Один Вкус - Уилбер Кен (читаемые книги читать онлайн бесплатно полные txt) 📗
Хорошим простым обобщением этого роста в направлении добродетели по-прежнему остается последовательность эгоцентрическое — социоцентрическое — мироцентрическое, не как жесткие стадии, а как развертывающиеся волны и способности. Исследования продолжают подтверждать, что и мальчики, и девочки проходят в своем развитии одну и ту же общую иерархию, однако мальчики при этом делают акцент на справедливости, а девочки — на заботе. Причины этого являются предметом горячих споров — одни считают их связанными с биологическими факторами, другие — с культурным обусловливанием. (Лично я полагаю, что они имеют прочную биологическую основу, повергающуюся формирующему влиянию культуры.)
С мнением основоположников, вроде Пиаже и Кольберга, считавших, что глубинные черты морального роста в направлении добродетели носят универсальный характер, соглашаются и такие современные исследователи, как Нуччи и Туриел. «Туриел обнаружил, что, в отличие от стандартов одежды, этикета и тому подобного, нормы, касающиеся вреда и справедливости, оказываются общими у детей в широком диапазоне различных культур; это дает основание считать, что развитие этих моральных принципов, включая их дифференциацию от социальных условностей, носит универсальный характер». Разумеется, существуют огромные местные вариации содержания, и потому лучшим девизом по-прежнему остается «единство многообразия»: в развитии в направлении добродетели мы обнаруживаем универсальные глубинные черты, но культурно относительные поверхностные черты.
Именно узость когнитивного и межличностного мира ребенка делает его если не дикарем, как думают некоторые, то все равно лишенным глубины добродетели. Вот только один пример, как пишет Дэвид Берреби, исследования показали, что «непосредственное научение имеет меньшее отношение к развитию расового мышления, чем часто считают. Существенные аспекты расового сознания детей, по-видимому, не происходят от взрослой культуры». Грубо говоря, оказывается, что дети рождаются расистами.
И нарциссистами. И лишенными способности принимать во внимание глобальные заботы: дети рождаются без любви к Гайе, без глобальной глубины, без способности ставить себя на место другого, без подлинного сострадания и любви — запертыми в узком, непроницаемом, удушающем мире своих собственных ощущений. Умница Руссо думал в точности наоборот: вы рождаетесь свободными и повсюду оказываетесь в оковах; но вы рождаетесь в оковах и повсюду можете развиваться к свободе.
Сцена 2
Тем не менее в одном отношении романтическое воззрение очень верно: на каждой стадии роста и развития к добродетели что-нибудь может пойти не так. То хорошее, что возникает на любой стадии, действительно может подавляться, и это подавленное благо необходимо раскрывать и реинтегрировать. (Кстати, именно поэтому Фрейда называли и рационалистом, и романтиком, что сбивало с толку многих людей, поскольку кажется противоречием, но в действительности не является таковым: он был рационалистом, поскольку глубоко верил в развитие от примитивного природного «ид» к добродетели; но если в ходе этого развития мы слишком резко отрицаем «ид», подавляем и искажаем его, если мы становимся своими собственными маленькими фашистами, то нам необходимо ослаблять барьер подавления, предпринимать романтическую регрессию на службе эго, возвращать себе эти утраченные аспекты нас самих и воссоединять их с эго, таким образом облегчая продолжение своего роста в направлении добродетели.)
Поэтому даже в самой эволюционной дуге нам желательно уравновешивать модель роста добродетели и модель возвращения добродетели, которые обе могут нам многое дать. С практической точки зрения при развитии ребенка желательно избегать избыточной вседозволенности (либерализма), поскольку маленький Джонни вовсе не святой, полный природной добродетели, как хотелось бы думать многим родителям (и Руссо). Одна лишь вседозволенность — никаких требований, никаких ограничений, чтобы Джонни мог сохранять контакт со своей природной добродетелью, — в действительности позволяет маленькому Джонни портиться, и, погрязнув в своей природной самости, он в конечном итоге высвободит внутреннее Царство Террора. Он будет совершенно неспособен к трудному росту в направлении добродетели; он обезглавит свое собственное большее будущее; он выпустит на волю террориста в самом себе.
