Психиатрическая власть - Фуко Мишель (полная версия книги .txt) 📗
Но в это же время отмечается обратная тенденция, которая объясняется и оправдывается двумя причинами. Во-первых, кризис все же нужен, поскольку в конечном счете ни дисциплинарный режим, ни предписываемый безумцам в обязательном порядке покой, ни патологическая анатомия не позволяют психиатрическому знанию опереться на некую истину. Вот почему это знание, долгое время служившее, как я показал вам властным дополнением, оставалось пустотелым и естественно не могло не искать для себя какого-либо истинного содержания в соответствии с нормами медицинской технологии своей эпохи — технологии доказательственной. Найти же его было невозможно и в итоге к понятию кризиса обращались-таки только уже по другой позитивной причине.
Важно, что подлинная точка осуществления психиатрического знания первоначально не позволяла, по сути своей не позволяла, специфицировать, охарактеризовать, объяснить болезнь. Иначе говоря, если врач прежде всего призван, обязан, занимая свойственное ему положение, ответить на симптомы, на жалобы больного спецификацией, описанием — с этим связан тот факт, что с начала XIX века медицинская деятельность в значительной степени свелась к дифференциальной диагностике, — то от психиатра, напротив, этого не требуется он не должен истолковать слова больного и назначить статус, характер и спецификацию его симптомам. Психиатр вмешивается на шаг раньше ступенью ниже: он призван решить имеет место болезнь иЛИ нет. Он дол-
290
291
жен ответить на вопрос: безумен индивид или же он в здравом уме? Этот вопрос адресует ему семья в случае добровольного лечения или власти в случае лечения принудительного, — хотя власти спрашивают об этом исподволь, не прямо, поскольку отстаивают право не учитывать мнение психиатра, — но так или иначе психиатр вмешивается именно на этом уровне.
Если общемедицинское знание функционирует на уровне спецификации болезни, на уровне дифференциальной диагностики, то в психиатрии ему предлагается решить, имеет место безумие или нет: оно вмешивается, если угодно, в точке реальности/нереальности, в точке фикции, будь то фикция больного, который по той или иной причине притворяется безумным, или фикция окружающих, которые измышляют, призывают или навязывают ему образ безумца. Именно здесь работает знание психиатра и здесь же вступает в дело его власть.46
Но какими орудиями располагает психиатр, чтобы решать вопрос о безумии в терминах реальности, чтобы действовать на этом уровне? В этом пункте мы сталкиваемся с парадоксом психиатрического знания XIX века. Да, оно пыталось выстроиться по образцу медицины-констатации, дознания, доказательства, опереться на знание симптоматологического типа; оно даже укрепляло себя описанием различных болезней и т. п., но по большому счету все это составляло не более чем прикрытие поверхностное оправдание другого рода деятельности которая собственно и за-ключалась в решении о том реальность перед врачом или ложь ППЯВдЯ. иЛИ сиМУЛЯЦИЯ Психиатр работал в точке симуляции в точке фикции з. не в точке опиелния болезни
И парадокс этот имел, как мне кажется, ряд следствий. Прежде всего, чтобы разрешить-таки описанную проблему, психиатрическая больница в буквальном смысле изобрела новый медицинский кризис. Уже не кризис истины, состязание между силами болезни и силами природы, каким еще оставался медицинский кризис в понимании врачей XVIII века, но, я бы сказал, кризис реальности, поединок между безумцем и предержащей его властью, то есть властью-знанием врача. Последний же оказывался таким образом в положении арбитра в вопросе о ре-альности или нереальности безумия.
Если угодно, психиатрическая больница, резко расходясь в этом с больницей общемедицинской, отнюдь не должна была
служить местом, где болезнь откроет себя в своих специфических, отличительных в сравнении с другими болезнями признаках; она имела куда более простую, элементарную и фундаментальную функцию: придать безумию реальность, предоставить ему пространство для реализации. Психиатрическая больница нужна, чтобы безумие реализовалось, тогда как обычная больница должна выяснить вид болезни и к тому же устранить ее. Функция психиатрической больницы заключается в том, чтобы, опираясь на решение психиатра о реальности безумия, осуществить его как реальность.
