Теория нравственных чувств - Смит Адам (полные книги txt) 📗
Некоторые трагедии и романы представляют нам превосходные и увлекательные сцены, основанные на так называемой силе крови или, другими словами, на поразительной симпатии, предполагаемой между весьма близкими родными, не знающими даже о связывающих их естественных узах. Я полагаю, впрочем, что эта сверхъестественная сила крови существует только в трагедиях и романах. Даже в них никогда не предполагается, что она может возникнуть иначе как между лицами, обыкновенно вместе растущими в одном доме, между братьями и сестрами, между родителями и детьми. Эта таинственная симпатия показалась бы нам нелепой между двоюродными родственниками, между дядями и тетями, между племянниками и племянницами.
У пастушеских народов, да и во всех странах, в которых власть закона недостаточно могущественна для обеспечения личной безопасности человека, все ветви одного и того же рода живут обыкновенно по соседству друг с другом. Связь между ними почти всегда оказывается необходимой для общей обороны; все они более или менее нуждаются друг в друге. Доброе согласие усиливает их племя, а разлад между ними ослабляет и даже разрушает его. Они чаще вступают в отношения друг с другом, чем с членами других родов. Самые отдаленно живущие члены племени считают, что они связаны друг с другом и что на основании этого они могут рассчитывать на то, что к ним отнесутся с большим вниманием, чем к членам других племен. Еще не так давно вожди племен в Северной Шотландии имели обыкновение смотреть на находящихся среди них бедняков как на своих родственников. Такое же проявление взаимной симпатии существует у татар, арабов и туркмен. Я думаю, что симпатия должна существовать между всеми народами, общественное состояние которых находится на той же стадии, на которой оно находилось в начале этого века в Северной Шотландии.
Среди занимающихся торговлей стран, в которых законы оказывают полное покровительство слабому, потомкам одного и того же рода нет побудительной причины жить друг подле друга: они разлучаются и рассеиваются по собственному желанию или по представляющемуся случаю и вскоре утрачивают значение друг для друга. Достаточно нескольких поколений, чтобы они утратили не только заботу друг о друге, но и всякое воспоминание об общем происхождении и об узах, связывающих их предков. Любовь к дальним родственникам в каждой стране оказывается тем слабее, чем больше протекло времени от начала становления цивилизации. Цивилизация древнее в Англии, чем в Шотландии, поэтому в первой меньше обращают внимания на дальних родственников, чем во второй, хотя различие, существующее в этом отношении, все более и более сокращается. Тем не менее высшее дворянство в любой стране гордится сохранением воспоминаний о своих самых отдаленных связях друг с другом. Впрочем, ему мало дела до заслуг собственных предков. Если оно заботливо сохраняет память о них, то это вытекает не из любви к ним и не в силу какого-либо побуждения подобного рода, а из самого фривольного и ребяческого тщеславия. Если бы какой-нибудь незнатный, хотя и близкий родственник осмелился напомнить знаменитой фамилии о своем родстве с нею, то последняя едва ли откажется сказать ему, что он ошибается и что он плохой генеалог. Вот почему я сильно сомневаюсь, чтобы собственно в этом сословии часто встречалось широкое развитие так называемой естественной привязанности.
Привязанность эта составляет результат скорее нравственной привычки, чем физического родства, предполагаемого между родителями и детьми. Впрочем, муж, в особенности ревнивый, несмотря на нравственную привычку к детям, растущим на его глазах, нередко чувствует отвращение и даже ужас к тому из них, которого считает плодом неверности своей жены: он смотрит на него как на вечное напоминание о личном бесчестии и о бесславии своего семейства. Между людьми, одаренными счастливым характером, необходимые или естественные обстоятельства нередко порождают дружбу, мало чем отличающуюся от той, которая естественно возникает между членами одного и того же семейства. Товарищи по месту службы, по торговому предприятию называются братьями и часто по-братски расположены друг к другу. Доброе согласие приносит им общую пользу. Если они обладают хоть небольшим благоразумием, то естественно расположены к взаимному согласию. От них и ожидают подобных отношений, а разлад между ними лег бы на них бесславием. Такой род привязанности римляне называли necessitudo, этимология которого показывает, что эта привязанность была неизбежным следствием условий, в которых она возникает 64.
