Путешествие в страну летописей - Натанов Натан Яковлевич (читать книги онлайн полные версии .txt) 📗

Карамзин удовлетворен.

Но правило, старинное и мудрое, учит: чем убедительнее доказательства, тем строже их надо проверять. Чем больше за, тем усерднее ищи против. И тогда получишь истину. В самом деле, мало ли было Несторов? Мало ли было летописей? А вдруг Нестор написал не «Повесть временных лет», а какую-нибудь другую летопись, погибшую, исчезнувшую?

И опять на помощь приходит патерик. Есть в нем «Слово о святом и блаженном Агапите» (написано в XIII веке). Там говорится, что Агапит был таким «…как блаженный Нестор в летописи написал о блаженных отцах Дамиане и Иеремии и Матфее и Исаакии».

Это прямая ссылка на летопись Нестора: «Как блаженный Нестор в летописи написал…» Если действительно в «Повести временных лет» найдется рассказ о названных в патерике «блаженных отцах», значит, летопись Нестора и «Повесть временных лет» — одно и то же. Значит, именно печерский монах Нестор — великий древний историк и писатель. Если же «блаженные отцы» не найдутся, начинай все сначала…

Среди сотен экспериментов обычно несколько или даже один — контрольные, решающие. Вот и сейчас — «контрольный опыт»…

Снова открываются летописи. В Лаврентьевской и Ипатьевской, Хлебниковской и Радзивилловской, Никоновской, Воскресенской и сотнях других записано: В лето 6582 (1074) «…Из них я назову несколько мужей изумительных…» Это говорит автор о печерских старцах. И дальше начинается пространная повесть о достоинствах и заслугах сначала Дамиана, затем Иеремии, Матфея и, наконец, Исаакия. Полное совпадение с патериком: те же имена, в таком же порядке и ни одного нового, кроме этих четырех!

Четыре блаженных старца помогают сотням исследователей: «Повесть временных лет» написал не кто иной, как черноризец Киево-Печерского монастыря Нестор!

Но какую же летопись написал тогда Сильвестр?

Глава 4. Профессора и монахи

За окнами замирает хмурый петербургский день, и свечи, уже давно зажженные, озаряют разгоряченных спором профессоров, адъюнктов, академиков. Император Николай I не одобряет ношение бороды, и посему спорщики выглядят моложе своих лет. Император улавливает в табаке душок вольнодумства, и посему воздух гостиной чист и благоприятствует дискуссии. Но император любит также единообразие форм, фасадов и научных мнений, и оттого спорщики чувствуют некоторую неловкость от собственного несогласия. Впрочем, примирить их некому, ибо речь идет о предметах, почти неизвестных прочему населению страны.

Как водится, полем битвы завладели наиболее опытные бойцы. Первый — профессор-скептик — чеканит фразы язвительные и вежливые.

Другой, тоже профессор, признанный знаток предмета, метает во врага факты, если таковые имеются, и всяческие предположения, если фактов не хватает.

Скептик. Гипотезы, государи мои, гипотезы… Вас послушаешь, так Нестору памятник надобен: в пантеон его!

Знаток. Нестор — всем нам отец и пример. Он по праву заслужил место в пантеоне российской словесности.

Скептик. А Сильвестра куда денем? Отчего это имя, а не Несторово в летописях выставлено?

Знаток. Тут еще многого не знаем. Однако я согласен с гипотезой…

Скептик. Ага! Гипотеза!

Знаток. Напрасно смеетесь: во-первых, без гипотезы нет движения мысли, во-вторых, держусь гипотезы покойного Николая Михайловича Карамзина и прочих, что игумен Сильвестр был просто переписчиком Несторова текста: свое имя оставил, Несторово же снял.

Скептик. Игумен — важная персона; и вдруг — простой переписчик!

Знаток. В старину иначе смотрели на такие дела. Имени своего многие летописцы совсем не оставляли. Один поставит имя, да и то не для славы, а так, распишется просто, другой же и того не сделает. Там, где наш брат не упустит прославиться, человеку того времени и в голову ничего подобного не придет. Как это у господина Пушкина: «Труд усердный, безымянный…»

Скептик. Вот уж и господин Пушкин на помощь понадобился.

