Сочинения в двух томах. Том 2 - Юм Дэвид (онлайн книга без .txt) 📗

Но если даже допустить, что мы вправе принять воздействие одной части природы на другую за основание нашего заключения о происхождении целого (чего, разумеется, никак нельзя допустить), то почему мы должны выбирать именно такой незначительный, слабый, ограниченный принцип, каким является на нашей планете способность к разумным и целенаправленным действиям, наблюдаемая у животных? Какой особой привилегией обладают незначительные колебания мозга, называемые нами мышлением, чтобы его следовало сделать прообразом вселенной? Наше пристрастное отношение к самим себе постоянно выдвигает его вперед, но здравая философия должна тщательно оберегать нас от столь естественной иллюзии.

Я не только не допускаю, продолжал Филон, чтобы действия одной части давали нам право на заключение относительно происхождения целого,— я не допускаю даже того, чтобы одна часть могла считаться образцом другой, если последняя очень отдалена от первой. Разве есть у нас какое-либо разумное основание для того, чтобы считать, что жители других планет обладают мышлением, интеллектом, разумом или вообще чем-либо похожим на указанные человеческие способности? Если природа даже на этом маленьком земном шаре так сильно разнообразит свой образ действий, можно ли нам вообразить, что она постоянно повторяет себя на протяжении необъятной вселенной? Если же мысль, как мы вправе предположить, ограничена указанным маленьким уголком мира и даже в нем имеет столь узкую сферу проявления, то на каком основании мы должны считать ее первоначальной причиной всех вещей? По сравнению с этим ограниченный взгляд крестьянина, который принимает свое домашнее хозяйство за образец для управления целыми царствами, представляется извинительным заблуждением.

Но пусть наша уверенность в том, что мышление и разум, подобные человеческим, могут быть обнаружены повсюду во вселенной, будет как угодно велика, пусть даже деятельность этого разума будет где-либо величественнее и могущественнее, чем на земном шаре, все же я не вижу, на каком основании действия организованного, упорядоченного и устроенного мира могут быть перенесены на мир, находящийся в эмбриональном состоянии и только приближающийся к такому устройству и упорядочению. Путем наблюдения мы знаем кое-что об организации, действиях и питании взрослого организма, но нам следует соблюдать крайнюю осторожность при перенесении данного наблюдения на рост зародыша в чреве женской особи и еще большую—при перенесении его на образование семени в чреслах мужской особи. Природа обладает, как это видно даже из нашего ограниченного опыта, бесконечным количеством причин и начал, которые постоянно обнаруживают себя при каждом изменении ее положения и состояния. Что же касается тех новых и неизвестных первопричин, которые могли бы оказывать на нее воздействие при столь новом и неизвестном состоянии, как образование вселенной, то взяться за их определение было бы с нашей стороны в высшей степени опрометчиво.

Лишь незначительная часть этой великой системы, притом в течение очень короткого времени и весьма несовершенным образом, доступна для нас; можем ли мы в таком случае высказать какое-либо определенное суждение о происхождении целого?

Удивительное заключение! Камень, дерево, кирпич, железо, медь не обнаруживают в данное время на этом крошечном земном шаре никакого порядка, никакого строя без посредства человеческого искусства, человеческих предначертаний, поэтому и вселенная не могла изначально достичь своего строя и порядка без помощи чего-нибудь подобного человеческому искусству. Но разве одна какая-нибудь часть природы является образцом другой ее части, значительно удаленной от первой? Разве является она образцом для всего целого? Разве может быть мельчайшая часть образцом для всей вселенной? Разве природа в одном из своих состояний является непреложным правилом для природы в другом состоянии, сильно отличающемся от первого?

