Американские просветители. Избранные произведения в двух томах. Том 1 - Франклин Бенджамин (онлайн книги бесплатно полные .txt) 📗
Всякий, кто станет исследовать писания пророков, обнаружит, что они проникнуты духом борьбы и соперничества: пророки обвиняют друг друга в лживости и обмане, и их писания пронизаны подобного рода спорами. Приведем здесь некоторые из множества таких мест: «Так говорит господь бог: горе безумным пророкам, которые водятся своим духом и ничего не видели! Они видят пустое и предвещают ложь, говоря: „Господь сказал“; а господь не посылал их; и обнадеживают, что слово сбудется» [Иез., гл. 13, ст. 3, 6]. И в другом месте: «Я не посылал пророков сих, а они сами побежали; я не говорил им, а они пророчествовали». И еще: «Я слышал, что говорят пророки, моим именем пророчествующие ложь. Они говорят: „Мне снилось, мне снилось“... Но они пророчествуют обман своего сердца» [Иер., гл. 23, ст. 21, 25, 26] {14}. И еще: «И это — псы, жадные душою, не знающие сытости; и это — пастыри бессмысленные; все смотрят на свою дорогу, каждый до последнего, на свою корысть» [Ис., гл. 56, ст. II].
Коль скоро между пророками шла такая борьба за славу в народе и они прибегали ко всевозможным ухищрениям и обману, чтобы достичь влияния и превосходства, — причем судить о всех этих уловках должна была чернь, а в некоторых случаях синедрион иудеев, когда это касалось государственных дел, — то как же современники нескольких пророков могли отличить истинных провидцев от лжепророков? Тем более, как можем различать между ними мы, живущие спустя 1700 лет после самого последнего из них? Однако, не умея провести это различие, мы не имеем и основания верить кому-либо из них, даже если допустить, что среди них были и истинные пророки. Точно так же мы не можем знать, не было ли само появление пророков всего лишь хитрой уловкой правителей Израиля и Иудеи, дабы более скрыто и крепче держать свой народ в повиновении, внушая ему веру, будто им управляют в соответствии с особыми указаниями небес, тогда как на самом деле эти указания исходили от синедриона. Ту же хитрость применяли и многие другие государства.
В 22-й главе книги Бытия мы находим историю о весьма необычайном повелении бога Аврааму и крайне противоестественной попытке последнего повиноваться этому повелению: «И было, после сих происшествий, бог искушал Авраама и сказал ему: Авраам! Он сказал: вот я. Бог сказал: возьми сына твоего, единственного твоего, которого ты любишь, Исаака; и пойди в землю Мориа, и там принеси его во всесожжение на одной из гор, о которой я скажу тебе. И пришли на место, о котором сказал ему бог; и устроил там Авраам жертвенник, разложил дрова и, связав сына своего Исаака, положил его на жертвенник поверх дров. И простер Авраам руку свою и взял нож, чтобы заколоть сына своего» [Быт., гл. 22, ст. 1, 2, 9, 10]. Ужасный замысел! Человечество вообще признает убийство тягчайшим преступлением, какое может быть совершено среди людей; поэтому было бы несовместимо с божественной природой предписать его и повелеть Аврааму убить сына, т. е. совершить самое противоестественное и жестокое из всех убийств, сопровождаемое самыми отягчающими обстоятельствами не только из-за нарушения в соответствии с предписанием уз отцовской любви, но и по тем соображениям, что ребенок (если верить повелению) должен был быть предложен богу в качестве жертвоприношения. Можно ли представить