Человек против мифов - Берроуз Данэм (читаем книги онлайн бесплатно без регистрации TXT) 📗
В жизни наций, как и в жизни индивидов, фиксировать внимание на проблеме обеспечения как задаче первоочередной важности – значит обречь себя на застой и поражение...
Слишком большая предусмотрительность и слишком большая забота о том, чтобы задуманные действия принесли выгоду, означает застой в промышленности и бизнесе. Точно так же чрезмерное настаивание рабочих на своем праве заключать коллективный договор о продолжительности рабочего дня, о величине зарплаты и характере и надежности найма замедляет прогресс" [108].
Меня всегда поражала способность участников банкетов сразу после усвоения пищи переходить к усвоению идеи, ибо меня лично некоторое время после кофе клонит только ко сну. Однако слушатели д-ра Кармайкла перешли не только к усвоению идей, но и к возрождению своей веры в ценность и значение индивида. Я думаю, что такого рода таланты нужно приветствовать как образец беспримерной выносливости. Может быть, достижение и не столь значительно, как кажется, ибо оратор уверял аудиторию, что ценность и значение индивида не предполагают, а скорее противополагаются коллективному договору, сокращению рабочего дня, повышению зарплаты и полной занятости. Такая интерпретация помогает банкирам возрождать веру в ценность и значение индивида. При подобных обстоятельствах ценность и значение индивида понимается таким образом, что хочется повторить восклицание Джека Хорнера: "Ах какой я пай-мальчик!".
Ободряет, должно быть, также и остроумный довод, который доказывает, что обеспеченности нельзя достигнуть запланированными действиями. Подобно счастью, гласит этот довод, обеспеченность сопутствует чему-то другому и не может сама по себе быть целью. На это, я думаю, можно ответить, что если "а" сопутствует "б", то вполне мыслимо, стремясь к "б", достигать вместе с "б" также и "а". И если достижимым является сочетание "а" и "б", то непонятно, почему мы не можем сказать, что из двух элементов нас больше интересует "а". Точно так же непонятно, почему мы не можем планировать достижение "б" именно вследствие того, что ему сопутствует более желательное для нее явление. Довод д-ра Кармайкла относится к разряду тех, в основе которых лежит надежда, что вывод будут помнить, а посылки забудутся. Лелеется надежда, что если удастся убедить людей в невозможности сделать целью обеспеченность, то они, очевидно, и не будут за нее бороться.
Однако классический довод в пользу несовместимости свободы и обеспеченности изложен в двух последних абзацах. Этот довод гласит, что обеспеченность ведет к "застою". Автор исходит из убеждения, что, как только люди почувствуют себя обеспеченными, они перестанут работать и превратятся в праздных лентяев. В его сознании начинает витать образ нового сибарита вместе с отрезвляющим воспоминанием о народе, изнеженном до беспомощности. В условиях достигнутой обеспеченности оказываются бездейственными все побудительные мотивы, а без них никого нельзя заставить работать.
Забавно, что этот же довод, здесь служащий для доказательства вреда обеспеченности, Бентам использует в защиту обеспеченности. Он считает, что, если люди не уверены в своих приобретениях, пропадает стимул к приобретению и всякая работа останавливается. Д-р Кармайкл считает, что стимул к приобретению, а значит, и к работе пропадает, когда люди уверены в своих приобретениях. Бентам и Кармайкл создали вдвоем гигантскую дилемму, где один и тот же вывод о всеобщей праздности следует из двух противоположных посылок: наличия или отсутствия обеспеченности. В отношении общества, подобного нашему, где имеет место реальный, хотя и неравномерный технический прогресс, такой вывод – явная нелепость. Ясно, что нельзя один и тот же довод брать для доказательства двух противоположных утверждений. Если обеспеченность действительно необходима, чтобы побудить людей трудиться, и если труд людей действительно достоин поощрения (в чем я не сомневаюсь), тогда обеспеченность, безусловно, является общественным благом. Если же обеспеченность отнимает у людей охоту трудиться, тогда как труд заслуживает поощрения, то она уже общественное зло. Придется делать выбор: Вентам и Кармайкл не могут быть оба правы. А если, введя временное измерение, вы хотите спасти обе точки зрения, вам придется объяснить, почему Бентам был прав для своего времени и не прав для нашей эпохи и почему Кармайкл оказался бы не прав в эпоху Бентама, но прав сегодня.
