Разговоры запросто - Роттердамский Эразм (Дезидерий) (книги бесплатно без регистрации TXT) 📗

Гаспар. Когда накроют стол, я читаю молитву, потом прислуживаю за столом, пока отец не велит обедать и мне. После благодарственной молитвы играю с товарищами в пристойную какую-нибудь игру (если выдается свободный час), а потом — снова в школу.

Эразмий. И снова приветствуешь Иисуса?

Гаспар. Да, если удастся. Ну, а если это почему-либо затруднительно или неуместно, все же, проходя мимо церкви, я приветствую его мысленно. В школе опять тружусь изо всех сил. Вернувшись домой, делаю то же, что перед обедом. После ужина развлекаю себя занимательными историями. Вскоре, пожелав доброй ночи родителям и домочадцам, укладываюсь спать. Встав подле кровати на колени, я, как уже говорил тебе, припоминаю, в каких занятиях прошел день. И если вспомню тяжкий какой-нибудь проступок, молю Христа о снисхождении и прощении и обещаю исправиться, а если ничего не вспомню, благодарю его за милость — за то, что уберег меня от греха. Потом от всего сердца предаю себя, всего целиком, его заступничеству, дабы он охранил меня от козней злого духа и от нечистых сновидений. Наконец ложусь в постель, осеняю лоб и грудь крестным знамением и располагаюсь ко сну.

Эразмий. Каким образом?

Гаспар. Не ничком ложусь и не навзничь, а на правый бок и руки складываю так, чтобы оборонить грудь изображением креста, то есть правую ладонь кладу на левое плечо, а левую — на правое. И сплю сладко, пока меня не разбудят или пока не проснусь сам.

Эразмий. Святенький ты у нас, коли на такое способен.

Гаспар. Скорее ты глупенький, коли ведешь такие речи.

Эразмий. Нет, правила твои я хвалю, но вот следовать им навряд ли смог бы.

Гаспар. Было бы желание! Они станут даже приятны через несколько месяцев, когда попривыкнешь, а после привычка обратится в натуру.

Эразмий. Но я еще ничего не слышал о церковных службах.

Гаспар. Службу я посещаю неукоснительно, особенно по праздникам.

Эразмий. И как же протекает у тебя праздничный день?

Гаспар. Первым делом, я строго допрашиваю самого себя, пет ли па душе грязных пятен греха.

Эразмий. И если есть, тогда что? Удаляешься от алтаря?

Гаспар. Да, только не телом, а душою, и как бы стоя поодаль, не дерзая возвести взор к богу Отцу, которого я оскорбил, бью себя в грудь и повторяю слова мытаря из Евангелия [50]: «Господи, будь милостив ко мне, грешнику!» Затем, если чувствую, что кого-то обидел, стараюсь немедленно получить прощение, а если немедленно нельзя, даю в душе обещание примириться с ближним при первой же возможности. Если кто обидел меня, я отрекаюсь от мести и забочусь лишь о том, чтобы обидчик сознал свое заблуждение и образумился. Если ж на это и надеяться нечего, всякое отмщение оставляю богу.

Эразмий. Ну, это нелегко.

Гаспар. Нелегко извинить малую провинность брату твоему? Но ведь ты, в свою очередь, так часто нуждаешься в его прощении, а Христос между тем извинил нам некогда все наши проступки разом и продолжает извинять каждодневно! Мне кажется даже, что это не доброта к ближнему, но лихоимство перед богом: все равно, как если бы один раб простил другому долг в три драхмы на том условии, чтобы с него господин не взыскивал десяти талантов.

Эразмий. Прекрасно ты рассуждаешь, да только верно ли?

Гаспар. Евангельское поручительство недостаточно надежно, по-твоему?

Эразмий. Что ты, что ты! Но есть люди, которые не считают себя христианами в тот день, когда не отстоят обедню.

Гаспар. Их обычая я не осуждаю, в особенности если это люди досужие или, напротив, с утра до вечера нанятые мирскими заботами. Но я не одобряю тех, кто питает суеверное убеждение, будто день не будет удачен, если не начать его с обедни. Прямо от богослужения они направляются к прилавку или ко двору и там вообще забывают о справедливости, но если дела идут успешно, успех приписывают обедне.