себе что-либо более извращенное и порочное, нежели повиновение этому приказу? И можно ли вообразить большую нелепость, чем предположение, будто он исходил от бога? В оправдание данного Аврааму повеления убить собственного сына ссылаются на то, что то было всего лишь испытание его послушания, что бог никогда не намеревался допустить, чтобы он это сделал, и что для предотвращения этого воззвал к нему ангел небесный, приказавший не убивать сына. Но предположение, будто бог нуждался в таком или каком-то другом испытании, дабы узнать, повинуется ли Авраам его повелениям, совершенно несовместимо с его всеведением, которое знает все, не нуждаясь в открытых проявлениях. Таким образом, если бы повеление само по себе было уместным и разумным и исходило от бога, то повиновение или неповиновение ему Авраама не могло бы сообщить божественному уму никакой новой идеи. Каждый поступок людей, как и поведение Авраама в данном случае, есть испытание их послушания и известен богу. К тому же, мы читаем в Священном писании, что «бог не искушается злом и сам не искушает никого» [Иаков., гл. 1, ст. 13]. Как же тогда «бог искушал Авраама»? — занятие, обычно приписываемое в Писании дьяволу. Часто приходится слышать, как Авраама превозносят за попытку подчиниться повелению принести в жертву своего сына. Мне, однако, представляется, что было бы более мудро и больше подобало бы праведнику, если бы Авраам ответил на это повеление, что оно не могло исходить от бога — источника благости и совершенства и неизменного по своей природе, наделившего его разумом и пониманием, благодаря чему Авраам лучше понимал свой долг перед богом, своим сыном и самим собой и не стал бы убивать сына и приносить его в жертву богу. В самом деле, если бы бог замыслил побудить Авраама посягнуть на жизнь сына, он никогда бы не вложил в его душу сильную любовь к сыну или такое сознание своего долга — заботиться о нем, защищать и оберегать его от всех опасностей и содействовать его счастью и благополучию. Поскольку же повеление само по себе было негодным в нравственном отношении и совершенно недостойным бога, Авраам должен был предположить, что оно исходило не от бога, а от некоего бесчеловечного, жестокого и вредного существа, которое наслаждалось причиняемым им горем и скорбью. Ибо бог не мог отдать столь низменное повеление и не мог испытывать удовлетворения от такой бесчеловечной и грешной жертвы.
В последней главе Второзакония Моисей венчает свою историю рассказом о собственной смерти и погребении: «И умер там Моисей, раб господень, в земле Моавитской, по слову господню; и погребен на долине в земле Моавитской против Веффегора, и никто не знает места погребения его даже до сего дня. Моисею было сто двадцать лет, когда он умер; но зрение его не притупилось, и крепость в нем не истощилась. И оплакивали Моисея сыны израилевы на равнинах Моавитских ...тридцать дней» [Второз., гл. 34, ст. 5—8]. Это единственный известный мне историк, когда-либо давший людям подробный отчет о собственной смерти и сообщивший, сколько ему было лет в этот решающий момент, где он умер, кто его похоронил, где он был погребен и сколько дней друзья и знакомые горевали и оплакивали его. Должен признаться, я не надеюсь, что смогу уведомить публику о продолжительности моей жизни и обстоятельствах моей смерти и погребения, а равно и о том, сколько дней будут плакать или радоваться те, кто переживет меня.