Существует еще один способ примирения обеих позиций: мы можем допустить, что Бентам и Кармайкл по-разному понимают обеспеченность. Когда Бентам говорит, что обеспеченность желательна, ибо она защищает собственников, то он имеет в виду, что хорошо бы капиталистам иметь эту обеспеченность. Когда Кармайкл говорит, что обеспеченность нежелательна, ибо она делает чрезмерной упор на коллективные договоры, сокращение рабочего дня и повышение заработной платы, то он имеет в виду, что такого рода обеспеченность невыгодна капиталистам. При такой интерпретации оказывается, что и для Бентама, и для Кармайкла ориентиром является одна и та же ценность – благополучие капиталистов. Кажущийся конфликт исчезает, и мы обнаруживаем, что согласие между обоими было бы совершенно явным, если бы случайно не изменилось значение термина "обеспеченность".
Рассмотрим еще один вариант подобной аргументации. 8 октября 1945 г. д-р Ирвинг Лэнгмюр, помощник директора исследовательских лабораторий компании "Дженерал электрик", выступил с речью в объединенном подкомитете сената. Темой его выступления было принятие закона об оказании федеральной помощи научным исследованиям. Д-р Лэнгмюр был обеспокоен тем, что некоторые правительственные меры могут ослабить действие стимулов, побуждающих ученых проводить свои исследования.
"От нашего прошлого, – говорил он, – мы унаследовали систему стимулов (свобода личности, свобода мысли, свобода предпринимательства, система патентования и т.п.) более действенную, чем аналогичные системы других стран. Однако вполне очевидная необходимость правительственного контроля над некоторыми сторонами нашей капиталистической системы зачастую приводит к выпадам против капиталистической системы в целом, выпадам против ее отрицательных сторон, но точно так же и против ее положительных сторон. Позвольте мне перечислить некоторые меры, которые направлены на ограничение и даже подавление стимулов. Перечисляя эти меры, я не хочу сейчас высказываться ни за, ни против какой-либо из них. Я просто хочу привлечь внимание к факту их влияния на стимулы" [109].
Д-р Лэнгмюр перечислил следующие меры: антитрестовские законы, налогообложение, законы о государственной службе, предпочтение ветеранов войны при найме на работу, законы о социальном обеспечении и нападки на патентную систему, т.е. он перечислил почти все виды законодательных мер, ограничивающих деятельность монополий и предоставляющих некоторые льготы рядовым членам общества. Короче говоря, стимулировать научные исследования должно то, что способствует образованию монополий.
Далее он говорил:
"Есть признаки постепенного исчезновения пионерского духа в Соединенных Штатах. Сегодня мы рассуждаем о тридцатичасовой рабочей неделе – о праве на место, не на труд. Мы придаем слишком большое значение социальному обеспечению и слишком малое – развитию возможностей" [110].
Прислушиваясь к такой апологетике, можно подумать, что пионеры были движимы только мечтой о смелых похождениях. На самом деле пионеры были людьми здравомыслящими и не покидали своих домов, пока их не принуждали к тому хозяйственные неурядицы или перспектива вполне осязаемой выгоды. В большинстве своем они не были заражены безрассудной страстью к авантюрам ради авантюр. На риск и лишения они шли ради какой-то цели. Обеспеченность существования – вот то, чего они искали и чего не находили дома. Забавно. Пионеры прилагали усилия, чтобы обрести обеспеченность, мы же должны отказаться от нее ради того, чтобы иметь возможность трудиться, как пионеры. Пионеры шли на риск, чтобы их дети могли быть надежно обеспечены, а мы, их дети, должны отказаться от обеспеченности, чтобы рисковать, как пионеры. От нас ждут, что мы будем подражать пионерам, разрушив цели, ради которых они трудились. Поистине этот довод ставит все с ног на голову.
