Диалектика абстрактного и конкретного в научно-теоретическом мышлении - Ильенков Эвальд Васильевич (книги онлайн бесплатно серия TXT) 📗
Нетрудно сформулировать собственный взгляд Маркса на всеобщую категорию, предполагающийся в этой оценке. Абстракция должна быть, во-первых, полной, а во-вторых, не формальной, а содержательной. Только в этом случае она будет верной, объективной.
Что это, однако, значит?
Мы уже показали, что "полнота" абстракции предполагает, что в ней выражаются непосредственно не абстрактно-всеобщие "признаки", свойственные всем без исключения особенным явлениям, к которым всеобщая абстракция относится, а совсем иное -- конкретные теоретические характеристики объективно-простейшего нерасчлененного элемента системы взаимодействия, "клеточки" исследуемого целого.
В случае с системой товарно-капиталистической системы взаимодействия между людьми в процессе общественного производства материальной жизни такой клеточкой оказывается товар, простая товарная форма взаимодействия. В биологии, по-видимому, такой клеточкой является простейшая белковая структура, в физиологии В.Н.Д. -- условный рефлекс и т.д.
В этом пункте вопрос о "начале науки", об исходной всеобщей категории, лежащей в основании всей системы конкретных категорий науки, перекрещивается с вопросом о конкретности анализа, аналитического расчленения предмета, -- и об объективно допустимом пределе аналитического расчленения.
Конкретный теоретический анализ вещи предполагает, что вещь аналитически расчленяется не на равнодушные к ее специфике "составные части", а на специфически характерные только для этой вещи, внутренне связанные друг с другом необходимые формы ее существования.
В этом отношении "аналитический метод" Маркса полярно противоположен т.н. "односторонне-аналитическому методу", пример применения которого представляет собой классическая буржуазная политическая экономия. "Односторонне-аналитический метод", унаследованный экономистами XVII-XVIII вв. от современного им механического естествознания и философии эмпиризма (непосредственно через Локка), -- полностью соответствует представлению о предметной реальности как о своеобразном агрегате вечных и неизменных "составных частей", одинаковых у любого предмета природы. "Познать" вещь -- значит, с точки зрения этого представления, аналитически разложить ее на вечные и неизменные составные части, а затем понять их способ взаимодействия внутри данной вещи.
"Труд", "потребность", "прибыль" в теории Смита-Рикардо в этом отношении представляют собой не менее яркий пример односторонне-аналитических абстракций, в которых погашена вся конкретно-историческая определенность предмета, чем "частица" физики Декарта, чем "атом" Ньютона и т.п. категории науки того времени.
И Смит, и Рикардо пытаются понять товарно-капиталистическую систему взаимодействия как "сложное целое", составными частями которого являются вечные, одинаковые для любой ступени человеческого развития реальности: труд, орудия труда ("капитал"), потребность, прибавочный продукт и т.д. и т.п.
Такую операцию "аналитического расчленения" предмета всегда возможно проделать и экспериментально в "уме". Можно аналитически разложить живого кролика на такие, скажем, "составные части", как химические элементы, как атомы, молекулы и т.д. Но, получив на этом пути груду аналитически выделенных "составных частей", мы не сможем проделать, исходя из самого детального рассмотрения этих "составных частей", обратной операции -- никогда не сможем из них понять: а почему они раньше, до аналитического расчленения, давали своим "сочетанием" именно живого кролика, а не что-нибудь иное...
Чувственно-данную в созерцании вещь очень нетрудно "разложить" аналитически на ее "составляющие": стул -- черный, деревянный, четвероногий, тяжелый, с круглым сиденьем и т.д. и т.п. -- вплоть до бесконечности.
Это -- простенький пример эмпирического "анализа" и одновременно пример такого же "синтеза" абстрактных определений в суждении о вещи.
Следует заметить, что в данном случае происходит тоже непосредственное совпадение "анализа" и "синтеза". В суждении "этот стол -- черный" можно увидеть и то, и другое. С одной стороны -- это чистейший "синтез" -- соединение двух абстракций в суждении. С другой стороны, столь же чистейший "анализ" -- выявление в чувственно данном образе двух различных определений. И анализ и синтез одновременно протекают в процессе высказывания простейшего суждения о вещи.
Но в данном примере гарантией и основанием "правильности" анализа и синтеза является непосредственное созерцание, -- именно в нем выступают "соединенными" те признаки, которые суждение синтезирует, и в нем же эти "признаки" даны как различные, -- и потому то же самое созерцание является основой и критерием правильности аналитического выделения связываемых в суждении абстракций.
Так что совпадение анализа и синтеза в суждении о единичном факте, в высказывании фактического положения дел понять нетрудно.
Гораздо труднее понять отношение анализа и синтеза в теоретическом суждении. Теоретическое суждение обязано опираться на более веские основания, нежели простое указание на то, что вещь в созерцании выглядит так, а не иначе.
Мы уже указывали в несколько другой связи, что вся концепция Канта выросла из трудности понять именно теоретические суждения, то есть суждения, связывающие такие абстракции, каждая из которых взаимно предполагает другую, то есть атрибутивно, в самой природе связанные определения.
Суждение "все лебеди белы" не представляет никакого труда для понимания с точки зрения логики, и именно потому, что оно не выражает необходимости связи двух определений.
Совсем иное -- суждение "все тела природы протяженны". Если лебедь с одинаковым успехом может быть и не белым, то в суждении "все предметы природы протяженны" осуществлен необходимый синтез двух определений. Не может быть непротяженного предмета природы, как и наоборот не может быть протяженности, не принадлежащей предмету природы.
Иными словами, теоретическое суждение должно связывать такие определения вещи, каждое из которых с необходимостью предполагает другое в качестве непременного условия своего бытия.
Еще иначе: теоретическое суждение связывается из абстракций, каждая из которых выражает необходимую, внутренне связанную с самой природой вещи, определенность, такую определенность -- лишившись которой вещь рассыпается, перестает существовать как данная вещь, -- как "лебедь" или как "предмет природы".
Лебедя можно выкрасить в любой цвет, лишить его белого цвета -- от этого он не перестанет существовать.
Протяженность у предмета природы отнять нельзя, не уничтожив сам предмет природы.
Теоретическое суждение должно поэтому иметь в своем составе только такие абстракции, которые выражают необходимо присущие данному предмету формы его существования.
Где же взять гарантию на тот счет, что в суждении связаны именно такие абстрактные определения?
Кант решает вопрос, как известно, субъективно и притом чисто формально. Суждение "все тела природы протяженны" он обосновывает тем, что это суждение чисто аналитическое, "поясняющее" смысл термина "тело природы".
Если лебедь с одинаковым успехом может быть и не белым, то в суждении "все тела природы протяженны" осуществлен необходимый синтез двух определений. Не может быть непротяженного тела природы, как и наоборот -- не может быть протяженности, не принадлежащей предмету природы.
Иными словами, теоретическое суждение воспринимает тело под формой пространства. И даже если где-то в природе есть "непротяженное тело" (есть оно на самом деле или нет -- на этот вопрос Кант не считает возможным ответить), то и оно, попав в поле зрения субъекта как тело, в сферу его "опыта", тоже предстает в нем как "протяженное".
Поэтому-то все так называемые "синтетические" суждения и предстают как суждения, аналитические раскрывающие природу субъекта, а трансцендентальная природа субъекта, выносящего суждения, является единственной основой теоретического "синтеза".
