Понятие сознания - Райл Гилберт (читаем книги бесплатно TXT) 📗
Исторический курьез состоит в том, что не была замечена неполноценность этого учения. Теоретики правомерно признавали, что любой здравомыслящий человек может распознать различия между, скажем, рациональным и нерациональным высказыванием, или между осмысленным и автоматическим поведением. В противном случае ничто не могло бы быть предписано для избавления от механицизма, даже предварительно данное объяснение, что человек в принципе никогда не сможет провести границу между рациональными и иррациональными высказываниями, исходящими от других людей, т. к. он никогда не сможет получить доступ к предполагаемым нематериальным причинам некоторых из этих высказываний. За исключением разве только себя самого, он никогда не смог бы определить разницу между человеком и роботом. Было бы необходимо, например, признать и то, что внутренняя жизнь людей, считающихся идиотами или лунатиками, чтобы там ни говорили, столь же разумна, как и жизнь любого другого человека. Ведь может статься, что неадекватно только их внешнее поведение, иначе говоря, возможно «идиоты», в действительности, совсем не идиоты, а «лунатики» — не лунатики. Возможно также, что некоторые из тех, кого мы считаем здоровыми, на самом деле идиоты. Согласно официальной теории, сторонние наблюдатели не в состоянии знать, как внешнее поведение других людей соотносится с их ментальными способностями и процессами, и они не имеют поэтому ни знания, ни даже правдоподобной догадки о том, насколько правильны или ложны в отношении других людей их описания, использующие ментальные понятия. Для человека было бы рискованно или невозможно утверждать здравомыслие и логическую последовательность даже в отношении себя самого, ибо ему нужно воздерживаться от сравнения особенностей собственного поведения с поведением других. Короче говоря, такие наши характеристики людей и их поступков, как интеллигентный, благоразумный, добродетельный или же глупый, лицемерный, трусливый, невозможно было бы получить, и проблема необходимости создания специальной причинной гипотезы, служащей основанием подобных заключений, никогда бы не возникала. Вопрос «В чем отличие человека от машины?» появился именно потому, что каждый, еще до появления этой новой причинной гипотезы, уже знал, как употреблять понятия, описывающие ментальное поведение. Вот почему причинная гипотеза не могла служить источником для критериев употребления таких понятий. И, конечно же, эта гипотеза ни в каком смысле не улучшила наше умение пользоваться этими критериями. Мы по-прежнему различаем правильный и неправильный счет, благоразумный и бестолковый образ действия, богатое и скудное воображение посредством способов, с помощью которых и сам Декарт различал их до и после того, как он строил догадки о сопоставимости использования этих критериев с принципами механической причинности.
Он ошибся в логике проблемы. Вместо того чтобы спросить, в соответствии с каким критерием разумное поведение реально отличается от неразумного, он поставил вопрос: «Какой другой принцип причинности прояснит для нас это различие, если известно, что принцип механической причинности этого сделать не может?» Он понимал, что эта проблема не из области механики, и потому предположил, что она должна быть одной из дополняющих механику проблем. Неудивительно, что психология нередко претендует на эту же роль.
Когда два термина принадлежат к одной и той же категории, то их можно включить в правильное конъюнктивное суждение. Так, покупатель может сказать, что он приобрел перчатки на правую и левую руку; но сказать, что он купил пару перчаток и перчатки на правую и левую руку он не может. «Она приехала домой в машине и в слезах» — известная шутка, основанная на нелепости объединения терминов различных типов. Было бы, впрочем, равным образом нелепо конструировать дизъюнкцию: «Она приехала домой либо в машине, либо в слезах». С догмой о призраке в машине дело обстоит сходным образом. Она утверждает, что есть души и тела, что происходят физические и ментальные процессы, что существуют механические причины телесных движений и ментальные причины телесных движений. Я считаю, что эти и аналогичные им конъюнкции абсурдны, однако, следует заметить, что это не говорит об абсурдности необоснованно связанных утверждений самих по себе. Я, например, не отрицаю существование ментальных процессов. Выполнение деления в столбик является ментальным процессом, как и придумывание шутки. Но я утверждаю, что фраза «ментальные процессы существуют» относится к иному типу, чем фраза «существуют физические процессы», поэтому нет никакого смысла объединять или разводить эти фразы.
