глупость налицо, а ущерб невелик. Но если вы утверждаете, что заработную плату рабочих нужно повысить, а я заявляю: "Ты, коммунист! Так говорить нельзя!" – то здесь мы выступаем в социальном плане, где глупость далеко не очевидна, а ущерб от сказанного не мал. Ведь если я политический писатель, то могу назвать вас коммунистом не обязательно из личной к вам ненависти, а, возможно, из желания воспрепятствовать распространению ваших взглядов и лишить их действенности. В политике большое внимание уделяют подбору порочащих эпитетов, и даже гневный тон, с каким их произносят, может оказаться искусной игрой. И все для того, чтобы изолировать жертву – может быть, от работы, может быть, от жизни, но обязательно от других людей.
Печать и радио изобилуют подобными выпадами, причем одни из них "грубы, как земля", другие изощренней. Вот один из таких примеров, в котором либеральная и реформистская политика нового курса становится под удар как "красная".
"В общем и целом можно сказать, что Рузвельт позволил про-коммунистически настроенному Гарри Бриджису деморализовать американский торговый флот. Он сумел протащить задуманный им самим или его друзьями-радикалами совершенно коммунистически задуманный законопроект о налоге на прибыль до ее распределения; если он не будет аннулирован, он сделает частные корпорации беспомощными во время будущих депрессий. Он протащил законопроект Вагнера о трудовых конфликтах, заставивший недоумевать, огорчаться и терпеть убытки как работодателей, так и наемных рабочих... Его союзниками были радикалы, в том числе несколько самых прокоммунистически настроенных людей нашего времени. А его речи, особенно речь, произнесенная в 1936 г. по поводу его избрания, ясно говорит о коммунистических истоках его планов. Я без колебаний заявляю, что эти данные свидетельствуют о наличии в действиях президента тенденции коммунизировать Соединенные Штаты" [102].
Вся тирада была обращена к слушателям, чьи тучные тела, наверное, сотрясались от тревоги. Всегда пугает, когда такие вещи говорятся "без колебаний", даже если речь идет всего лишь о тенденции наклонности, так сказать, крене. Если бы, однако, подобная тревога овладела большинством американцев, они проголосовали бы за отмену нового курса, а значит, и за отмену пособий по безработице и социального обеспечения вообще. На это, конечно, и делалась ставка. И если ничего подобного не произошло, то только благодаря здравомыслию американского народа, который не поступился своими интересами, как ни пугали его словами.
Порочить хорошую политику можно и не прибегая к столь грубым и вульгарным приемам. Это могут делать, не повышая тона и апеллируя к науке, к высокой политической теории. Какие поразительные выводы можно делать из экономической теории, мы узнаем из "Сайенс ньюс леттер" от 12 ноября 1938 г.: "Постепенное увеличение налогов позволяет нации как угодно близко подходить к коммунизму, не порывая формально с принципом права на частную собственность, – говорит д-р К.Г.Хагстрём, шведский статистик страхового общества. – Если бы "партия иждивенцев", состоящая из тех, кто получает бесплатное питание, денежную помощь, пенсии, "благотворительные бутерброды" или пособия по безработице, получила большинство, то она имела бы полную возможность обложить налогом рабочую часть населения, что ввергло бы страну в пучину коммунизма без революции, бескровной или какой-то иной" [103].
Здесь о действительном смысле сказанного мы опять можем судить по его запланированному воздействию. Авторитет статистики и шведского эксперта (да еще доктора философии!) говорит против пенсий по старости, пособий но безработице, социального страхования и вообще против любых мер в интересах простых людей. Автор надеется, что, нарисовав отдаленную и в высшей степени невероятную перспективу, ему удастся отвлечь людей от мысли об удовлетворении своих ближайших и самых насущных потребностей. напечатавшего ее органа), но для кого?
Приведу последний пример, на котором покажу, что перед лицом более квалифицированной аудитории шельмование должно проводиться в более тонкой форме. Тирада нацелена против законопроекта Вагнера, и в ней утверждается, что обязательность коллективных трудовых договоров нарушает важный для демократии принцип "волюнтаризма".
"Англия и Соединенные Штаты сходны между собой в том, что обе эти страны демократические и в обеих этих странах принцип принуждения никогда не принимался ни одной сколь-нибудь весомой группой населения. В России, Германии и Италии – т.е. в фашистских странах – принцип принуждения узаконен. В Великобритании и Соединенных Штатах определяющим является принцип волюнтаризма: человек может вступать или не вступать в организации, закон же обязан защищать его право выбора. Здесь основа демократии. Этот принцип определяет основное социальное различие между государством демократическим и фашистским" [104].
Проявляемая здесь забота о праве рабочего человека выбирать для себя профессию особенно трогательна, ибо, пользуясь этим "правом", меньшинство рабочих может помешать единому профсоюзу представлять интересы всех рабочих данного предприятия и тем самым серьезно подорвать позиции профсоюза как посредника в переговорах. А этого, конечно, и добивался мистер Сокольский. Если ослабление профсоюза можно изобразить как проявление принципа "волюнтаризма", а его усиление- как проявление принципа принуждения, тогда нам, видимо, придется одобрить первое и отвергнуть второе. Для закрепления достигнутого результата Сокольский намекает, что закон Вагнера является фашистским, хотя сама суть фашизма требует уничтожения профсоюзов и беззащитности рабочих перед лицом жесточайшей эксплуатации. Если уж к чему и приклеивать ярлык "фашистский", то больше всего на это напрашивается предложение самого Сокольского. Все это нагромождение путаницы Сокольский увенчивает тем, что называет "фашистским государством" Советский Союз, страну, где рабочий класс осуществляет как экономическое, так и политическое руководство. В то же время известно, что некоторые фашистские заправилы предпочли сдаться англо-американским войскам, а не Советской Армии, тем самым выразив собственное мнение по вопросу, с кем у них больше общего.
