Золотая дуга - Болдырев Виктор Николаевич (серия книг txt, fb2) 📗
Мимо плывут суровые каменные обрывы оленьего края, обнажая нутро сопок — вздыбленные, смятые в крутые складки слои.
— Янские якуты и эвенки, — тихо сказал Семен, — еще помнят места, где стада оленей переплывали Яну, устремляясь к берегам океана — к Святому Носу.
Невольно я вспомнил трагическую книгу Фарли Моуэта «Люди оленьего края». В сердце Канады истребление диких северных оленей и последующий запрет их промысла повлек гибель от голода племен эскимосов и индейцев, питающихся мясом карибу. Племена аборигенов Канады не знали домашнего оленеводства. Они были брошены на произвол судьбы. А люди сибирского Севера издревле занимаются оленеводством и спокойны за свое будущее.
Облокотившись на поручни, Семен о чем-то задумался.
Может быть, пока не поздно, создать Государственный заповедник диких оленей между Яной и Индигиркой и на Новосибирских островах, заповедник мирового значения! Взять под строгую охрану переправы «дикарей», постоянные маршруты их кочевий, проходы через перевалы Полоусного хребта, леса Восточного Полоусья. Восстановить поголовье диких оленей на Новосибирских островах. Выделить, если понадобится, заповеднику малогабаритный патрульный вертолет! Расходы на государственную охрану оленьего края окупятся сторицею. Дикие олени быстро размножаются, и за пределами заповедной территории можно будет разрешить планомерный отстрел…
Чем дальше уходим на север, тем пасмурнее и На полюсе холоднее. Солнце скрылось за облаками, набухшими и тяжелыми; только иногда оно серебрит потемневшие плесы. День окончился, но светло: плывем далеко за Полярным кругом, в стране незаходящего полуночного солнца.
Семен пошел в капитанскую рубку и вскоре вернулся — пригласил нас в крошечную каюту в носовой части трамвайчика.
Устроились на одной койке. Мои длинные ноги никак не помещались в тесном простенке, но мы так намаялись, что заснули моментально…
Разбудили нас удары волн. Кораблик раскачивался и скрипел, словно опускался на дно. Зеленоватые волны закрывали иллюминаторы. Мы вскочили и увидели в круглые стекла широченный плес, взъерошенный бурунами пены. Валил снег. Ветер косо гнал пушистые хлопья над помутневшей водой, скрывая берега. Выбрались по мокрому трапу на опустевшую палубу. Как изменилась Яна за одну ночь. Дует пронизывающий северный ветер. Над рекой проносятся низко нависающие тучи. Бурлят, бьются о маленький трамвайчик волны. Сумрачно и тревожно. Ничего себе июль на Дальнем Севере! Действительно — на самолете сюда не сунешься…
— Семен позвал нас в капитанскую рубку. За ее стеклами тепло и уютно. Глаза у Семена красные, невыспавшиеся. Оказывается, мы беспробудно проспали десять часов. «Чехов» миновал Куйгу, вышел на нижний плес Яны и попал в полосу северной непогоды.
Молодой капитан в фуражке, сдвинутой набекрень, уверенно ведет кораблик в снежной метели. Жаль, что не посмотрели Куйгу — ворота в оловянную страну. Там перевалочная база прииска Депутатский. Оттуда идет «зимник» на хребет Полоусный.
— Ничего… успеете, посмотрите на обратном пути, — утешает Семен.
Вскоре снежный заряд пронесло. Солнце засияло сквозь прорывы в свинцовых тучах. Открылись берега, взгорбленные лесистыми сопками. Река повеселела. Картины меняются с калейдоскопической быстротой. За каждым поворотом сюрприз. То дикий высокий скалистый берег, обрывающийся вздыбленными пластами, полный внутренней динамики и драматизма, с безмятежно стоящими над самой пропастью юными тоненькими лиственницами. То полный покоя и ясности солнечный пейзаж, весь в голубых распадках. То вновь свинцовые тучи, срезающие вершины сопок. Склоны гор становятся темно-лиловыми. И вода принимает зловещую фиолетовую окраску.
Впереди подымаются суровые вершины Кулара и сглаженные отроги Полоусного хребта. Две эти цепи замыкают с севера Верхоянскую котловину и Янское нагорье. Яна проложила себе путь к океану, проточив седловину между этими цепями.