Так мы подходим к институциональной критике психиатрической больницы, которая как раз и обвиняла ее в том, что та просто производит безумцев, пользуясь людьми, которых якобы лечит. Тем самым эта критика поднимала вопрос: каким же, собственно, должен быть институт, способный одновременно лечить безумцев и не укоренять их в болезни окончательно? Как институт такого рода может работать подобно всем прочим больницам?47 Впрочем, критика эта была, по-моему, все же малосущественной, поскольку не затрагивала главного. Анализ распределения психиатрической власти позволяет показать, что психиатрическая больница стала местом реализации безумия не в силу случая или некоего отклонения; ведь самой функцией психиатрической власти является организация перед собой и
для больного—по большому счету не только в больнице, но
и за ее пределами—пространства реализации болезни Можно
даже сказать что психиатрическая власть призванз. реализовать безумие в институте, дисциплина
ные буйства кризисы и в пределе все симптомы Институт психиатрической лечебницы как таковой — вот в чем мой ана лиз расходится с инститлпшональной критикой —этот диси плинарный инctитvt имеет своими действительными целью и слепг-пшем угтпянитьне бrlT но симптомТт бе™ а психиатричег/яя влаг-тк дейсти^ и удеnlи
безумие. лечебниц-е, имеет функцией реализовать
Вообще говоря, это двойное функционирование психиатрической власти, реализующей безумие, и дисциплинарного института, отказывающегося его слушать, сглаживающего симптомы, умеряющего все его проявления, стремится к определенному
292
293
идеалу — к идеалу деменции, сумасшествия. Кто такой сумасшедший? Это тот, кто полностью совпадает с реальностью своего безумия, чьи множественные симптомы или, наоборот, их слабая выраженность таковы, что не позволяют установить симптоматическую спецификацию, характерную для его болезни. Сумасшедший, таким образом, как нельзя точнее отвечает функционированию института лечебницы, поскольку усилиями дисциплины специфика всех симптомов скрадывается: нет более ни проявлений, ни внешних выражений безумия, ни кризиса. Вместе с тем сумасшедший отвечает и требованию психиатрической власти, ибо он действительно осуществляет безумие как индивидуальную реальность внутри лечебницы.
Пресловутая деменциальная динамика, которую психиатры XIX века наблюдали, как им казалось, в безумии как естественный феномен, есть не что иное, как серия перекрестных следствий больничной дисциплины, сглаживающей проявления и симптомы, и предписания больному со стороны медицинской власти быть безумцем, реализовать безумие. Сумасшедший — это продукт двойного действия психиатрической власти и больничной дисциплины.
Что же касается истеричек, этих знаменитых, этих любимых авторами истеричек, то я бы сказал, что они представляли фронт сопротивления деменциальной волне, которую подразумевала двойная игра психиатрической власти и больничной дисциплины. Ведь кто такой истерик? Это тот, кто настолько очарован существованием самых что ни на есть ярко выраженных точных симптомов — тех самых которые преподносят как раз органические болезни — что ищет и находит их у себя. Истеричка выстраивает себя по образу настоящих болезней она пластически творит себя как место и тело несущие на себе подлинные симптомы Деменциальному назначению, естествен-
HOMу рЭ.зМНОЖенИЮ и смешИВЭНИЮ симПТОМОВ ОНЭ, ПТ50ТИВО-
поставляет интенсификацию симптомов очень точных и кз.к нельзя более определенных, причем ттегтяет ito тяким оопячом что привязать ее болезнь к реальности никак не удается: когда ее симптом казалось бы отсылает к субстрату реальности она дает понять что никакого субстрата нет и даже тогда когда он демонстрит/ет шшярчайшие симптомы' ограничить ее реаль
