Наука и религия в современной философии - Бутру Эмиль (книги бесплатно без регистрации .txt) 📗
Установление ценности, как и установление самого факта, должно совершаться строго эмпирическим путем. Идея, верование, чувство имеют ценность, если они подтверждаются опытом, т. е. если действительный ход событий оправдывает те ожидания, которые ими пробуждаются.
A раз это так, для решение вопроса о ценности религии исследование условий ее существования, ее происхождения, ее генезиса, не имеет никакого значения. Ценность религии определяется тем, что она создает.
Таким образом, В. Джемс хочет, следуя евангельскому завету, оценивать дерево исключительно по плодам его. Он ставит своей задачей исследовать, каковы результаты религиозной эмоции, являются ли они желательными, морально положительными, и могут ли они быть достигнуты каким-либо иным способом, помимо религии.
Плод религиозной жизни есть святость. Возможно, что проявление святости: благочестие, милосердие, душевная крепость, чистота, умерщвление плоти, покорность, нестяжательность, смирение, являются зачастую гипертрофированными и обладают сомнительной ценностью. Тем не менее, остается несомненным, что святость, поскольку она вдохновляется религиозным началом в собственном смысле этого слова, увеличивает находящуюся в мире сумму моральной энергии, доброты, гармонии и счастья. Конечно, аскет не всегда дает своей душевной силе наилучшее употребление: он склонен придавать жизни тела преувеличенное значение, но он показывает, чего может достигнуть воля. Он сознает энергию и силу. Было бы ошибкой думать, что человечество может поддерживать свое дальнейшее существование без чрезвычайных усилий, что героизм отжил свое время. Человек, как таковой, является не столько продуктом природы, сколько навязывает себя природе. Для того, чтобы существовать и развиваться, он должен поддерживать и увеличивать запас своей энергии. Лишь в той мере он существует, в какой неустанно создает и пересоздает себя. Святые с их идеалом любви и мира могут быть плохо приспособлены к тому обществу, в котором они живут. Какой вывод можно сделать из этого? Следует ли отсюда, что человеческий идеал воплощен не в святом, а в хищнике, в человеке наживы? Если святой находится в противоречии со своим временем, то лишь потому, что он старается приспособиться к обществу более совершенному; и предполагая это последнее существующим, он тем самым способствует его осуществлению.
Но действительное значение религии не исчерпывается моралью. Евангелие свидетельствует, что Иисус пришел исцелить болезни, как душевные, так и телесные. Слово его восстановляет душевное здоровье у грешника, зрение у слепца, слух у глухого, возвращает к жизни мертвеца. Другими словами, чистота сердца и вера в благостное всемогущество Спасителя оказывают беспредельно мощное влияние даже на физические условия человеческой жизни.
Das Wunder ist des Glaubens liebstes Kind 52)
Но этого мало: среди результатов, производимых верой, имеются такие, для которых она является условием не только достаточным, но и необходимым. Ни отдельные индивидуумы, ни целые общества не сумели до сих пор найти где-либо в другой области равного по силе источника бескорыстия, энергии и настойчивости. Даже в тех случаях, когда человек полагает, что он действует при помощи одних только материальных средств, к этим последним явно или скрыто присоединяется то, что мы в настоящее время называем внушением; и зачастую внушение играет несравненно более важную роль, чем орудия материального порядка. Так современные медики охотно признают, что вся терапия опирается в значительной степени на внушение. Но внушение подобного рода предполагает, как у больного, так и у медика, веру в целительную силу природы и в практическую мощь самой этой веры, т. е. предполагает верование, аналогичное религиозному.
Религия полезна, и в известных случаях незаменима: что же нужно еще для того чтобы назвать ее истиной? Если истина есть в последнем счете то, что отстаивает свое существование и приносить плоды, то религия истинна в такой же мере, как вера в существование предметов и сил природы.
Однако в религиях, как они нам фактически даны, заключаются особого рода верования, не имеющие прямого отношение к наблюдаемым фактам. Какую ценность имеют верование этого рода?
Два пути были испробованы людьми, пытавшимися доказать их правомерность: путь мистицизма и путь философии.
Согласно мистикам, имеется, по крайней мере у некоторых субъектов, восприятие Бога и божественных вещей, аналогичное восприятию материального мира. Не то, чтобы субъект мог в данном случае определить и описать то, что ему представляется. Но в известные исключительные моменты он испытывает непреодолимое впечатление, что чувство его есть познание, что он зрит своим сердцем. И хотя наши понятия и наши слова не достаточны для того, чтобы точно передать эту своеобразную интуицию, тем не менее наше воображение в состоянии, по-видимому, найти такие сочетание слов, которые пробуждают в душе, уже имевшей соответственный опыт, эти сверхъестественные переживания. И в частности, звуки музыки обладают, быть может, такой способностью непосредственно воздействовать на дух человеческий, превосходя в этом отношении силу наших местных и традиционных языков.
Конечно, мистики не в состоянии доказать истинность их интуиций и ценность их общение с миром сверхчувственного. Но этим отнюдь не умаляется тот факт, что мистицизм, придавая сверхчувственное значение обычным данным сознания, тем самым усиливает религиозное чувство и повышает его дееспособность. фактически он не дает того познания, которое сулит; но все же доставляет новые основание для того, чтобы отстаивать против нападок рационализма своеобразную реальность и силу религиозной эмоции.
С другой стороны, некоторые мыслители полагают, что они в состоянии рационально доказать объективную истинность религиозных понятий: это философы. По В. Джемсу, все рассуждение философско-теологического характера, направленные к тому, чтобы доказать бытие Бога и определить его атрибуты, в корне несостоятельны. В самом деле, лишь те понятия имеют реальное содержание, которые заставляют нас изменить в чем-либо наше практическое поведение. Но все чисто спекулятивные конструкции не оказывают никакого влияние на практическую жизнь.
Значит ли это, что все усилия связать религиозное чувство с природою вещей и определить его объективной значение по необходимости должны оставаться совершенно бесплодными?
Ведь уже само религиозное чувство, как бы строго ни очищали мы его от всего постороннего, предполагает веру, претендующую на объективное значение: веру в бытие существа, большего и лучшего, чем мы, — существа, которое, воздействуя на наше сознание, перемещает центр нашей личности.
Можно ли считать эту веру правомерной, или же она является только метафорическим выражением чего-то неопределенного и субъективного, о чем рассудок наш не в состоянии составить себе ни малейшего представления?
По мнению Вильяма Джемса на этот основной вопрос новый свет проливает одно открытие, которое, датируя всего с 1886 года, имеет перед собой самое блестящее будущее, а именно открытие так называемых подсознательных психических состояний, или, употребляя термин, пущенный в оборот Мейерсом 53), открытие «сублиминального» я.
Уже Лейбниц любил повторять, что далеко не все, существующее в нашей душе, замечается нашим сознанием; что там имеется бесчисленное множество мельчайших восприятий, влияние которых гораздо более значительно, чем это обыкновенно думают; что благодаря этим незаметным восприятиям устанавливается совершенное общение между человеком и природой, так что все, происходящее в этой последней, известным образом отражается в каждом из нас. Эти мельчайшие восприятия составляют по Лейбницу самую сущность наших чувств. И если с точки зрение познание чувство значительно ниже мысли, то с точки зрение бытия оно выше: оно дает индивидууму средство принять несравненно более глубокое участие в жизни и гармонии вселенной, чем это доступно для нашего отчетливого восприятия.