И можешь ли ты после этого порицать меня, Клеант, если я стану подражать мудрой сдержанности Симонида, который, согласно общеизвестному рассказу, будучи спрошен 1иероном о том, что такое Бог, попросил день на размышление, а затем еще два дня и, таким образом откладывая срок ответа, так и не дал никакого определения или описания Божества?⁸ Разве мог бы ты порицать меня, даже если бы я сразу сказал: не знаю, так как сознаю, что этот вопрос далеко превосходит пределы моих способностей? Восклицай сколько хочешь по моему адресу «скептик!», «насмешник!», но, убедившись на множестве других, гораздо более близких нам вопросов в несовершенстве и противоречивости человеческого разума, я не могу ждать успеха от его слабых догадок в области столь возвышенной и столь отдаленной от сферы нашего наблюдения. Если два вида объектов всегда наблюдались в соединении, то я могу в силу привычки заключить о существовании одного из этих объектов, как только увижу другой, и это я называю аргументом, основанным на опыте. Но как может быть использован такой аргумент, когда объекты, как это имеет место в данном случае, единичны, индивидуальны, лишены соответствия и специфического сходства,—объяснить это было бы очень трудно. И разве мог бы кто-нибудь всерьез утверждать, что упорядоченный мир должен быть результатом мышления и искусства, подобных мышлению и искусству человека, ибо нам это известно из опыта? Чтобы убедиться в истинности этого заключения, нам нужно было бы опытным путем изучить происхождение миров, и, конечно, для этого недостаточно видеть, как благодаря искусству и предначертанию человека возникают корабли и города.

Филон еще продолжал говорить с той же горячностью (как мне казалось, полушутя, полусерьезно), как вдруг заметил на лице Клеанта признаки нетерпения, что заставило его тотчас же прервать свою речь. Я хотел только предложить тебе, сказал Клеант, чтобы ты не злоупотреблял терминами и не пользовался общераспространенными выражениями, опровергая философские рассуждения. Известно, что простые люди обычно проводят различие между разумом и опытом даже в тех случаях, когда вопрос затрагивает только область фактов и существования, несмотря на то что точный анализ этого разума показывает, что он не что иное, как вид опыта. Опытное доказательство происхождения вселенной от духа противоречит обычному ходу мыслей не более, чем доказательство при помощи этого же принципа движения Земли. И какой-нибудь крючкотвор мог бы выдвинуть против системы Коперника те же самые возражения, которые ты выдвигаешь против моих рассуждений. Есть ли у вас другие земли, движение которых вы видели, мог бы он сказать. Есть ли у вас...

Да, вскричал Филон, прерывая Клеанта, у нас есть другие земли! Разве не другая земля—Луна, движение которой вокруг соответствующего центра мы видим? Разве не другая земля—Венера, в связи с которой мы наблюдаем то же явление? Разве обращения Солнца не являются по аналогии подтверждением той же теории? Разве все планеты—это не земли, обращающиеся вокруг Солнца? Разве не луны—те спутники, которые движутся вокруг Юпитера и Сатурна, а вместе с этими первичными планетами также и вокруг Солнца? Все эти аналогии и сходства наряду с другими, о которых я не упомянул, являются единственными доказательствами системы Коперника. Теперь ты можешь решать, есть ли в твоем распоряжении подобные же аналогии для подтверждения твоей теории.

Правда, Клеант, продолжал он, современная астрономическая система настолько усвоена теперь всеми исследователями и составляет такую существенную часть нашего первоначального воспитания, что мы обычно не слишком тщательно изучаем те основания, на которых она зиждется. В настоящее время разве только ради любопытства изучают сочинения тех авторов, которые впервые писали по этому вопросу и которым пришлось сталкиваться со значительными предубеждениями, в силу чего они старались всесторонне обосновать свои аргументы, чтобы сделать их общераспространенными и убедительными. Но если мы станем теперь просматривать знаменитые диалоги Галилея о системе мира, то увидим, что этот великий гений, один из возвышеннейших среди всех, которые когда-либо существовали, вначале направо ляет все свои усилия к тому, чтобы доказать, что нет никаких оснований для распространенного разграничения земных (elementary) и небесных субстанций ⁹. Ученые, исходившие из иллюзий наших чувств, проводили это разграничение чрезвычайно далеко и определяли небесные субстанции как вечные, непреходящие, неизменяю-щиеся, бесчувственные; земным же субстанциям приписывали все противоположные качества. Но Галилей, начав с Луны, доказал во всех деталях ее сходство с Землей: ее шаровидную форму, темноту, присущую ей, когда она не освещена, ее плотность, различаемые в ней твердый и жидкий элементы, изменения ее фаз, взаимное освещение Земли и Луны, их обоюдные затемнения, неровности лунной поверхности и т. д. После многих подобных примеров относительно всех планет люди ясно убедились, что эти тела являются объектами, вполне доступными нашему опыту, и что сходство их природы позволяет нам переносить с одного из них на другие одни и те же аргументы и явления.