История Руси и русского Слова - Кожинов Вадим Валерьянович (читать книги онлайн полные версии txt) 📗
Это, на мой взгляд, всецело подтверждается тем фактом, что Ольга пребывала не в Киеве, а в созданной ею в двадцати километрах к северу от столицы крепости Вышгород; летопись под 946 годом констатирует: «бе бо Вышегород град (что означало «крепость». – В.К.) Вользин» (Ольгин). Подчас Вышгород рассматривается как «загородная резиденция»; однако хорошо известно, что, помимо княжеского дворца в самом Киеве, существовал и действительно загородный (в двух-трех километрах от тогдашних пределов города) дворец в сельце Берестове.
Вышгород (это явствует уже из самого названия) представлял собой высящуюся на крутом холме над Днепром неприступную крепость, и, что особенно многозначительно, и этом Ольгином городе, как доказано недавними археологическими исследованиями, были созданы железоделательные и железообрабатывающие предприятия, образовавшие (по определению археологов) целый «квартал металлургов. [450] Поскольку в Киеве имелась высокоразвитая по тогдашним меркам металлургия, вполне очевидно, что Ольга считала необходимым иметь возможность производить оружие вне какого-либо контроля хазарской крепости Самватас. Важно добавить, что, как показали археологические исследования, при преемниках Ольги, когда в Киеве уже не было хазарского «присутствия», «квартал металлургов» в Вышгороде «суживается, на его месте появляются жилые усадьбы» (цит. соч., с. 35).
Далее, есть все основания полагать, что летописное сообщение о распределении древлянской дани – «две части дани идет Киеву, а третья Вышгороду и Ользе» – подразумевает прискорбное обстоятельство: «две части дани» доставались «хазарской администрации» Киева… Американский тюрколог Омельян Прицак не так давно высказал мнение, что упомянутая в летописи под 945 годом «Пасынъча беседа», расположенная у киевского урочища (района) «Козаре», – это шатер («беседа» в древнерусском языке означала не только «разговор», но и «палатку», «шатер» – ср. слово «беседка») сборщиков дани, ибо «пасынъча» – тюркское слово того же корня, что и позднейшее (уже монгольских времен) слово «баскак». [451]
Так что ситуация в Киеве при Ольге была сложная и угрожающая, но княгиня не прекращала свою деятельность, соблюдая меры безопасности; это ясно и из наличия Вышгорода, и из установленного Г. Г. Литавриным количества воинов – более 1300 человек, – сопровождавших Ольгу в ее путешествии в 946 году в Константинополь. По сообщениям летописи, Ольга вынуждена была долго ожидать в заливе перед Константинополем, прежде чем ее пустили в город; возможно, греков встревожило такое обилие воинов при ее посольстве.
Наконец, нельзя не обратить сугубого внимания на тот факт, что, согласно вполне достоверным сведениям современника императора Константина, относящимся к 948–952 году, юный Святослав «сидел» не в Киеве, и даже не в Вышгороде, а в Северной Руси, в «Немо-гарде», который долго отождествляли с Новгородом, на самом деле построенном позже; речь шла о Невогороде-Ладоге, где еще Олег Вещий воздвиг первую на Руси каменную крепость (современная археология доказала, что Новгород возник не ранее второй половины Х века)». [452]
Согласно летописи, Ольга в 947 году отправилась в Северную Русь с целью восстановить в ней государственный порядок и прочную связь с Киевом; вместе с тем она поселила там юного сына, дабы обеспечить ему безопасность и условия для создания – вдали от хазарского контроля – мощного войска.
Существует летописная дата рождения этого князя – 942 год, но она противоречит не лишенному юмора сообщению самой летописи о том, как в 946 или, точнее, в 945 году Святослав «почал» сражение с древлянами, восседая на коне и бросив боевое копье: «и копье лете сквозь уши коневе». Ведь трехлетний ребенок вообще не мог бы управиться с весьма тяжелым тогдашним оружием. Кроме того, трое сыновей Святослава предстают в летописных статьях 975–980 годов как пусть и юные, но уже, так сказать, «совершеннолетние» люди, которые родились, следовательно, не позже второй половины 950-х годов; между тем, если признать годом рождения Святослава 942-й год, ему в 955 году было всего 13 лет.
