САКУРОВ И ЯПОНСКАЯ ВИШНЯ САКУРА - Дейс Герман Алибабаевич (книги без сокращений TXT) 📗
- А почему скотина ещё в загоне?
- Так, пора на выход, - нормальным человеческим языком сказал Жорка, и спустя ещё три минуты вся компания встречала прибывших.
- Я спрашиваю, почему скотина всё ещё в загоне? – повторил свой вопрос Мишка, ходя вокруг телеги и стукая носком резинового сапога по цельнометаллическим колёсам своего гужевого транспорта.
- Да? Почему?– встрепенулся младший зоотехник. Это был мелкий, соответственно званию, мужичок в выходной кримпленовой паре в зелёную с малиновым полосочку, заправленную в болотные сапоги. Под парой мужичок имел всамделишную косоворотку, на голове – невообразимую панаму из того барахла, которое стали присылать западные альтруисты в виде гуманитарной помощи в новообразовавшуюся демократическую Россию. Лицо мелкого выражало похмельную тоску, руки, сворачивающие самокрутку, тряслись.
- Здорово, - проигнорировав Мишку, поздоровался с зоотехником Жорка. – Договор привёз?
- Скотину, между прочим, надо выгонять с восходом солнца, - продолжил бузить Мишка, не скрывая своего дурного настроения. Затем он приветливо кивнул Миронычу и, проигнорировав Сакурова, Жорку и Варфаламеева, сказал: - Доброе утро, Евгений Миронович. Это хорошо, что вы ещё не померли. А то мне сон приснился, будто я на ваших поминках ухаживаю за вашей Азой Ивановной.
- А может, это вы за ней ухаживали не на моих поминках, - пошёл в отказ старый перец, пьяновато переступая с ноги на ногу взад-вперёд и вправо-влево.
- Именно на поминках и именно на ваших, - неуступчиво возразил Мишка, - потому что вы в том моём сне лично присутствовали.
- Так значит присутствовал? – воодушевился Мироныч.
- Да, но в каком виде, - парировал Мишка.
- В каком? – переспросил Мироныч.
- В гробу и в белых тапочках, - подсказал Жорка.
- Тут наш бригадир правильно сказал насчёт восхода солнца, - закочевряжился зоотехник, сползая с телеги и вовсю дымя вонючим самосадом. Относился он к Сакурову, потому что остальные на него чихать хотели.
- Да я… да это… - принялся оправдываться Сакуров.
- Ты, давай, не выпендривайся, - наехал на зоотехника Жорка, - гони бумагу, выпей сто пятьдесят и проваливай. И этого забирай…
Жорка кивнул на Мишку.
- …А то начнёт сейчас рассказывать, как он вашу скотину выгоняет с восходом солнца, да ещё ходит с ней в ночное.
- А что Аза Ивановна? – ни к селу, ни к городу поинтересовался Мироныч, имея в виду Мишкин сон и своё интересное в нём положение. Интересное в том смысле, что Мироныча забрало насчёт своих личных выгод в качестве усопшего мужа вдовы, у которой появился реальный шанс пристроиться за таким перспективным женихом, как крепкий хозяин Мишка.
- Что значит – проваливай? – не согласился зоотехник. – Сначала надо скотину сдать – принять, а потом… Ну, и выпить, конечно…
- Тогда пошли принимать, - согласился Жорка и потопал к загону.
- А может… - забуксовал зоотехник.
- Пошли, пошли, - скомандовал Мишка, и вся компания потопала за Жоркой.
Сдавали, принимали в процессе выхода изголодавшихся тёлок (молодняка на откорме по советской терминологии) на волю. Тёлки яростно покидали опостылевший загон, с нетерпеливым мычанием вырываясь на всё ещё зелёный простор, прогреваемый скупым осенним солнцем. Считать их в таком виде было трудно, да и предварительная выпивка сказывалась. Поэтому оказалось, что тёлок то ли двести двадцать три головы, то ли двести восемнадцать, то ли двести сорок одна, то ли сто девяносто восемь. В общем, считали тёлок все, за исключением Мишки и пьяного в жопу Мироныча. Мишка продолжал живописать свой сон с известным сюжетом, Мироныч переживал за будущее последней жены. А потом оказалось, что Мишка тоже считал, поэтому последнее слово осталось за ним.