Эразмий. Полно, есть ли такие безумцы?

Гаспар. Их очень много.

Эразмий. Но вернись к церковной службе.

Гаспар. Если возможно, я стою близ алтаря, чтобы лучше слышать, что читает священник, главным образом — Послания и Евангелие. Кое-что пытаюсь уловить памятью и запечатлеть в душе, и что уловлю, повторяю про себя.

Эразмий. И в это время не молишься?

Гаспар. Молюсь, но больше в мыслях, чем губами и языком. А повод к молитве извлекаю из того, что услышу.

Эразмий. Растолкуй, пожалуйста, яснее. Я не совсем понимаю, что ты имеешь в виду.

Гаспар. Пожалуйста. Представь себе, что читают из Послания [51]: «Удалите старые дрожжи, чтобы быть новым тестом, — ведь вы не заквашены». В ответ на это я мысленно обращаюсь к Христу так: «Если бы, и правда, я был не заквашен грехом, чист совершенно от его дрожжей! Но единственно безгрешный, единственно непорочный — это ты, господи Иисусе, даруй же мне, чтобы со дня на день и я очищался все более от старых дрожжей». Или же, если случается слышать из Евангелия о сеятеле, сеющем семя свое [52], я молюсь про себя: «Счастлив, кто заслуживает быть доброю землею! Тот благодетель, без которого нет ничего благого, да благословит меня из земли бесплодной обратиться в землю добрую». Это не более чем примеры: перечислять все подряд было бы слишком долго. А если священник окажется безгласный, каких в Германии много, или если подле алтаря свободного места нет, я достаю книжку, где переписано Евангелие и Послания на этот день, и сам вычитываю из нее — вслух или одними глазами.

Эразмий. Понятно. А об чем по преимуществу размышляешь ты в это время?

Гаспар. Возношу благодарность Иисусу Христу, который, в неизреченной любви к людям, удостоил исупить род человеческий своею смертью, и молю, чтобы священная его кровь не была пролита за меня понапрасну, но чтобы он всегда питал своим телом мою душу и своею кровью животворил мой дух и чтобы, постепенно мужая под водительством добродетелей, я сделался достойным членом того таинственного тела, которое зовется Церковью, и никогда бы не отпал от святейшего того союза, который за последнею трапезой, преломив хлеб и поднявши чашу с вином, он заключил с избранными своими учениками, а через них и со всеми, кто посредством крещения принят в общину Христову. Если ж мысли начинают блуждать, я читаю псалмы или что-либо иное подобное, и благочестивое чтение удерживает мысль от рассеяния.

Эразмий. И для этой цели у тебя выбраны определенные псалмы?

Гаспар. Да. Но если вдруг придет размышление, которое укрепляет и освежает душу лучше, нежели чтение этих псалмов, я их опускаю. Эразмий. Что скажешь о посте? Гаспар. До поста мне дела нет. От Иеронима я выучился, что нельзя портить здоровье постами, пока тело не войдет в полную силу. А мне еще и семнадцати не сравнялось. Но если испытываю потребность, то и завтракаю и обедаю скуднее обычного — чтобы с большею бодростью отдать себя трудам благочестия в праздничный день.

Эразмий. Раз уж я начал, выужу всё до последнего. К проповедям как ты расположен?

Гаспар. Наилучшим образом. К проповеди хожу с неменьшим благоговением, чем к божественной литургии. Но при этом выбираю, кого слушать. Есть проповедники, которых лучше не слышать вовсе. Если взойдет на кафедру один из таких или же вовсе никто не взойдет, время, отведенное на проповедь, провожу в чтении Святого писания: читаю Евангелие и Послания апостольские с толкованием Златоуста [53], или Иеронима, или иного благочестивого и ученого толкователя.

Эразмий. Но живое слово доходчивее.

Гаспар. Не спорю, и больше люблю не читать, а слушать, если проповедник попадется сносный. Однако ж я не считаю, что вовсе остался без проповеди, если выслушаю Хризостома или Иеронима, который говорит со мною из книги.

Эразмий. Ты прав. А исповедь тебе доставляет, радость?

Гаспар. И еще какую! Я исповедуюсь ежедневно.

Эразмий. Ежедневно?