Кризис современной цивилизации (СИ) - Козлов Валерий (онлайн книга без txt) 📗
При всех сложностях взаимодействий между выполнением плана и внедрением инноваций, думается, легко заметить, что зарубежные авторы сами запутались в своих аргументах. То им не нравится, что планы игнорировались (кем и когда?), то они говорят, что строгое следование плану (а для чего он иначе составлялся?) тормозило внедрение инноваций. Но если мы обратимся к истории СССР 1930-х годов, то увидим, что при всех проблемах и сложностях экономика росла более чем на 10% в год, а в современных условиях рынка Россия не может выйти и на 2%. Именно в те же 1930-е годы СССР совершил качественный экономический скачек во внедрении новых технологий, став из страны аграрной страной полуиндустриальной. Замедление темпов роста стало заметно тогда, когда страна стала сильно зависеть от цен на нефть на мировом рынке, а цены эти искусственно сбили правящие элиты США, Саудовской Аравии и их союзников. Сказалась и относительная (по сравнению с Западом) узость внутреннего рынка, не позволявшая значительно увеличить финансирование научно-исследовательской деятельности. Но сейчас, после победы у нас рыночной (часто базарной) экономики, особого прорыва в технологической сфере не наблюдается. На мировом рынке Россия выступает в качестве поставщика сырья: нефти, газа, пшеницы. Это явно не сфера высоких технологий. Конечно, есть определенный технологический прогресс. Но и в крепостнической России первой половины XIX в. он был: построили железную дорогу от Петербурга до Царского Села, наладили производство ружей со взаимозаменяемыми деталями, появились первые импортные пароходы, паровозы и паровые машины. Но как это повлияло на жизнь большинства, например, тех же крепостных? А в СССР со второй половины 1930-х зарплаты рабочих (не говоря уже об инженерах) стали расти, и даже положение колхозников (за счет которых происходила индустриализация) начало потихоньку улучшаться за счет повышения производительности труда при частичной механизации. Последовавший далее провал 1940-х был вызван войной, а не плановой экономикой. Кстати, ту войну мы выиграли, в т. ч. благодаря плану.
Как считают Д. Аджемоглу и Дж. А. Робинсон: "Центральное планирование было негодным заменителем того, что великий экономист XVIII века Адам Смит назвал "невидимой рукой рынка". Когда план задавался в тоннах стального листа, этот лист прокатывался слишком толстым (и тяжелым). Если план был сформулирован в квадратных метрах стального листа, то этот лист, соответственно, прокатывался слишком тонким, однако в обоих случаях план формально был выполнен" [1, с. 150]. Надо заметить, во-первых, что ни в одной стране ХХ века, совершавшей мощный индустриальный скачек, не обошлось без государственного планирования и планирования на уровне корпораций, "невидимая рука рынка" как главная причина успеха в ХХ веке - сказка для дурачков. На практике все зависело, прежде всего, от финансовых возможностей, а они за пределами советского лагеря зависели от интересов мировой финансовой элиты. Во-вторых, на советских предприятиях имелась система контроля качества, и хотя она была далеко не совершенна, слишком вольное обращение с номенклатурой и качеством выпускаемых изделий старались пресечь. Развал системы здесь начался тогда, когда при М. С. Горбачеве в угоду рыночной идеологии и интересам (часто шкурным) хозяйственных руководителей им предоставили свободу действия. Тем не менее, думается, эти страницы сочинения Д. Аджемоглу и Дж. А. Робинсона будущим строителям плановой коммунистической экономики (как и историю горбачевской перестройки) следует читать с карандашом в руке, чтобы не повторять ошибок прошлого.
По мнению Д. Аджемоглу и Дж. А. Робинсона, советская плановая система не стимулировала и рационализаторской деятельности работников: "Не позднее 1948 года был установлен порядок, согласно которому рационализатор должен был получать денежное вознаграждение за свое изобретение, однако премии были слишком маленькими и никак не коррелировали с реальной ценностью инновации. Лишь в 1956 году принцип назначения этих премий был изменен и они стали пропорциональны ценности конкретной инновации с точки зрения роста производительности. Однако поскольку производительность вычислялась на основе тех же государственных цен, система стимулов вновь оказалась неэффективной. Примеры этой неэффективности можно перечислять долго. Приведем лишь один характерный пример: поскольку премиальный фонд не мог превышать определенной доли общего фонда заработной платы, никакого стимула снижать этот последний, то есть сокращать численность персонала, у предприятий не было" [1, с. 150-151].
