Великое восстановление наук, Новый Органон - Бэкон Фрэнсис (электронные книги без регистрации .TXT) 📗
Этот миф вместе со следующим, касающимся Неба, как будто излагает иносказательно учение о началах вещей и об истоках мира, сходное во многом с философией, которой придерживался Демокрит, с той лишь разницей, что оно представляется более строгим, трезвым и чистым. Ибо спекуляции упомянутого философа, остроумного и прилежного, каким он был, не могли ни успокоиться, ни соблюсти надлежащей меры, ни обуздать и сдержать себя. И даже те взгляды, которые скрываются в мифе, хотя они и более правильны, все же не лучше, чем все те рассуждения, которые порождены разумом, довлеющим самому себе и не опирающимся постоянно, при каждом своем продвижении вперед на опыт, -недостаток, которому, как я полагаю, были подвержены и первобытные века. Следует, однако, прежде всего принять во внимание, что изложенное здесь выведено и провозглашено на основании авторитета одного лишь человеческого разума и в соответствии со свидетельством чувств, жалкие и несовершенные оракулы которых по справедливости отвергаются тогда, когда нас озарит лучший и более верный свет божественного откровения.
Этот Хаос, который был сверстником Купидона, означал беспорядочную массу или собрание материи. Сама же материя, а также ее сила и природа и вообще начала вещей были символически изображены в образе самого Купидона. Он представлен как не имеющий родителей, т. е. как тот, чье существование не обусловлено никакой причиной, ибо причина является родительницей следствия и обозначение причины и следствия как родительницы и дитя -- обычная и почти неизменная фигура речи. Эта первая материя, равно как и свойственные ей сила и действие, не могут иметь никакой естественной причины (Бога мы всегда исключаем), ибо до них ничего не было. Поэтому не было никакой производящей их причины и ничего более первичного в природе. Следовательно, ни рода, ни формы. Вот почему, что бы ни представляли собой эта материя и ее сила и действие, она является чем-то данным и необъяснимым и должна быть взята так, как мы ее находим, и мы не должны судить о ней на основании какого-либо предвзятого понятия. Ибо хотя и можно познать способ существования (modus) этой материи, однако этого нельзя сделать через познание ее причины, так как после Бога она является причиной всех причин, не будучи сама обусловлена никакой причиной. Дело в том, что цепь причин в природе имеет несомненный и определенный предел и исследовать или воображать себе какую-нибудь причину там, где мы дошли до последней силы и положительного закона природы, является в такой же мере неразумной и поверхностной философией, как не искать причины в подчиненных явлениях. Вот почему Купидон, иносказательно представленный древними мудрецами как не имеющий родителей, т. е. как не имеющий причины, -- идея немаловажного значения, едва ли не величайшая из когда-либо высказанных. Ибо ничто так не способствовало искажению философии, как эти поиски родителей Купидона, т. е. то обстоятельство, что философы не брали начала вещей так, как они открываются в природе, воспринимая их как положительное знание, основанное на опыте, а, скорее, выводили их из законов спора, из диалектических и математических умствований, из общих понятий и тому подобных заскоков ума за пределы природы. Вот почему философствующий, для того чтобы его разум не блуждал в дебрях фикций, должен неустанно напоминать себе, что Купидон не имеет родителей, ибо человеческий дух не знает удержу в такого рода общих представлениях, искажает природу вещей и самого себя и, стремясь к далекому, всякий раз оказывается где-нибудь поблизости. А так как человеческий ум вследствие своей ограниченности чаще всего приводится в движение наиболее близким ему и тем, что может сразу захватить и поразить его, то обыкновенно бывает так, что когда он доходит до самых общих явлений опыта и все же не может успокоиться на них, доискиваясь как бы еще более знакомых явлений, он в конце концов возвращается к тем явлениям, которые его больше всего поразили или которыми он был введен в заблуждение, воображая, что эти явления более способны служить причиной и более доказательны, чем те общие.