Трамвайчик вошел в горные ворота и мчится у подножия высоких сопок. Иногда на перекатах он скребет железным пузом гальку.
Где-то совсем близко пристань Кулар. Подходим к двести девяносто восьмому километру от устья. Посоветовавшись еще раз с Семеном, окончательно решили не высаживаться в Куларе, а плыть дальше, в низовья Яны.
Яна выпрямилась и готовилась выйти из гор. Впереди на террасе среди лиственниц закурились дымки. Они поднимаются от больших палаток, натянутых на каркасы. Штабеля бочек с горючим, ящиков, строительного леса громоздятся между ними. Широкий тракторный след уходит от палаток куда-то в глубь лиственничного редколесья — дорога на Кулар…
Никакой пристани нет. К илистой отмели приткнулось несколько лодок.
— Маловато для ворот в новый золотой край.
— Все начинается с палаток, — улыбнулся Семен. — Вон там левее, на склоне лесистой сопки, будет выстроен целый город — центр нового золотоносного района. Оттуда проложат и автомобильную дорогу к приискам Кулара. У подножия сопки на месте будущего города белеет одинокая палатка. Там живут проектировщики из Магадана…
Завывая сиреной, трамвайчик пошел к берегу и пристал у крутой мшистой террасы. Но стоял он недолго. Высадив нескольких пассажиров, быстро отчалил и ринулся дальше. Капитан спешил к устью Яны. Вскоре дымки палаток скрылись за поворотом. На этом и завершилось наше первое знакомство с Куларом.
Яна вышла из гор на увалистую равнину. В глинистых береговых обрывах заблестели мощные языки материкового — подпочвенного льда. Особенно поразил нас высокий яр Мус-Хайя, километрах в тридцати ниже Кулара. Он покоится на скелете мощных клиньев и столбов ископаемого льда, образовавшегося еще в ледниковый период.
В современную эпоху материковые льды тают. Все здесь пропитано влагой. Яна, подмывая яр, обрушивает глинистые и ледяные толщи. Громадные оползни разрушают террасу, сложенную ледниковыми наносами. Кажется, что земля тут разрушена губительным землетрясением. Из черной земли свежего оползня торчат циклопические кости ископаемых животных. Мы жадно разглядываем их в бинокль и мечтаем на обратном пути заняться раскопками.
На полюсе вечной мерзлоты
Толль — известный полярный исследователь — назвал ископаемые льды Якутии чудом Сибири. Они распространены в приморских равнинах Якутии, на Новосибирских островах и на дне прибрежных мелководий моря Лаптевых. Эту область с полным правом можно назвать «полюсом вечной мерзлоты». Море и реки, подмывая берега, обнажают здесь мощные ледяные клинья, языки, ледяные стены тридцать — сорок метров высоты и кладбища костей вымерших животных. Фантастические картины разрушения берегов и материкового льда приводили в изумление не только путешественников, но и местных жителей.
Ученые долго спорили о происхождении «ледяного чуда» Якутии. Первые исследователи считали ископаемые льды остатками древнего ледникового покрова Сибири. Позднее выяснилось, что в ледниковое время на северо-востоке Сибири не было сплошного ледяного щита, как в Европе. Лед покрывал лишь дугу хребтов Верхоянья, Колымы и Чукотки. Обширные равнины, лежащие севернее и простиравшиеся в те времена до Новосибирских островов, были свободны ото льдов. Происходило это потому, что климат Северо-Восточной Сибири и тогда был континентальный и осадков выпадало много меньше, чем в Европе.
Почему же материковые льды находят в тундрах, где ледников никогда не было? Это противоречие и помогло разгадать загадку. В ледниковое время в Якутии, где большие участки суши были лишены ледяной шубы, почвы все глубже и глубже промерзали, поглощая вековой холод. Постепенно образовался мощный слой вечной мерзлоты. М. И. Сумгин, основатель мерзлотоведения, сказал однажды, что если уголь — солнце прошлого, то вечная мерзлота — холод прошлого. На ее оттаивание в Сибири понадобилось бы расходовать всю мировую добычу угля в течение тысячи лет.
На равнинах севернее обледеневшей Верхоянско-Колымской дуги происходило титаническое промерзание почв. Земля растрескивалась, образуя громадные морозобойные трещины. Летом талая вода, стекая в них, встречалась с вечной мерзлотой и замерзала. — Так образовались уникальные жильные льды на полюсе вечной мерзлоты.