В то же время мы не хотим быть излишне авторитарными (консервативными) и пытаться навязывать маленькому Джонни «семейные ценности» и «формировать его характер», поскольку формирование характера по большей части представляет собой процесс развития, который происходит внутри в той же мере, что и извне в соответствии со своим собственным развертыванием, и пытаться принуждать его — это все равно что кричать на растение, чтобы заставить его расти. В результате избыточно авторитарного воспитания Джонни станет своим собственным маленьким фашистом, подавляющим те аспекты самого себя, которые не согласуются с чрезмерно высокими идеалами и нормами маленьких гитлеров, именуемых его родителями. И этим внутренним подавлением маленький Джонни будет посылать в газовые камеры аспекты собственной самости, утраченные и вытесненные потенциальные возможности, по существу нанося вред своему собственному развитию в направлении добродетели.
Сцена 3
Но как насчет инволюции? И романтического интуитивного ощущения, что мы утратили не какой-то низший потенциал, а совершенно буквально утратили осознание единства с Духом?
Что ж, согласно вечной философии, мы действительно понесли такую утрату. Но эта утрата произошла не в начале эволюции — или в течение первых лет жизни, — а в начале инволюции, или того, что с нами происходит до нашего рождения во времени. Те романтические души, которые интуитивно догадываются об этой ужасной потере, совершенно правы; они просто перепугали, когда она происходит. И если мы должны думать об этой потере с точки зрения времени или истории, то вечная философия дает три связанных друг с другом определения того, когда она происходит, которые одновременно представляют собой три взаимосвязанных определения инволюции: потеря произошла до Большого Взрыва; происходит до вашего индивидуального зачатия; до вашего следующего рождения.
Инволюция примерно означает движение от высшего к низшему, в данном случае движение от духа к душе, уму, телу и материи. Каждый шаг вниз делает более высокий уровень «бессознательным» (или свернутым в более низком), так что конечным результатом является Большой Взрыв, создающий материальный мир — материальный мир, с которого затем будет начинаться эволюция, идущая в обратном порядке от материи к телу, уму, душе и духу и на каждом шаге развертывающая то, что было до этого свернуто, не в виде жестко установленной последовательности стадий, а как развертывание более тонких возможностей, развертывание волн бытия в Космосе.
Вечная философия, особенно в восточном и раннем западном вариантах, утверждает, что этот фундаментальный цикл инволюции/эволюции происходит и с индивидуальными душами при их переселении. После смерти, если этого не произошло раньше, человек достигает более высоких уровней души и духа; если он их сознательно распознает, то насильственный цикл перерождения завершается. В ином случае происходит инволюция от духа к душе, уму и телу, после чего случается индивидуальное зачатие человека в качестве материального тела в матке, откуда начинаются его личные развитие и эволюция от тела к уму, душе и духу.
И наконец, утверждается, что эта общая последовательность инволюции/эволюции представляет собой саму структуру переживания этого момента (это самый важный смысл — и единственный, который требуется для понимания последовательности). В каждый момент мы полностью открыты Одному Вкусу во всей его чистоте, но в каждый момент большинство из нас не способны его распознать. Мы отступаем перед лицом бесконечности и замыкаемся в своей отдельной самости, в результате чего оказываемся втянутыми в поток времени, судьбы, страдания и смерти. Но в каждый момент мы можем распознать Один Вкус и прекратить весь цикл. Тогда прекращается мука жизни и смерти, бытия и небытия, существования и исчезновения — просто потому, что мы пребываем в безвременном моменте, где нет рождения и смерти, нет времени и никаких циклов.