Если моя аргументация верна, то из нее вытекает ряд интересных следствий. Во-первых, сакральная противоположность между Материей и Духом будет рассеиваться, но не за счет одного из столь же сакральных поглощений Духа Материей или Материи Духом, а совсем иным способом. Ибо кажущаяся противоположность предстанет настолько же неправомерной, насколько неправомерно противопоставление между «она приехала домой в машине» и «она приехала домой в слезах». Вера в существование полярной оппозиции между Духом и Материей есть вера в то, что они являются терминами одного логического типа.
Из этого также следует, что Идеализм и Материализм — ответы на неверно поставленный вопрос. «Редукция» материального мира к ментальным состояниям и процессам, также как и «редукция» ментальных состояний и процессов к состояниям и процессам физическим, предполагает законность дизъюнкции «существуют или сознания, или тела (но не то и другое сразу)». Это все равно, что сказать: «Либо она купила перчатки на правую и левую руку, либо пару перчаток (но не то и другое вместе)».
Совершенно корректно произнести с одним логическим ударением, что существуют сознания, и с другим логическим ударением, что существуют тела. Однако эти высказывания не обозначают два различных вида существования, ибо «существование» не является родовым словом вроде «окрашенный» или «имеющий пол». Они обозначают два различных смысла (senses) «существования», наподобие того, как слово «растущий» имеет разные смысловые оттенки в сочетаниях «растет прилив», «растет надежда» и «растет средний уровень смертности». Слова человека о том, что сейчас растут три вещи, а именно: прилив, надежда и средний уровень смертности, будут расценены как глупая шутка. Будет такой же шуткой сказать, что существуют четные числа, вторники, общественное мнение и военно-морские силы; или же, что существуют вместе сознания и тела. В последующих главах я постараюсь доказать, что официальная теория покоится на группе категориальных ошибок, ибо из нее вытекают логически нелепые выводы. Конструктивным смыслом выявления этих нелепостей будет формирование корректной логики понятий, описывающих ментальное поведение.
(4) Историческое примечание
Было бы ошибочно считать, что официальная теория берет начало только в размышлениях Декарта, или даже в более широком контексте, охватывающим механицистские импликации XVII века. Схоластическая и реформаторская теология воспитала интеллект ученых точно также как интеллект мирян, философов и духовенства той поры. Стойко-августинианские теории свободы воли были встроены в кальвинистскую доктрину греха и благодати. Теории Платона и Аристотеля сформировали ортодоксальное учение о бессмертии души. Декарт переложил широко распространенные в его время теологические доктрины о душе на новый синтаксис Галилея. Теологическая сокровенность совести стала философской уединенностью сознания, а доктрина Предопределения превратилась в доктрину Детерминизма.
Неверно также говорить, что миф о двух мирах был теоретически бесполезным. Пока мифы еще новы, они нередко теоретически весьма продуктивны. Одним из достижений парамеханического мифа явилось то, что он частично вытеснил доминирующий тогда пара-политический миф. Сознание и его способности описывались в последнем по аналогии с политическим господствам и подчинением. Для этой цели были использованы идиомы управления, повиновения, сотрудничества и сопротивления. Они сохранились, и все еще встречаются во многих этических и в некоторых эпистемологических дискуссиях. Если в физике новый миф о скрытых силах стал научным улучшением старого мифа о целевых причинах то в антропологических и психологических учениях новый миф о скрытых операциях, импульсах и активностях был улучшением старого мифа о предписаниях, послушании и неповиновении.