- Так и запишем, - заторопился зоотехник, вписал количество тёлок со слов Мишки, двести восемнадцать голов, в договор, Сакуров договор подмахнул и стал прощаться с компанией.
- Константин, не давай им разбежаться, а то потом хрен соберёшь, - посоветовал Жорка и повернулся в сторону деревни, поторапливаемый жаждущим зоотехником.
- Костя, подождите, я вам помогу, - закряхтел Мироныч, раздираемый желанием присоединиться к желающим продолжения банкета и христианским человеколюбием, подвигающим его к помощи ближнему своему.
- Костя, гони его на хрен, - посоветовал на прощанье Жорка, и с тем они расстались. Компания в составе Жорки, Варфаламеева, зоотехника и Мишки отправилась в Жоркину избу, Мироныч увяз в навозной жиже, а Сакуров, памятуя Жоркино наставление и свой животноводческий опыт, рванул за головной тёлкой.
Пасти тёлок оказалось намного трудней, чем дойных коров. Во-первых, тёлки постоянно хотели жрать, во-вторых, половина их хотела быка. Бык имелся в соседнем стаде, которое паслось за речкой. Поэтому половина тёлок паслась на заливном лугу, а половина, задрав хвосты, носилась вдоль берега Серапеи. Бык лениво бродил по ту сторону и призывно трубил. Коровы из соседнего стада относились к таким отношениям терпимо. А Константин Матвеевич, высунув язык, носился и за теми, которые носились, и за теми, которые паслись.
Дело в том, что новообразовавшееся акционерное общество на месте загинувшего колхоза продолжало заниматься по инерции кое-какими колхозными делами, и часть площадей по эту сторону Серапеи держала под зарослями капусты. Капуста получилась, что надо, через месяц её вполне можно было срезать, а пока её норовили сожрать ненасытные тёлки. При этом тёлки не лопали кочаны от начала до конца, но, вырвавшись из-под надзора неопытного пастуха в пределы культурного поля, спешно хапали по капустным вершкам и форсированным маршем двигались вглубь «огорода».
- Ну, мать вашу! – орал Сакуров и, временно плюнув на тех, которые носились вдоль своего берега на виду красавца-быка с неотразимым кольцом в носу из натуральной меди, бежал выгонять тех, которые портили «огород» и гадили в него одновременно чистейшим органическим удобрением.
- Ну, мать вашу! – ахал Константин Матвеевич и одновременно хватался за голову. Во-первых, тёлки успели обгрызть столько кочанов капусты, что у него не хватило бы его будущей зарплаты на покрытие убытков, причинённых зловредной скотиной сельхозугодьям бывшего колхоза. Во-вторых, некоторые особенно прожорливые тёлки могли просто обожраться и приказать долго жить. То есть, будущей зарплаты Сакурова могло не хватить ему ещё больше.
- Ну, мать вашу! – стонал Сакуров и, почём зря хлопая бичом, погнал скотину с огорода. Попутно он приметил, что капуста порчена повсеместно и не только за последние полчаса. Сначала ему полегчало, а потом он прикинул, что ранее порченую капусту умный Мишка и профессиональный халявщик Витька могут запросто списать на глупого Сакурова, и Константин Матвеевич снова загрустил. Да ещё хмель, выгоняемый наружу вместе с потом, давал знать, от чего ноги норовили идти каждая сама по себе, а голова вообще отказывалась от причастности к остальному организму, пытаясь думать о чём-то таком, что находилось даже не далеко от пасторальной темы, а перпендикулярно к ней. То есть, в голове бродили летучие образы кентавров, наполовину состоящих из Му-Му, а наполовину из Герасимов под присмотром голых Львов Толстых. И всё это на фоне больших взрывов и чёрных дыр.
- Ну, мать вашу, - шептал на последнем издыхании Константин Матвеевич и стегал сам себя концом бича по уху. Это придавало ему сил, и он таки выгонял тёлок с огорода. Сбив их в компактную кучу, Сакуров гнал тёлок в сторону тех, которые недавно носились, но которых уже и след простыл.
- Э-э! – разевал рот Константин Матвеевич и принимался вертеть головой по сторонам. Минуту он высматривал сексуально озабоченный молодняк на откорме, а потом с удивлением обнаруживал похотливых тёлок на железнодорожной насыпи, мирно щиплющих какую-то дрянь и дожидающихся своей участи пассивных участниц очередного дорожно-транспортного происшествия.