Здесь мы опять встречаемся с мешаниной из полезных (будущим строителям коммунизма) наблюдений и полного непонимания базовых принципов советского строя. Автор весьма далек от того, чтобы считать советскую бюрократизированную систему поощрения рационализаторства слишком эффективной. Но, во-первых, все познается в сравнении. В рыночные 1990-е если где и процветала рационализация, то в деле воровства госсобственности, происходившего в том числе и за счет разрушения технологических цепочек и банкротства предприятий. Во-вторых, переводя все на деньги, западные авторы не учитывают моральных стимулов деятельности рационализаторов. В-третьих, то, что рационализация не сопровождалась массовыми увольнениями работников, зачастую было не слабостью, а силой советской системы хозяйствования. Ведь рационализацию можно производить для уменьшения количества персонала, а можно - для улучшения условий труда. В этом и смысл коммунизма.
В целом, по мнению С. Г. Кара-Мурзы, перед началом антикоммунистической кампании эпохи перестройки у большинства советских граждан сформировался положительный образ труда: "По данным повторного Всесоюзного исследования образа жизни (1987 г.), для всех без исключения категорий населения ценность труда несомненна. Так, выбирая три важнейших для себя стороны жизни, 44% опрошенных упомянули интересную работу (чаще отмечались лишь супружеское счастье и воспитание детей). ¾ опрошенных в качестве важнейшего средства достижения успеха, благополучия в жизни отметили трудолюбие, добросовестное отношение к делу" [65, с. 245].
Об этом новом отношении к труду, сформировавшемся в СССР и отчасти сохраняющемся в России, пишут и другие исследователи. Так, например, этнолог А. В. Сергеева, говоря об особенностях российского восприятия труда, на основании данных соцопросов отмечает, что для половины опрошенных: "...самыми важными являются такие условия работы, как "атмосфера доброжелательности в трудовом коллективе", "возможность личного роста" (профессиональное обучение, повышение квалификации и т. п.), "сохранение здоровья", "нерегламентированность работы и рабочего дня" и др." [110, с. 278].
Но особенно наглядно новое отношение к развитию личности (а в глобальном плане именно оно свидетельствует о преодолении отчуждения) проявлялось даже не в организации труда, а в подготовке к будущему труду в школе. Говоря о западной школе, С. Г. Кара-Мурза отмечает: "Буржуазное общество нуждалось в массе людей, которые должны были заполнить, как обезличенная рабочая сила, фабрики и конторы. Школа, "фабрикующая субъектов", не давала человеку стройной системы знания, которое бы освобождало и возвышало. Той системы знаний, которая учит человека свободно и независимо мыслить. Из школы должен был выйти "добропорядочный гражданин, работник и потребитель". Для выполнения этих функций и подбирался ограниченный запас знаний, который заранее раскладывал людей "по полочкам"" [60, с.139]. В результате происходило (и происходит) формирование "человека массы", самодовольного, считающего себя образованным, но образованным чтобы быть винтиком системы. Параллельно для элиты создавалась относительно небольшая школа, где давалось фундаментальное и целостное образование, воспитывались сильные, уважающие себя личности, спаянные корпоративным духом. И такое разделение происходило и происходит уже в начальной школе. Далее в обучении в школе "для массы" происходит откровенное третирование абстрактного знания и научно-дисциплинарного преподавания по предметам в угоду "модульному" подходу. Пропасть между двумя видами школ все более углубляется. При этом в массовой школе господствует "педагогика лени и вседозволенности", учитель должен не научить, а занять подростков экономным и "приятным для учеников" образом. Целью является (но не обязательно осознается) формирование личности, несовместимой с "элитарной" системой образования [60, с.139-149].
