Психиатрическая власть - Фуко Мишель (полная версия книги .txt) 📗
Во-первых, классический психиатрический опрос, каким он применялся в 1820—1830-е годы, всегда включает в себя так называемый поиск предзнаменований. Что значит искать предзнаменования? Это значит спрашивать у больного о том, какие болезни поражали его предков по прямой или боковой линиям. Вопрос этот парадоксален — и потому, что до конца XIX века он носил всецело анархический характер, учитывал без разбора все заболевания всех родственников и потому, особенно, что в эпоху, о которой мы говорим сейчас, в 1830—1840-е годы, он был более чем неопределенным ибо тогда не существовало ни понятия патологической
П(^гр1л£»т"*я гТ'14КНОГ*Т1"Т введеннОГО ТО П К КО в
Нельзя не удивиться как размаху этого поиска, видевшего предрасположенности во всех без исключения болезнях, ког-
наследственности ни даже понятия 1855-1860 годах.6
317
*
да-либо поражавших сколь угодно далеких предков, так и его до странности раннему распространению, притом что его настойчиво практикуют и в наши дни. О чем, собственно, идет речь, когда у душевнобольного спрашивают, чем болели его родственники, и педантично регистрируют апоплексический удар, приведший к смерти его отца, ревматизм его матери, слабоумного ребенка, родившегося у его дяди и т. д.? К чему тем самым стремятся? Разумеется, к перенесению всего этого поиска признаков, предзнаменований на полииндивидуальный уровень, но также, и это, как мне кажется, главное, — к замене недостающей патологической анатомии, отсутствующего у психиатрии или неприступного для нее — о чем мы с вами говорили — тела. Поскольку невозможно, никому не под силу, найти у больного органический субстрат его недуга, что ж, будем искать в его семье патологические происшествия, которые вне зависимости от их собственной сути могут передаваться и, следовательно, также образуют своего рода материальный патологический субстрат. Наследственность — помимо прочего, способ материализовать болезнь, если ее невозможно локализовать на уровне индивидуального тела: в этом случае измышляют, вычерчивают своего рода большое фантазматическое тело семьи, пораженное множеством всевозможных недугов — органическими и неорганическими, конституциональными и приобретенными, неважно, ибо коль скоро они передаются значит у них есть материальная основа а если у них есть материала ная основа то почему бы ей не быть органическим субстратом безумия-иным, нежели индивидуальный субстрат патологи-ческой анйтомии Это своего роди метаорганический субстрат образующий впрочем самое настоящее тело болезни Тело больного в рамках психиатрического опроса тело котппое пальпируют ощупывают гтростукиняют и просnvn ипякггТ,
таясь отыскать в нем патологические ппизня™, „Ггям^Лпё
пчс1,кис признаки, на самом деле
явЛЯетСЯ теЛОМ всей его семьи' что тепп гпгтякпярмпр грмкри
семейной н^ледст^ня^^АппиЛн^^п^п^ — ^замена тела патопогиче^ой яыятпГ™™™!,
матепияпьньтм ZZ Г!!! I
m JnZpn,Tn^uZlк^Z Bbipa0° TKf метаиВДИвидуально- ТяыъымЛ^,^^занимаются ооычные врачи. иаков, на мои взгляд, первый аспект медицинского опроса: по-
318
Во-вторых, имел место и поиск признаков предрасположенности, индивидуальных предвестий: не предвещало ли что-либо безумие, когда оно еще не было в полном смысле слова безумием? Таков второй постоянный аспект психиатрического опроса: расскажите о своем детстве; вспомните, что тогда происходило; перескажите свою жизнь; когда вы болели, как болезни проявлялись у вас и т. д. Этими вопросами подразумевается, что безумие как болезнь всегда опережает само себя, даже в тех случаях, когда оно начинается внезапно, — даже тогда следует искать предвестия.