Мы сказали, что первичная сущность вещей, сила и Купидон не имеют причины. Нам теперь остается рассмотреть способ существования этого начала (не имеющего причины). Он весьма темен, и мы предупреждены об этом самим мифом, именно его изящным вымыслом о возникновении Купидона из яйца, снесенного Ночью. Божественный философ прямо говорит: "Бог сделал все прекрасным в свое время и передал мир на их суд, хотя человек не может постигнуть дел, которые Бог творит от начала до конца"[2]. И действительно, высший закон бытия и природы, действие которого сказывается неизменно во всех изменениях вещей (то, что может быть выражено словами: "дело, которое Бог творит от начала до конца"), т. е. сила, вложенная Богом в те первичные частицы, от умножения которых возникает и конституируется все разнообразие вещей, есть нечто, на познание чего человеческий разум претендует, но что он едва ли может постигнуть. Что же касается рассказа о яйце, снесенном Ночью, то он прекрасно подходит для демонстрации того, как этот Купидон производится на свет. Ибо то, что получено путем утверждений, представляется детищем света, между тем как то, что выведено путем отрицаний и исключений, как бы исторгнуто и выведено из тьмы и ночи. Таким именно яйцом, высиженным Ночью, действительно является этот Купидон, ибо все то знание, которое мы о нем можем иметь, есть результат отрицаний и исключений, а доказательство путем исключения в отношении того, что исследуется, есть в некотором роде незнание и как бы блуждание во тьме. На этом основании Демокрит правильно утверждал, что атомы или семена и их свойства не похожи на что-либо, что может быть воспринято ощущением, и отмечал, что по своей природе они абсолютно невидимы и недоступны, говоря о них:
...ни с огнем у них сходства, ни с вещью
Кроме того никакой, способною к чувствам направить
Нашим тела и касаньем своим осязанье затронуть[3].
И об их свойствах:
А между тем, при созданьи вещей, ведь должны непременно
Первоначала вносить потаенную, скрытую сущность,
Чтоб не являлось ничто препятствием или помехой
Всяким созданьям иметь свои самобытные свойства[4].
Атомы поэтому не похожи ни на искры огня, ни на капли воды, ни на воздушные пузырьки, ни на пылинки, ни на частицы воздуха или эфира. Точно так же и в отношении силы и формы они не являются ни тяжелыми, ни легкими, ни горячими, ни холодными, ни плотными, ни редкими, ни твердыми, ни мягкими в том виде, как эти качества проявляются в больших телах, ибо все перечисленные качества и другие подобные им являются продуктом соединения и комбинаций. Подобным же образом и естественное движение атома не есть просто движение падения, которое называют естественным, или противоположное падению движение (обусловленное толчком), или движение растяжения и сжатия, или движение отталкивания и соединения, или вращательное движение небесных тел и вообще какое-либо из других движений, свойственных большим телам. Тем не менее в теле атома есть элементы всех тел, а в его движении и силе -- начала всех движений и сил. Впрочем, в этом пункте, а именно в отношении движения атома по сравнению с движением больших тел, философия мифа, по-видимому, расходится с Демокритом. Действительно, то, что Демокрит далее говорит об этом, не только не согласно с мифом, но и непоследовательно и почти противоречиво само по себе. Ибо ему следовало бы приписать атому особого рода движение, подобно тому как он наделил его особой материей и особенными силами, между тем как он из движений, свойственных большим телам, выбрал два вида движения, а именно движение вниз тяжелых тел и движение вверх легких (объясняя последнее действием силы или толчка более тяжелых атомов, толкающих менее тяжелые вверх), и приписал их атому в качестве первичных движений. Миф же, напротив, сохраняет особенность и исключительность атома как в отношении субстанции, так и в отношении движения. Но миф, далее, намекает, что указанные нами исключения имеют известный предел и меру: Ночь ведь не вечно высиживает яйцо. И действительно, лишь один Бог обладает той особенностью, что, когда мы желаем постигнуть его природу с помощью чувства, то исключения никогда не завершаются в утвердительном. В нашем же случае дело обстоит иначе, а именно так, что после надлежащих исключений и отрицаний кое-что утверждается и устанавливается и яйцо высиживается как бы после надлежащего периода инкубации; и не только Ночь высиживает свое яйцо, но, сверх того, из этого яйца вылупливается персона Купидона, т. е. из незнания выводится и извлекается не какое-то понятие предмета, но определенное, [отнюдь не] смутное понятие. И из всех возможных доказательств в отношении первой материи мы придерживаемся того, которое нам представляется наиболее согласным со смыслом мифа.