Словом, Святослав родился, надо думать, несколькими годами ранее 942 года, но, пожалуй, не ранее 937 года, поскольку во время похода Ольги на древлян ему едва ли было (судя по рассказу о броске копья) больше семи – восьми лет.
«Участие» мальчика в военном походе, конечно же, оказало глубокое воздействие на его душу. Затем он, вполне вероятно, совершил с матерью путешествие в Константинополь и получил сильное впечатление от зрелища «Царягорода»; это, кстати, гораздо более правдоподобно, нежели предположение о том, что Ольга оставила сына в контролируемом Хазарским каганатом Киеве. Далее следует поездка в Северную Русь, в крепость Невогорода, где Святослав и «возрос» под патронатом воеводы Свенельда и «кормильца» Асмуда. Все это заложило основы характера и сознания будущего великого полководца и правителя.
В историографии «посажение» Святослава в Северной Руси нередко истолковывается как первое проявление установившегося позже порядка. Так, А. В. Назаренко, отметив, что «поездка Ольги в Новгород (еще раз напомню о более позднем создании Новгорода; речь должна идти о Невогороде-Ладоге. – В.К.) для посажения там сына должна была иметь место до 950/951 г., как видно из датировки трактата «Об управлении империей». [453] Мы не скажем ничего нового, – резюмирует А. В. Назаренко – если напомним, что в раннюю пору древнерусской государственности владению Новгородом киевские князья придавали особое значение, сажая здесь, как правило, старшего сына: при Ольге здесь княжил Святослав, при Святославе – Владимир, при Владимире – старший Вышеслав, а затем Ярослав, при Ярославе – старший Владимир». [454]
Начиная с Владимира Святославича, который, вероятнее всего, и создал Новгород (то есть новый по отношению к Ладоге город), этот порядок действительно имел место. Но неосновательность переноса этого порядка на более ранний период обнаруживается уже в том, что столь высококвалифицированный историк, как А. В. Назаренко, неожиданно «забыл» общеизвестное: ведь Владимир Святославич был отнюдь не старшим, а самым младшим сыном Святослава! Тем более несостоятельна версия о том, что Ольга, которая, в сущности, правила «от имени» юного Святослава (о чем сказано в летописи) в качестве «регентши», будто бы явилась основоположницей позднейшего обычая отправлять старшего (Святослав-то был не старшим и не младшим, а единственным) сына в Северную Русь. Гораздо достовернее полагать, что Ольга, увозя примерно десятилетнего Святослава в далекую северную крепость, имела в виду его безопасность и свободные условия для создания (вначале под руководством опытного воеводы Свенельда) могучего войска, – о чем ясно говорит и летопись: «Князю Святославу възраставшю и възмужавшю, нача воины совокупляти многи и храбры и легъко ходя, аки пардус (барс), войны многи творяше».
Между прочим, тот факт, что Святослав «возрос» и «возмужал» в Ладоге, основательно подтверждается его полным неприятием христианства, которое в Северную Русь проникло гораздо позднее, чем в Киев (так, даже и в 990-х годах, при Владимире, его воевода Добрыня вынужден был для крещения новгородцев прибегнуть к жесткому насилию, – чего не было в Киеве, где христианство уже имело длительную историю). Не приходится говорить уже о том, что если бы Святослав вырастал под рукой принявшей христианство Ольги, он, вероятнее всего, как-то испытал бы его воздействие. Между тем летопись сообщает резкие слова Святослава: «Вера хрестьянска уродъство есть». И на просьбы матери принять христианство он отвечал: «Дружина моя сему смеятися начнуть». Ясно, что речь шла о дружине, собранной в Северной Руси, ибо уже при Игоре определенную часть киевской дружины, согласно летописи, составляли христиане, которые клялись соблюдать договор с Византией «в церкви святого Ильи».