Если в общей медицине такого рода индивидуальные предвестия, тревожные обстоятельства позволяют определить тот или иной тип заболевания, решить, какое оно именно — прогрессирующее или нет, хроническое или нет, и т. д., то в психиатрической области его цель иная. Поиск индивидуальных предвестий здесь — это, по сути, попытка доказать, что безумие уже имело место прежде, чем сформировалось как болезнь, и вместе с тем что эти его признаки были еще не безумием как таковым но условиями возможности безумия. Иными словами надо найти такие признаки, которые не были бы собственно патологическими — ибо иначе они окажутся признаками болезни ее действительными элементами, а вовсе не
предвестиями —не были бы внутренними признаками болез-
ни но соотносились бы с нею так чтобы их можно было бы представить как предвестия кзде рэ.нние признаки как свиде-тельства предрасположенности - и внутренние, и внешние бо-лезни огтновременно7 Надо включить безумие в индивидуаль-ный контекст того, что можно назвать аномалией.8
Аномалия — это условие индивидуальной возможности безумия, и установить его необходимо, чтобы убедительно доказать, что то, что вы беретесь лечить, с чем вы имеете дело и что хотите представить именно как симптомы безумия, действительно имеет патологический характер. Условием превращения различных элементов, составляющих предмет, основание запроса о принудительном лечении в патологические симптомы является включение этих элементов в общую ткань аномалии.
Чтобы представить этот феномен более полно, приведу в качестве примера досье Пьера Ривьера.9 Когда врачи пытались установить, душевнобольной Пьер Ривьер или нет, в самом ли
319
деле он поражен тем, что они не слишком уверенно называли «мономанией» (вспомним, что мономания в эту эпоху, согласно определению Эскироля, считалась болезнью взрывного характера и характеризовалась именно своей внезапностью, а ее основным симптомом был соответственно внезапный переход к криминальному поведению10), как могли они доказать, что его криминальное поведение безумно? Им надо было перенести его в поле аномалий. И они выстроили это поле аномалий из ряда элементов. То, что Ривьер, будучи ребенком, рубил капустные кочаны, воображая, что это головы военачальников, то, что он распял лягушку в качестве плененного врага, и подобные этим факты" образовали горизонт аномалий, внутри которого затем удалось реализовать предмет названного вопроса в качестве безумия. Итак, вторым аспектом опроса является образование горизонта аномалий.
Третий же его аспект заключается в организации того, что можно было бы назвать скрещением или переплетением ответственности и субъективности. Во всяком психиатрическом опросе присутствует, как мне кажется, своего рода торговля, и происходит она следующим образом. Психиатр говорит сидящему перед ним индивиду: ну что ж, ты теперь здесь, по доброй воле или вопреки ей, но здесь, потому что на тебя жалуются, ты причиняешь хлопоты; ты говоришь то, делаешь это, ведешь себя так. Я не намерен спрашивать тебя о том, правда ли все это, мне не нужны твои утверждения, что обвинения в твой адрес обоснованны или нет что ты причинял или вовсе не причинял кому-либо хлопоты — я не следователь — но я могу снять с тебя юридическую или моральную ответственность за то что ты сделал за то что с тобой произошло или за побуждения которые ты испытываешь только при одном условии если ты субъективно признаешь реальность всего этого представишь мне все эти факты как субъективные симптомы твоей жизни твоего сознания Мне нужно обнаружить все эти элементы' пусть и с некоторыми большими или меньшими изменениями' это для меня неважно в твоем рассказе в твоих признаниях' как элементы твоего нёлугя как л™™.,.™ силу чудпвишных жепяний ^гвГлетеиГ^ ГпнппЛ'яГ™^
торым' ты находишься здесь более неГудут обременять тебя
юридической или моральной ответственностью, но, чтобы осуществить это освобождение, чтобы снять с тебя обвинения, мне нужно получить их от тебя самого в виде симптомов того или иного рода. Дай мне симптом, и я сниму с тебя вину.
Такая торговля разыгрывается, как мне кажется, в рамках психиатрического опроса и неизменно сосредоточивает его прежде всего на тех основаниях, по которым индивид оказался здесь, перед психиатром. Пересмотр причин, вследствие которых человек попал к психиатру, — связаны ли они с его сознательным решением, или наоборот, исходят со стороны, от других, — превращение этих оснований для лечения в симптомы как раз и должен осуществить психиатрический опрос.