Часть законов Моисея была навязана племенам Израиля, они неразумны и неуместны, особенно те, в которых он провозглашает наказание детей за прегрешения отцов: «Наказывающий вину отцов в детях и в детях детей до третьего и четвертого рода» [Исх., гл. 34, ст. 7]. Нельзя привести никаких оснований, почему бы не наказывать за вину отцов также пятое, шестое и седьмое поколения и так далее до самых последних потомков, подобно первым четырем родам. В самом деле, если справедливо наказывать за вину отца кого-либо из его потомков, которые не были соучастниками его прегрешения и не помогали и не содействовали ему тем или иным путем, то с тем же основанием можно наказать за эту вину любое из последующих поколений или потомков любого непричастного лица. Ведь произвольное вменение в вину одинаково нелепо во всех мыслимых случаях, так что если мы один раз допустим возможность возложить вину на кого-либо, кроме совершивших проступок, кто бы это ни был, мы опрокинем свои естественные и научные понятия о справедливом наказании тех, кто лично провинился. Попросту говоря, это значит наказывать невинных за грехи виновных. Но добродетель или порок нельзя перекладывать или переносить с отцов на несогрешивших детей или на детей детей, что есть то же самое, что переложить вину с виновного на невинного, ибо моральное добро и зло имеют духовный и личный характер; они не могут быть переданы, изменены или перенесены с одного человека на другого, а неразрывно связаны с теми, кто их совершил, представляют собой свойство или привычку, заслугу или проступок этих лиц и по своей природе неотчуждаемы. «Правда праведного при нем и остается, и беззаконие беззаконного при нем и остается» [Иез., гл. 18, ст. 20]. Но так как у нас еще будет случай широко обсудить этот вопрос в 12-й главе настоящего трактата, где мы будем говорить о вменении греха Адама его потомкам, а равно и о перенесении праведности, то здесь мы уже не станем больше обсуждать вопрос о вменении. Однако израильтяне так или иначе продолжали несправедливо наказывать детей за вину отцов сообразно предписаниям Моисея, как, например, в случае с Аханом и его детьми. «Иисус и все израильтяне с ним взяли Ахана, сына Зарина, и серебро, и одежду, и слиток золота, и сыновей его и дочерей его, и волов его и ослов его, и овец его и шатер его, и все, что у него было, и вывели их... на долину Ахор... И побили его все израильтяне камнями, и сожгли их огнем... и набросали на него большую груду камней, которая уцелела и до сего дня. После сего утихла ярость гнева господня» [Иис. Нав., гл. 7, ст. 24, 25, 26]. «Яростный гнев» несовместим с божественным совершенством, а жестокому истреблению ни в чем не повинной семьи и домашнего скота Ахана нельзя дать разумного обоснования. Эта вопиющая несправедливость наказания детей за вину отца породила в Израиле поговорку: «Отцы ели кислый виноград, а у детей на зубах оскомина» [Иез., гл. 18, ст. 2]. Однако пророк Иезекииль в 18-й главе своих пророчеств отверг закон Моисея о наказании детей за вину отца, сославшись на то, что так говорит господь бог, а закон этот был установлен именно на основании этого выражения. Но пророк Иезекииль отменил закон Моисея, не просто сославшись на то, что «так говорит господь бог», но и привел сверх того основание для этого, иначе он не мог бы отменить этот закон. Ведь Моисей, по его собственным словам, ввел свой закон, опираясь на такой же высокий авторитет, на какой мог бы притязать Иезекииль, отменяя его. Таким образом, если бы Иезекииль не привел оснований и доводов, то это означало бы противопоставить одно «так говорит господь бог» другому «так говорит господь бог». Но Иезекииль рассуждает убедительно, а именно: «И было ко мне слово господне: зачем вы употребляете в земле Израилевой эту пословицу, говоря: „Отцы ели кислый виноград, а у детей на зубах оскомина“? Живу я! — говорит господь бог,— не будут вперед говорить пословицу эту в Израиле. Ибо вот, все души — мои: как душа отца, так и душа сына — мои. Душа согрешающая, она умрет; сын не понесет вины отца и отец не понесет вины сына, правда праведного при нем и остается, и беззаконие беззаконного при нем и остается. Посему я буду судить вас, дом Израилев, каждого по путям его, говорит господь бог» [Иез., гл. 18, ст. 1, 2, 3, 4, 20, 30]. Примечательно, что пророк бесхитростно говорит: «Не будут вперед говорить пословицу эту в Израиле», косвенно признавая, что основанием для нее послужил закон Моисея и что самое пословицу или то зло, которое было причинено Израилю из-за наказания детей за вину отцов, можно было устранить, лишь отменив в этой части закон Моисея, что и было выполнено Иезекиилем. Вследствие этого правосудие было освобождено от затруднений, которые оно испытывало на протяжении многих веков. Таким образом, очевидно, что эти законы, названные законами бога, не непреложны, а имеют исключения и могут быть обойдены.