Такого рода привязанности могут возникнуть между соседями по самым незначительным поводам. Нам симпатично уже само лицо человека, которого мы встречаем ежедневно, если только он не причинил нам никакого зла. Соседи могут помогать друг другу или наносить друг другу вред. Если они доброго нрава, то они естественно расположены ко взаимным услугам. На согласие между ними можно рассчитывать, а на дурного соседа смотрят вообще как на злого человека. Существует множество мелких услуг, оказывать которые естественнее соседям, чем совершенно посторонним людям.
Вследствие естественной склонности приспосабливаться самим и уподоблять, насколько это зависит от нас, наши чувства, мнения и страсти тем, что мы обнаруживаем у людей, с которыми живем и чаще всего общаемся, влияние на нас хорошего или дурного общества чрезвычайно заразительно. Человек, посещающий рассудительных и добродетельных людей, хотя бы сам по себе и не походил на них, почувствует, по крайней мере, хоть какое-нибудь уважение к благоразумию и к добродетели. А человек, посещающий испорченных и безнравственных людей, вскоре потеряет естественное отвращение к безнравственности и пороку, хотя бы сам и не имел порочных наклонностей. Сходство, нередко встречаемое в нравах людей, принадлежащих к одному и тому же семейству, вероятно, проистекает из нашей естественной склонности подражать тем, с кем мы вместе живем. Характер семьи, как и лица ее членов, является, по-видимому, результатом не только одних нравственных отношений, но и известных физических особенностей. Впрочем, внешний облик семьи целиком обязан последним.
Среди всех привязанностей, какие мы можем испытывать к человеку, самые благородные и самые заслуживающие уважения суть те, в основании которых лежат одобрение и уважение, подтвержденные временем и жизнью. Дружеские отношения порождаются вовсе не вынужденной симпатией и укрепляются не привычкой, создающей удобства, а являются результатом более естественной симпатии, невольного чувства осознания того, что человек, к которому мы привязываемся, действительно достоин одобрения и уважения. Такие дружеские отношения возможны только между добродетельными людьми: они одни чувствуют друг к другу то безграничное доверие, вследствие которого они знают наперед, как они поступят по отношению друг к другу при любых обстоятельствах. Порок непостоянен и своенравен, одна только добродетель неизменна и надежна. Привязанность, основанная на любви к добродетели, не только самая нравственная, но и самая счастливая, самая постоянная и самая прочная привязанность. Она может простираться не только на отдельную личность, но и на всех добродетельных людей, которых мы хорошо знаем. Ограничить эту привязанность только двумя лицами – значит внести в тихую и рассудительную дружбу ревность и безумие, свойственные любви. Внезапные и страстные отношения, возникающие между молодыми людьми, бывают обыкновенно основаны на каком-нибудь сходстве в характерах, на какой-нибудь общности вкусов, занятий, удовольствий или мнений, которые не являются общепринятыми. Они так же легко завязываются, как и разрываются, и ни в коем случае не заслуживают священного имени дружбы.
Из всех людей, предназначенных самой природой для наших благодеяний, первое место занимают лица, уже доказавшие нам свою привязанность. Природа, вложившая в людей взаимную благожелательность, столь необходимую для их счастья, возложила на каждого из них самую отрадную и самую великодушную заботливость о тех, кто уже выказал нам подобную заботливость. Хотя их признательность и не всегда соответствует нашему благодеянию, ей, однако, всегда будет соответствовать симпатическое чувство беспристрастного наблюдателя. Всеобщее негодование против гнусной неблагодарности, по-видимому, увеличивает цену благодеяния. Человек, совершивший благодеяние, никогда полностью не теряет плодов своего доброго дела. Если ему не отплачивает признательностью обязанный ему человек, то он вознаграждается сторицей справедливостью, воздаваемой ему прочими людьми. За добро нам отплачивают добром же; и если главное наше желание состоит в том, чтобы нас любили, то лучшее средство для его достижения – доказать нашими поступками действительную любовь.