Знаток. Покойный господин Пушкин понимал в этом деле больше, чем десяток… гм… гм… Впрочем, вернусь к делу. Сильвестр пока еще не совсем объяснен. Согласен. Однако коли это единственный довод ваш?..

Скептик. Да откуда вы знаете, что Лаврентий или кто другой не написал всю летопись сам?

Знаток привстал из кресла.

— Господа! Внимание! Полагаю, что наношу оппоненту смертельный удар. Будьте судьями!

Ученые мужи глубокомысленно улыбнулись.

— Итак, — продолжал профессор-знаток, — когда б каждый из переписчиков сочинял летопись сызнова, везде были бы летописи совершенно разные, сильно отличающиеся. А ведь все списки сначала, по крайней мере до описания событий 1110–1120 года, очень похожи! Наш почтенный скептик вряд ли будет настаивать, что у монахов, совершенно не связанных друг с другом и переписывающих летописи в Москве, Новгороде, Смоленске, Киеве, вдруг обнаруживается дивное единомыслие и, не сговариваясь, все дополняют и исправляют свои летописи совершенно одинаково! Как, по-вашему, следует объяснять тот удивительный факт, что и Лаврентьевская, и Ипатьевская, и Радзивилловская, и Никоновская, и многие другие летописи на первых нескольких десятках листов совпадают почти дословно?..

Скептик. Ну уж и дословно! Все же некоторые отличия имеются…

Знаток. Небольшие, совсем небольшие… Но я продолжаю. Положим, что Лаврентий или кто другой захотел бы сам написать о событиях, происшедших в XI–XII веках, то есть лет за 200–300 до него.

Утверждаю, что с работой этой он бы не справился, хотя и жил куда ближе к началу Руси, чем мы с вами.

Для того чтобы написать такую летопись в XIV столетии, надобно было иметь нынешнюю Императорскую библиотеку да еще несколько архивов, музеев, справочников, ученых трудов и тому подобное…

За окнами стало совсем темно. Влажная мгла поглотила пустынные улицы, бесконечную набережную.

— А что, господа, — сказал профессор-богослов, — не прибегнуть ли нам к обычаям древних, иногда прекращавших на время войну, чтобы предаться пирам и веселью, и лишь затем снова сражаться?

Но магистр, молодой и суровый, не поддался мирным увещеваниям…

— Кто знает, что мог и чего не мог ученый XIV века? Может, Лаврентий был историк не хуже нас, не слишком ли мы пренебрежительны к древним? В наш просвещенный век, конечно, мы склонны недооценивать предков…

Но знаток резко обрывает речь младшего:

— Предкам цену набавляем, а себя уж ни в грош не ставим! Ведь подумайте, век-то какой — де-вят-на-дца-тый! А мы всё наукам не верим. Напрасно… Напрасно! Мосье Леверье сидит в кабинете, вычисляет с кончика пера неизвестную планету и даже не удосуживается выйти на улицу, взять трубу и посмотреть на небо, потому что уж точно знает, где сия планета…

— А господин Шампольон, — подхватил скептик, — расшифровал письмена египетские. Чудеса, господа, чудеса! А отсюда следует, хотите вы сказать, что Нестор своего рода «икс» нашей древности и нам стыдно его не открыть. А может, икс-то воображаемый? И вместо икса летописанием занимался некий игрек?

Знаток. Выдумывать несуществующее — дело умов праздных и обремененных чрезмерным скепсисом, что, по справедливому мнению немецкого философа, есть паралич ума…

И, не давая противнику контратаковать, знаток продолжал:

— Господа! Восстановим, насколько возможно, жизненный путь великого Нестора. Тексты летописей и других Несторовых творений нам не нужны — все мы их знаем и помним. Удобнее начать с конца Несторового поприща. Год смерти мне и вам всем неведом. Но думаю, прежде 1116-го, ибо под этим годом уже стоит в летописи имя Сильвестра. Как бы то ни было, в 1110 году Нестор еще жил и писал. Кто же, как не печерский летописец, описал «огненный столп» 11 февраля 1110 года?